Реферат: Курс социологии
Таким
образом, социальное действие, по Веберу, предполагает два момента:
субъективную мотивацию индивида или группы, без которой вообще нельзя говорить
о действии, и ориентацию на другого (других), которую Вебер называет еще и
«ожиданием» и без которой действие не может рассматриваться как социальное.
Категория
социального действия, требующая исходить из понимания мотивов отдельного
индивида, есть тот решающий пункт, в котором социологический подход Вебера
отличается от социологии Э. Дюркгейма. Вводя понятие социального действия,
Вебер по существу дает свою трактовку социального факта, полемически
направленную против той, которая была предложена Дюркгеймом. В
противоположность Дюркгейму Вебер считает, что ни общество в целом, ни те или
иные формы коллективности не должны, если подходить к вопросу строго научно,
рассматриваться в качестве субъектов действия: таковыми могут быть только
отдельные индивиды. Коллективы, согласно Веберу, социология может
рассматривать как производные от составляющих их индивидов; они представляют
собой не самостоятельные реальности, как у Дюркгейма, а, скорее, способы организации
действий отдельных индивидов. Нельзя не отметить, что в своем
«методологическом индивидуализме» Веберу трудно быть последовательным; у него
возникает ряд затруднений, когда он пытается применить категорию социального
действия, особенно при анализе традиционного общества.
150
Итак,
понимание мотивации, «субъективно подразумеваемого смысла» -необходимый момент
социологического исследования. Что же, однако, представляет собой «понимание»,
коль скоро Вебер не отождествляет его с той трактовкой понимания, какую
предлагает психология?
Психологическое
понимание чужих душевных состояний является, по Веберу, лишь подсобным, а не
главным средством для историка и социолога. К нему можно прибегать лишь в том
случае, если действие, подлежащее объяснению, не может быть понято по его
смыслу. «При объяснении иррациональных моментов действия понимающая
психология, действительно, может оказать несомненно важную услугу. Но это, -
подчеркивает он, - ничего не меняет в методологических принципах» [102. S.
520].
Каковы
же эти методологические принципы? «Непосредственно наиболее понятным по своей
смысловой структуре является действие, ориентированное субъективно строго
рационально в соответствии со средствами, которые считаются (субъективно)
однозначно адекватными для достижения (субъективно) однозначных и ясно
сознаваемых целей» [102. S. 480).
Проанализируем
приведенное определение. Итак, социология должна ориентироваться на действие
индивида или группы индивидов. При этом наиболее «понятным» является действие
осмысленное, т. е. направленное к достижению ясно сознаваемой самим действующим
индивидом целей и использующее для достижения этих целей средства, признаваемые
за адекватные самим действующим индивидом. Сознание действующего индивида
оказывается, таким образом, необходимым для того, чтобы изучаемое действие
выступало в качестве социальной реальности. Описанный тип действия Вебер
называет целерациональньш. Для понимания целера-ционального действия, согласно
Веберу, нет надобности прибегать к психологии.
Осмысленное
целерациональное действие не является предметом психологии именно потому, что
цель, которую ставит перед собой индивид, не может быть понята, если исходить
только из анализа его душевной жизни. Рассмотрение этой цели выводит нас за
пределы психологизма. Правда, связь между целью и выбираемыми для ее реализации
средствами опосредована психологией индивида; однако, согласно Веберу, чем
ближе действие к целерациональному, тем меньше коэффициент психологического
преломления, «чище», рациональнее связь между целью и средствами.
Это,
разумеется, не значит, что Вебер рассматривает целерациональное действие как
некий всеобщий тип действия; напротив, он не только не считает его всеобщим, но
не считает даже и преобладающим в эмпирической реальности. Целерациональное
действие - это идеальный тип, а не эмпирически общее, тем более не всеобщее.
Как идеальный тип оно в чис-
151
том
виде редко встречается в реальности. Именно целерациональное действие есть
наиболее важный тип социального действия, оно служит образцом социального
действия, с которым соотносятся все остальные виды действия.
Итак,
по Веберу, понимание в чистом виде имеет место там, где перед нами -
целерациональное действие. Сам Вебер считает, что в этом случае уже нельзя
говорить о психологическом понимании, поскольку смысл действия, его цель лежат
за пределами психологии. Но поставим вопрос по-другому: что именно мы понимаем
в случае целерационального действия:
смысл
действия или самого действующего? Допустим, мы видим человека, который рубит в
лесу дрова. Мы можем сделать вывод, что он делает это либо для заработка, либо
для того, чтобы заготовить себе на зиму топливо, и т. д. и т. п. Рассуждая
таким образом, мы пытаемся понять смысл действия, а не самого действующего.
