Реферат: Наука в контексте культуры 
хоронят
- по буддийскому.
Однако, прочно укоренившись в сознании японца, буддизм при этом достаточно
сильно
отошел
от своего первоначального облика. Связано это с отношением к внешнему миру.
Буддизм,
как известно, был порожден индийской культурой, которая реагировала на ок-
ружающую
ее реальность как бык на красную тряпку: жизнь, окружающая человека, объяв-
лялась
космической иллюзией, майя, сетью обволакивающей душу и гасящей все порывы к
высшей
реальности, к покою, - пожалуй, нигде в индийской традиции внешний мир не
рассматривался
в качестве посредника в постижении истины. Буддизм махаяны допускает,
однако,
представление (в индийской культуре эта возможность, кажется, не была реали-
зована)
о чувственно воспринимаемом космосе как о носителе высшего начала (вспомните
о
Космическом Теле Будды) и эта возможность была реализована сначала в Китае, а
по-
том
в Японии. Особенно значимым утверждение глубокой внутренней связи между миром
и
человеком
является для дзен-буддизма. "Осознание нерасчлененности субъекта и объекта
позволяло
дзенским монахам воспринимать мир природы не только как равноправного, хо-
тя и
молчаливого, собеседника, скрашивающего минуты одиночества, но даже как настав-
ника,
способного помочь там, где оказались безуспешными усилия мудрых монастыских
учителей.
В стихотворении Кокэна Мекая (XIV в.) "Думы, записанные во время
болезни"
рассказывается
о том, как он достиг сатори (просветления) при виде хлопьев снега на
распустившихся
цветах.
Высоко на белой стене висят разбитые сандалии.
Утро настало. Весенний снег лежит на распустившихся цветах.
Двадцать лет искал истину в южных краях,
А теперь вдруг "пробудился" в горной келье.
"Разбитые сандалии" напоминают о двадцатилетних странствиях в
"южных краях" (т.е.
в
Китае) в поисках истины. И уже только по возвращении на родину при виде
красоты
распустившихся
цветов, покрытых весенним снегом, поэт в одно мгновение осознал, что
опыт
двадцатилетних поисков истины и "пробуждение" (сатори), дарованное
природой в
одном
мимолетном мгновении, в сущности, равнозначны" - пишет современный
исследова-
тель
японской культуры (А.М.Кабанов "Человек и природа в поэзии Годзан
Бунгаку" - в
сб.:
Человек и мир в японской культуре. М., 1985, с. 75). Акцент с установки на дли-
тельный,
трудный, включающий, может быть, не одно перерождение, путь, требующий под-
робного
изучения священных текстов и досконального знания ритуала, переносится на
мгновенное
обретение истины в состоянии просветления, "сатори", на развитие
мистичес-
кой
интуиции, творческой открытости миру. Учение дзен-буддизма подходило к
выполне-
нию
этой задачи с двух противоположных сторон. Во-первых, предметом специальных
уп-
ражнений
в школах дзен-буддизма было исскуство достижения постоянной новизны восприя-
тия,
когда сознание не замутнено никакими априорными установками и зрительными схе-
мами,
искусство видения мира как бы впервые (Примером таких упражнений являлся, на-
пример,
диалог в котором от ответа на вопрос требовалась не логичность, а прежде все-
го
неожиданная яркость. Иногда послушников даже били палкой по голове или плечу,
что-
бы
перевести их ощущения в другую плоскость. - см. Мориан И.Ф. Сады Дайтокудзи. -
в
сб.
Человек и мир в японской культуре. М., 1985, с. 167). Неким отголоском этого
яв-
ляется
воспитание мгновенной реакции на опасность в военной практике самураев. Во-
вторых,
усилия дзенских монахов были направлены на длительное, спокойное созерцание
космоса,
не нарушаемого никакими приходящими извне звуками. Одним из очень интерес-
ных
проявлений такого созерцательного отношения к миру являются "философские
сады",
в
которых ланшафт максимально приближен к естественному (маленький водопад,
шелест
бамбука,
жужжание шмеля, камни, поток гальки, "стуящейся" между камнями), но
распо-
ложение
всех элементов сада имеет глубокий символический смысл, сад является как бы
живой
картиной космоса, его философским образом, выраженным не на словах, а в реаль-
ных
предметах, "вслушивание" в которые обладает для японца такой же
мудростью, какой
для
европейца обладают тексты Платона или Данте. Время в монастырях дзен благодаря
возможности
размеренного, неторопливого созерцания как бы "растягивается",
между
различными
мгновениями образуются пустоты, они перестают "давить" друг на
друга
жесткой
причинной связью, каждое мгновение становится самоценным, каждое мгновение
уже
не мелькает, а задерживается в восприятии и может быть "увидено".
Китайскую культуру в не родном для нее культурном пространстве Японии постигла
та
же
участь, что и буддизм. Провозглашаемая все время как образец для
подражания,
встречаемая
с глубоким пиететом она незаметно, исподволь трансформировалась, перест-
раивалась
на японский лад. Это касалось и конфуцианства, и концепции инь-ян, и ки-
тайской
бюрократической модели, и китайской науки. Так японская Культура впитала в
плоть
и кровь основную, пожалуй, для китайской ментальности интуицию о глубоком
внутреннем
единстве мира, о всеобщем мировом порядке, постижение и упрочнение кото-
рого
- цель человеческой жизни. Однако если в китайской культуре Небо, Земля и че-
ловек
подчинялись единому космическому ритму и разговор шел скорее об их единстве,
чем
о жестком подчинении одного начала другому, то японская культура делала
акцент
на
незыблемости оппозиции Земля - Небо, на иерархичности мира и строгое
соблюдение
этой
иерархичности является ее существенной чертой (Т.П.Григорьева "Мудрецы,
прави-
тели
и мастера" - сб. "Человек и мир в японской культуре. М., 1985, с.
146-150). Ко-
дексом
Тайхоре, созданным в 701 году, была жестко задана структура японской админист-
ративной
модели и введена строгая стуктура рангов. Ранг давал не малые привилегии
(Чиновники
с 8-го по 6-ой ранг освобождались от податей сами, для чиновников 5-го и
4-го
ранга такие привилегии давались их отцам и сыновьям, а для чиновников первых
трех
рангов к этой группе присоединялись еще деды, братья и внуки - см.: Мещеряков
ук.
соч., с. 55) и, самое главное, полностью определяла ритм жизни человека,
начиная
с
круга его знакомых и кончая убранством его кареты и высотой ворот в усадьбе
(см.:
Мурасаки
... , с. 6). Получение солидной должности и тем более почетного ранга было,
пожалуй,
доминантой жизненных устремлений японского аристократа. Вот достаточно ха-
рактерный
текст: "Дом человека, который не получил должности в дни, когда назначают-
ся
правители провинций.
Прошел слух, что уж на этот раз его не обойдут. Из разных глухих мест
съезжаются
люди,
когда-то служившие у него под началом, с виду сущие деревенщины. Все они полны
надежд.
То и дело видишь во дворе оглобли подъезжающих и отъезжающих повозок. Каждый
хо-
чет
сопровождать своего покровителя, когда он посещает храмы. Едят, пьют, галдят
на-
перебой.
Время раздачи должностей подходят к концу. Уже занялась заря последнего дня,
а
еще
не один вестник не постучал в ворота.
-
Право, это странно ! - удивляются гости, поминутно настораживая уши. Но вот
уже
слышатся крики передовых скороходов: советники государя покидают дворец.
Слуги с вечера зябли возле дворца в ожидании вестей, теперь они возвращаются
на-
зад
с похоронными лицами.
Люди в доме даже не решаются их расспрашивать. И только приезжие провинциалы
лю-
бопытствуют:
-
Какую должность получил наш господин ? Им неохотно отвечают:
- Он
по-прежнему экс-губернатор такой-то провинции. Все надежды рухнули, какое горь-
кое
разочарование!" (Сей-Сенагон. "Записки у изголовья", М., 1983,
с. 43-44).
Столь характерная для китайской ментальности идея ритуала, являющегося как
бы
воплощением
мировой гармонии, приобретает в японской культуре также специфический
характер.
Ритуал закрепляет и подтверждает иерархичность мирового порядка, воплощен-
ную
в иерархичности японской государственной машины. Отсюда, видимо, столь
отчетливо
звучащее
у той же Сей-Сенагон презрение к простолюдинам и искренее благоговение пе-
ред
чиновниками высших рангов.