Однако та же операция может послужить для нас и средством анализа самого
действующего индивида. Трудность, которая возникает здесь, весьма существенна.
Ведь если социология стремится понять самого действующего индивида, то всякое
действие выступает для нее как знак чего-то, в действительности совсем другого,
того, о чем сам индивид или не догадывается, или, если догадывается, то
пытается скрыть (от других или даже от себя). Таков подход к пониманию действия
индивида, например в психоанализе Фрейда.
Возможность
такого подхода Вебер принципиально не исключал, но считал его проблематичным, а
поэтому и необходимо ограничивать этот подход, применяя его лишь спорадически
как подсобное средство. Проблематичность его Вебер усматривает в том, что в
таких случаях субъективно, хотя и незаметно целерациональное и объективно
правильно-рациональное оказываются в неясном отношении друг к другу. Вебер имеет
в виду следующее весьма серьезное затруднение, возникающее при
«психологическом» подходе. Если индивид сам ясно осознает поставленную им цель
и только стремится скрыть от других, то это нетрудно понять;
такую
ситуацию вполне можно подвести под схему целерационального поведения. Но если
речь идет о таком действии, когда индивид не отдает себе отчета в собственных
целях (а именно эти действия исследует психоанализ), то возникает вопрос:
имеет ли исследователь достаточные основания утверждать, что он понимает
действующего индивида лучше, чем тот понимает сам себя? В самом деле: ведь
нельзя забывать о том, что метод психоанализа возник из практики лечения
душевнобольных, по отношению к которым врач считает себя лучше понимающим их
состояние, чем они сами его понимают. Ведь он - здоровый человек, а они - больные.
Но на каком основании он может применять этот метод к другим здоровым людям?
Для этого может быть только одно основание: убеждение о том, что они тоже
«больны». Но тогда понятие болезни оказывается
152
перенесенным
из сферы медицины в общесоциальную сферу, а лечение в этом случае оказывается
социальной терапией, в конечном счете - лечением общества в целом.
Очевидно,
именно эти соображения заставили Вебера ограничить сферу применения такого
рода подходов в социальном и историческом исследованиях. Но тогда как же
все-таки он сам решает вопрос о понимании? Что именно мы понимаем в случае
целерационального действия: смысл действия или самого действующего? Вебер
потому выбрал в качестве идеально-типической модели целерациональное действие,
что в нем оба эти момента совпадают: понять смысл действия - это и значит в
данном случае понять действующего, а понять действующего - значит понять смысл
его поступка. Такое совпадение Вебер считает тем идеальным случаем, от которого
должна отправляться социология. Реально чаще всего эти оба момента не
совпадают, но наука не может, согласно Веберу, отправляться от эмпирического
факта: она должна создать себе идеализованное пространство. Таким
«пространством» является для социологии целерациональное действие.
Поскольку,
однако, Вебер рассматривает целерациональное действие как идеальный тип,
постольку он вправе заявить, что «рационалистический» характер его метода
вовсе не предполагает рационалистической трактовки самой социальной реальности.
Целерациональность - это, по Веберу, лишь методологическая, а не
«онтологическая» установка социолога, это средство анализа действительности, а
не характеристика самой этой действительности.
Хотя
Вебер заботится о том, чтобы отделить целерациональное действие как
конструируемый идеальный тип от самой эмпирической реальности, однако проблема
соотношения идеально-типической конструкции и эмпирической реальности далеко не
так проста, как можно было бы думать, и однозначного решения этой проблемы у
самого Вебера нет. Как бы ни хотелось Веберу раз и навсегда четко разделить эти
две сферы, но при первой же попытке реально работать с идеально-типической
конструкцией эта четкость разделения исчезает.
Какие
предпосылки, важные для социологической теории, содержит в себе
целерациональное действие? Выбирая целерациональное действие в качестве
методологической основы для социологии, Вебер тем самым отмежевывается от тех
социологических теорий, которые в качестве исходной реальности берут
социальные «тотальности», например: «народ», «общество», «государство»,
«экономика».