ЛЕКЦИЯ 14: НАУКА В КУЛЬТУРЕ ТРАДИЦИОННОЙ ЯПОНИИ
На примере японской культуры связь между культурной парадигмой и структурой
науки
проявляется
очень отчетливо: непривычная для европейца культура порождает не менее
непривычную
науку. Эта непривычность проявляется и в наборе дисциплин, относящихся к
числу
научных, и местом этих дисциплин в системе японской государственности. Вообще
слово
"наука" предполагает для европейского человека вполне
определенный набор
ассоциаций,
в которых фокусируются и независимый дух и онтологическая значимость
научного
познания, - в культуре Востока не было слова с аналогичным набором
ассоциаций.
Астроном в Японии был, прежде всего, государственным чиновником, а мате-
матические
трактаты публиковались рядом с текстами по чайной церемонии или искусству
икебана.
Может быть даже в большой степени, чем японская культура, японская наука
является
изначально
старательной ученицей китайской. В 646 г. благодаря реформам Тайка (тайка
(яп.)-
великая перемена), осуществленным императором Котоку, Япония приняла государ-
ственную
модель танского Китая и место науки в государственной структуре было
полностью
определено этой моделью. В японской столице было три института,выполнявших
как
учебные, так и собственно научные (в японском, а не европейском смысле)
функции:
Университет,
Институт предсказаний и Институт медицины, а в провинциальных центрах
появились
колледжи, являвшиеся "университетами в миниатюре". Университет был
основан
в
670 г. и управлялся непосредственно министром церемоний. Базисным курсом в нем
был
курс
конфуцианской классики с курсом китайского разговорного и письменного языка в
качестве
подготовительного. Позднее были добавлены курсы китайского законодательства,
литературы
и истории. Кроме этого с самого начала ученикам читался курс математики,
в
котором их обучали финансовым расчетам, землемерным и строительным
вычислениям. В
Университет
принимались только дети крупных чиновников (V ранг и выше) в возрасте от
13
до 16 лет. Основной целью обучения была подготовка к сдаче экзамена на
государст-
венную
должность (В Японии эпохи Нара (710 - 794) и в начале эпохи Хэйан (794-1192)
была
традиция конкурсных экзаменов на государственную должность, дающая, на первый
взгляд,
возможность наиболее способному, а не наиболее родовитому занять ее. Однако
скоре
эта традиция стала носить исключительно формальный характер:все основные посты
распределялись
заранее между сыновьями высшей аристократии), однако преполагалось,
что
за время обучения ученики проникнутся духом конфуцианской морали и потом на
госу-
дарственной
службе будут воплощать в жизнь устои конфуцианства. Но этого не произошло.
Доверяющая
больше мифу и магическим формулам, чем сухой логике, японская культура не
приняла
рационализма конфуцианства и его изучение носило формальный характер, - зна-
чительно
большей популярностью среди учеников пользовался курс китайской литературы.
Глубокое
проникновение в конфуцианство произошло лишь в XVII веке, в эпоху Токугава.
Институт
предсказаний кроме выполнения учебных функций был официальным органом госу-
дарства,
занимающимся астрологией, календарной астрономией и предсказаниями. Каждый
год,
в первый день одиннадцатого месяца Институт предсказаний выпускал альманах на
следующий
год, который распространялся среди аристократов и правительственных чинов-
ников.В
альманах включались продолжительность каждого дня, даты весеннего и осеннего
равноденствия
и летнего и зимнего сонцестояния, сроки предполагаемых лунных или сол-
нечных
затмений. Комментарии указывали дни, благоприятные и неблагоприятные для раз-
личного
рода деятельности, формулировали многочисленные табу. Глава Института предс-
казаний
докладывал императору обо всех астрономических и геофизических аномалиях.
Эта
деятельность имела огромное политическое значение. Вообще, как уже отмечалось
раньше,
магия и гадания имели громадное значение в жизни японского общества. Не об-
ратившись
предварительно к гадальщикам, человек не принимал сколько-нибудь серьезно-
го
решения. Целебный шар кусудама - украшенный искусственными цветами и кисточкой
из
пятицветных
нитей, наполненный ароматическими веществами мешочек - подвешивался в
спальном
покое в праздник Танго (пятый день пятой луны), чтобы отгонять недуги. В
седьмой
день первой луны готовилась специальная "каша из семи трав",
предохраняющая
человека
от всех болезней. В указанные астрологами несчастливые дни или специальные
"дни
для удаления от скверны" (связанные, например, со смертью кого-либо из
близких)
аристократы
не покидали свой дом, не принимали гостей и писем, не ели мяса. Сущест-
вовали
также направления, двигаться в которых было опасно. Для того, чтобы избежать
несчастья,
нужно было поехать сначала в безопасном направлении, остановиться по до-
роге
в каком-нибудь доме и лишь потом ехать туда, куда собирался. Все эти примеры
хорошо
иллюстрируют старый тезис о неоднородности времени и неоднородности и неизот-
ропности
пространства в сознании человека древности и средневековья. Причем здесь
интересно
наслаивается как собственно японские синтоистские верования, так и идеи,
принесенные
из Китая. Направление может оказаться опасным, т.к. дорогу заграждает
одно
из грозных божеств неба, а может из-за того, что соответствует плохому соотно-
шению
темного и светлого начал. Так японцы никогда не строили дома, двери которых
открывались
на северо-восток, т.к. в этом направлении уходит Ян и приходит Инь,
принося
с собой различные несчастья. Вообще, отношение к китайской астрологии и ки-
тайской
астрономии хорошо иллюстрирует взаимоотношения японской и китайской науки.
Японское
мироощущение, ориентированное на чувство, на "сердце", а не разум (и
в этом
моменте
тоже близкое мироощущению русской культуры), интересовалось прежде всего
лишь
внешними, практическими сторонами китайской науки, вносила в них эстетический
оттенок
и была достаточно далека от глубокого проникновения в китайскую научную па-
радигму.
Эта "легковесность", "поверхностность" научных установок,
парадоксальное
сочетание
эстетизма и утилитаризма позволили Японии в нужный момент отказаться от
навеянных
Китаем научно-культурных установок и воспринять европейскую модель науки,
руководствуясь,
опять же, чисто практическими интересами. Если для европейской и ки-
тайской
культуры наука несла большую экзистенциальную нагрузку, пыталась ответить на
"последние
вопросы" бытия, то для японской культуры ответ на эти последние вопросы
лежал
в другой области, в сфере религии и искусства, наука же являлась либо практи-
чески
необходимой деятельностью, либо эстетической игрой. Однако наряду с практичес-
кими
следствиями японская культура приняла и некоторые ценностные ориентиры китайс-
кой
науки, близкие ее эстетическому складу. Так, если западную культуру не интересо-
вали
уникальные, неповторимые явления, если западная наука пыталась выделить в уни-
кальном
общее и подчинить это уникальное норме, то в Китае и в Японии всякая уни-
кальность,
аномальность вызывала самый пристальный интерес и никогда не сводилась к
норме.
Как отмечает один из исследователей восточной науки, если европеец пытался
поместить
явление в одну простую ячейку, то китаец - в несколько ячеек, характери-
зующих
как типичность явления, так и его уникальность. Изначально такая установка
порождалась
чисто культовыми причинами (лунные и солнечные затмения, рождения уродов
и
другие аномальные явления рассматривались как проявления сомнения Неба в
доблести
императора
и требовали от него ритуального очищения), однако потом она прочно закре-
пилась
в сознании и была глубоко воспринята японской наукой. Весьма любопытно это
проявилось
в следующем факте: на Западе долгое время считали базовые астрономические
параметры
(радиусы орбит, периоды обращения) неизменными и до Лапласа не было иссле-
дований
их изменений; в Китае и в Японии же идея изменения базовых параметров была
вполне
естественной и вычисления подобного рода начали проводиться достаточно рано.
Комментируя
отсутствие рвения в поисках фундаментальных законов природы, японский
астроном
Огую Сорай утверждал, что только мертвая природа подчиняется закону регу-
лярности,
живой же природе свойственно отсутсвие регулярности и неподчинение букве
закона.