Принцип
«понимания» оказывается, таким образом, критерием, с помощью которого
отделяется сфера, релевантная для социолога, от той, которая не может быть
предметом социологического исследования. Поведение индивида мы понимаем, а
поведение клетки - нет. Не «понимаем» мы
153
также
- в веберовском значении слова - и «действия» народа или народного хозяйства,
хотя вполне можем понять действия составляющих народ (или участвующих в
народном хозяйстве) индивидов. Такой подход обязателен, по Веберу, для
социолога, но не является обязательным для всех вообще наук о человеке. Так,
юриспруденция при известных обстоятельствах может рассматривать в качестве
«правового лица» также и государство или тот или иной коллектив; социология же
не вправе этого делать. Ее подход предполагает рассмотрение даже таких
социальных образований, как право, лишь в той форме, как оно преломляется
через целерацио-нальное действие (а стало быть, через сознание) отдельного
индивида.
Поскольку,
таким образом, согласно Веберу, общественные институты (право, государство,
религия и др.) должны изучаться социологией в той форме, в какой они становятся
значимыми для отдельных индивидов, в' какой последние реально ориентированы на
них в своих действиях, постольку снимается тот привкус «метафизики», который
всегда присутствует в социальных учениях, принимающих за исходное именно эти
институты (как и вообще «целостности»). Этот привкус неизбежно ощущается в
социальных теориях, создаваемых на основе методологических предпосылок
реализма в средневековом значении этого понятия. Такой точке зрения Вебер
противопоставляет требование исходить в социологии из действий отдельных
индивидов. Его позицию можно было бы охарактеризовать как номиналистическую.
Однако это не вполне адекватная характеристика, и вот почему. Требование
исходить из индивидуального действия выставляется Вебером как принцип
познания, а в силу неокантианской установки Вебера характеристика принципов
познания отнюдь не есть в то же время и характеристика самой социальной
реальности. Реальность пластична в том смысле, что ее можно изучать также и
по-другому, результатом чего может быть наука, отличная от социологии, например
юриспруденция или политическая экономия. Стало быть, говоря об индивидуальном
целерациональном действии, Вебер не утверждает, что оно есть характеристика
самой реальности социальной жизни, а принимает его в качестве идеального типа,
который в чистом виде редко встречается в действительности. Поэтому
целесообразно было бы говорить о методологическом номинализме, или, точнее, о
методологическом индивидуализме, Вебера.
Основной
методологический исходный пункт Вебера можно было бы сформулировать так:
человек сам знает, чего он хочет. Разумеется, в действительности человек
далеко не всегда знает, чего он хочет, ведь целера-циональное действие - это
идеальный случай. Но социолог должен исходить именно из этого идеального
случая, как из теоретико-методологической предпосылки.
Вторым
обязательным моментом социального действия Вебер считает ориентацию
действующего лица на другого индивида (или других инди-
154
видов).
Разъясняя, о какой именно ориентации здесь идет речь, Вебер пишет, что
социальное действие может быть ориентировано на прошлое, настоящее или
ожидаемое в будущем поведение других индивидов (месть за нападение в прошлом,
оборона при нападении в настоящем, меры защиты против будущего нападения). В
качестве «других» могут выступать известный индивид или неопределенно многие и
совсем неизвестные (например, «деньги» означают средство обмена, которое
действующий индивид принимает при обмене, так как ориентирует свое действие на
ожидание того, что в будущем при обмене их в свою очередь примут неизвестные
ему и неопределенно многие другие).
Введение
в социологию принципа «ориентации на другого» представляет собой попытку
внутри методологического индивидуализма и средствами последнего найти нечто
всеобщее, принять во внимание ту, если так можно выразиться, субстанцию
социального, без которой целерациональ-ное действие остается классической
моделью робинзонады.
Однако
здесь может возникнуть вопрос: почему Веберу понадобился столь «окольный» путь,
чтобы прийти к признанию существования «всеобщего»? Дело в том, что таким
путем Вебер только и может показать, в какой форме выступает «всеобщее» для
социологической науки: наука не должна рассматривать «социальность» вне и
помимо индивидов, она не должна допускать и тени субстанциализации социального;
лишь в той мере и настолько, в какой и насколько «всеобщее» признается
отдельными индивидами и ориентирует их реальное поведение, оно существует.
Вебер поясняет, что существование таких общностей, как «государство», «союз», с
точки зрения социологии означает не что иное, как большую или меньшую
возможность того, что индивиды в своих действиях принимают во внимание эти
образования. Когда эта возможность уменьшается, существование данного
института становится более проблематичным, сведение этой возможности к нулю
означает конец данного института (государственного, правового и т. д.).