Эти слова, кстати, объясняют и скептическое отношение японцев к величествен-
ным
числовым спекуляциям китайской культуры и неразвитость их математической астро-
номии
и календарных вычислений. Восприняв китайскую методику расчетов, японские
астрономы
не утруждали себя ее дальнейшей разработкой и даже когда эта методика ус-
тарела
и стала давать серьезные расхождения с реальностью, они не пытались ее с этой
реальностью
согласовать. Так японский астроном Шибукава Наруми (1639-1715) утверждал,
что
полагаться на математические расчеты нельзя, т.к. астрономические явления
проис-
ходят
не на небе, а на небесах. И именно поэтому можно верить высказываниям Конфуция,
связанным
с астрономией. Пусть Конфуций был слаб в математических спекуляциюх, но он
слышал
голос Неба. Японские календари также дублировали китайские и изменялись,
следуя
за их изменением.В эпохи Нара и Хэйан в Японии использовался лунный календарь
с
циклом 7/10. Однако в средневековье в раздробленной Японии существовало
несколько
календарных
систем: крупные феодалы, чтобы показать свою независимость от сегуна,
вводили
собственные календари. Это, естественно, также не способствовало разработке
серьезных
алендарных вычислений.
Японская медицина также в большой степени опирается на китайскую.
Подготовкой
врачей
занимался Институт медицины, на котором читалось пять курсов: собственно по
медицине,
по свойствам трав, акупунктуре, массажу, магическим заклинаниям. Важную
роль
в распространении китайских медицинских идей сыграл буддизм: буддийские священ-
ники
ездили с посольствами в Китай и привозили книги по китайской медицине. Напомню,
что
по представлениям китайской физиологии человеческое тело состоит из двух
групп
функциональных
систем: пяти внутренних органов (печень, сердце, селезенка, легкие,
почки),
органов, отвечающих за движение по организму ян-энергии содержащейся в кос-
мической
пневме (ци),т.е. за процессы обмена веществ, энергетический баланс, а также
шести
"кишок": желудок, тонкая и толстая кишка, мочевой пузырь, желчный
пузырь, san-
chiao
(орган, выполняющий функции главного координатора всех энергетических потоков),
роль
которых сводилась к регулированию процессов поступлени я и отвода энергии из
организма.
Все эти функциональные системы, или "функциональные сферы" были
двадцатью
главными
каналами связаны с конечностями тела, кожей и друг с другом. Каналы прохо-
дили
вблизи поверхности тела и по ним инь- и ян-энергия поступала в кровь. В раз-
личных
местах вдоль главных каналов было рапределено 365 "жизненных точек",
воздейс-
твуя
на которые, можно регулировать энергетические потоки в организме, эти точки яв-
лялись
как бы "ходами" в организм человека. Каждый орган являлся сложной
энергети-
ческой
системой и выполнял одновременно физиологические и психические функции. Так
сердце
производило инь-энергию и контролировало разум человека, печень запасала инь-
энергию
и отвечала за процессы рефлексии. Сфера ян-энергии ассоциировалась с желчным
пузырем,
который определял также такое качество человека, как мужество. Черезвычайно
интересно
во всем этом то, что японцы ограничивали месторасположение мысли и памяти
грудной
клеткой человека, подобные утверждения встречаются даже в некоторых тестах
середины
XIX века. Для японцев такие выражения как "тупая голова" или
"умная голова"
имеют
современный и экзотически западный привкус, они никогда не использовались до
периода
Токугава. Термины японского языка, описывающие мыслительные процессы, пришли
в
Японию из индийского буддизма и практически не обновлялись и не дополнялись с
той
поры.
Связано это с двумя причинами. Во-первых, конфуцианская этика запрещала сыно-
вьям
допускать вскрытие тел родителей и анатомирование трупов практически не исполь-
зовалось
в практике японских врачей. Во-вторых, в китайской и японской культуре не
было
дуализма между телом и душой, между человеком и космосом,идея сходства для этих
культур,
как мы уже говорили, гораздо важнее идеи различия, а анализ мыслительных
процессов
предполагает четкое различие между субъектом и объектом, мысль является
как
бы нитью, связывающей познаваемое и познающего, без этой нити не имеющих
никаких
точек
соприкосновения. Но, с другой стороны, для японской медицины (и в этом пункте
она,
видимо, отличается от китайской) принципиально различие между мертвым и живым
телом.
Поэтому когда в XVII веке испытавшие европейское влияние ученые стали состав-
лять
анатомические карты, это встретило серьезное сопротивление традиционной школы.
Так
один из ее представителей писал, что анатомическая карта неверна, т.к.