Веберовская
категория «ориентации на другого», несомненно, ведет свое происхождение из
области нрава и представляет собой социологическую интерпретацию одного из
ключевых понятий правоведения и философии права - «признания».
Таким
образом, социология права - это не только один из частных разделов социологии
Вебера: «признание», составляющее важнейший принцип правосознания, объясняется
Вебером конститутивным моментом всякого социального действия вообще.
Особенно
важное значение приобретает рассматриваемая нами проблема в учении Вебера о
формах господства; здесь она выступает в виде вопроса о «легитимной власти» и
вообще о природе «легитимности». Однако необходимо отметить, что проблема
«легитимности», а соответст-
155
зации
и, во-вторых, способствовать оздоровлению жизни неимущих слоев. Исследования
морального здоровья общества (Дж. Кей-Шат-тлуорт, А. Герри, А. Вагнер)
развивались как направление, обеспечивающее не только научную оценку
морального состояния общества, но и разработку решений в области социальной и
культурной политики, социального планирования, формирования урбанистических
зон и т. п.
С
1920 по 1950 год эмпирические исследования становятся приоритетным направлением
в американской социологии. Начало этому процессу положили представители
чикагской школы (Парк, Берджесс, Томас, Смолл и др.). Занимая доминирующее
положение в американской социологии в период с 1915 по 1935 год, чикагская
школа оказала значительное влияние на формирование мировой эмпирической
социологии. Базой для формирования чикагской школы стал первый в мире
социологический факультет Чикагского университета (с 1892 года), основатель и
руководитель которого А. В. Смолл одновременно возглавил Американское социологическое
общество.
Подготовительный
же период в развитии чикагской школы (1892-1915) был связан с деятельностью в
Чикагском университете так называемой «большой четверки» - Смолла, Винсента,
Хендерсона, Томаса. В этот период чикагская школа еще не имела единой
исследовательской программы и четкой теоретической направленности, была связана
с протестантской социально-философской традицией и традициями европейской
социологии. Помимо «отцов-основателей» американской социологии - Уорда, Самнера,
Гиддингса, Росса, Кули, - значительное влияние на ориентацию чикагской школы
(эмпирический реформизм) оказала чикагская школа философии (прагматизм Дж.
Дьюи).
Основными
отличительными чертами чикагской школы являлись прежде всего органичное соединение
эмпирических исследований с теоретическими обобщениями; выдвижение гипотез в
рамках единой организованной и направленной на конкретные практические цели
программы. Другую особенность чикагской школы составляли широта теоретической
ориентации, соединение различных подходов и методов, среди которых не было
определенно доминирующих.
Первой
заявкой на лидерство чикагской школы в области эмпирической социологии была
работа У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке»
(1918-1920). В ней были реализованы и апробированы на практике основные идеи
социологической теории Томаса, ядро которой - понятие социальной ситуации,
включающее в себя три взаимосвязанных элемента: объективные условия (социальные
нормы и ценности), установки индивида и группы; определение ситуации действующим
лицом. Главное внимание в названной работе уделено анализу соответствия второго
и третьего элементов. Если определение ситуации
178
индивидом
не совпадает с групповыми ценностями, то возникает социальная дезинтеграция,
порождающая многие болезни современного общества. Определение ситуации на
групповом уровне дает представление о нормах, законах, ценностях. Определение
ситуации индивидом, исходя из его собственных установок и нормативных
(ценностных) предписаний группы, свидетельствует о его приспособляемости к ней,
о степени конформности индивида. Исходя из этого, Томас совместно со Знанецким
разработали типологию личностей по характеру их приспособляемости к социальному
окружению: мещанский тип (для него характерны традиционные установки и
стереотипы); богемный (нестойкие и слабо связанные между собой установки);
творческий (логически взаимосвязанные между собой установки и творческие
потенции, обусловливающие оптимальное определение ситуации). Томас утверждал,
что развитие общественной жизни и культуры определяется творческими личностями,
способными к экономическим, политическим и технологическим инновациям. В
развитии техники социологического исследования большую роль сыграло
использование Томасом личных документов (биограмм) - писем, дневников,
автобиографий. Работы Томаса знаменовали переход американской, а затем и европейской
социологии к эмпирическим исследованиям.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36
|
|