получена
путем
анализа трупа, из которого ушла жизнь, а не живого организма. Работа всех ор-
ганов
связана с притоком и циркулированием по организму жизненной энергии и они раз-
личаются
функциями, а не строением. Говорить об органах вне связи с живым телом не
имеет
смысла.
Черезвычайно интересна и очень хорошо передает дух японской культуры история
япо-
нской
математики.Как отмечалось в начале лекции, курс математики читался в столичном
Университете,
причем изложение велось по основному математическому труду танского
Китая,
состоящего из десяти томов. Наиболее ценным был девятый том, включавший пра-
вила
сложения, вычитания, умножения, деления, правила вычисления площадей и объемов,
квадратных
и кубических корней, составления пропорций, отношений, свойства прямоуго-
льного
треугольника и даже одно квадратное уравнение. Однако японские аристократы не
проявляли
к математике какого-либо интереса и курс в скором времени выродился. Уже в
конце
эпохи Хэйан необходимые для человека высшего света знания по математике сво-
дились
к овладению простейшими арифметическими операциями, знание которых использо-
валось
для нумерологических предсказаний. В 970 г. для детей аристократов был сос-
тавлен
учебник, в котором, кроме всего прочего, излагались и простейшие математичес-
кие
сведения и их использование в нумерологии. Описывалась, например, следущая про-
цедура
для определения пола ожидаемого ребенка: к возрасту будущей матери необходимо
прибавить
12 и потом вычитать последовательно 1,2,3 и т.д. до тех пор, пока эта про-
цедура
станет невозможной (речь идет. естественно, только о положительных числах).
Если
в остатке получится нечетное число - родится мальчик, если четное - девочка.
Здесь
слышны отголоски китайского влияния ("ян" для китайской культуры
связано с
мужским
началом и нечетностью, "инь" - с четностью и женским началом). Еще
одна ну-
мерологическая
процедура относится к определению исхода тяжелой болезни. Нужно при-
бавить
к возрасту пациента 93 и разделить полученное число на 3. Ненулевой остаток
означает
смерть для мужчины и жизнь для женщины, нулевой - наоборот. Как видно, для
выполнения
описанных процедур достаточно знаний четырех арифметических действий. Ап-
парат,
необходимый для астрологических предсказаний, был не намного сложнее, и если
бы
развитие японской математики определялось официальными государственными
чиновни-
ками
или буддийскими монахами, результат был бы плачевным. Однако развитие японской
математики
пошло несколько неожиданным путем. В городах пользовались популярностью
различные
занимательные математические игры, которыми японские горожане скрашивали
свой
досуг. Одна из таких игр называлась "Стоящие дети". Приведем ее
описание. В
кругу
перед мамой стоят пятнадцать родных и пятнадцать чужих детей. Мама должна, на-
чав
с одного из детей и двигаясь по часовой стрелке, выводить из круга каждого
деся-
того
ребенка так, чтобы в кругу в конце концов остались только ее родные дети. Как
нужно
расставить детей, чтобы это было возможно, и с какого ребенка нужно начать ?
Дальнейшее развитие игр, подобных этой, привело к рождению
"вазан" - "чисто"
японской
математики, не имеющей отношения к прикладным проблемам. Произошло это в
XVII
в. (эпоха Токугава), когда в японских городах возникла традиция
"завещанных
вопросов"
( "гидэй" ). Началась она с двенадцати вопросов, опубликованных
Йошида
Мицуоши
в 1614 г. Их разрешил в 1653 г. Исомура Йошинори и затем опубликовал 100
своих
вопросов. Йосомура использовал метод "небесного элемента", открытый
в Китае,
забытый
там и сохранившийся в Японии в вычислениях на счетной доске
"соробан"(аналог
европейского
"абака").
Метод "небесного элемента" - вычислительная техника, позволяющая
разрешать урав-
нения
с постоянными коэффициентами на соробане. Проблемы, рассматриваемые в текстах,
сводились
к различным бытовым задачам и геометрическим вопросам, связанным со вписы-
ванием
многоугольника в круг, маленького круга в большой круг и т.д. Результатом
такой
практики было создание нескольких математических школ, разрабатывающих свои
методы
и хранящих их в тайне. Математики этих школ не имели фиксированного общест-
венного
статуса: это были либо самураи или торговцы, занимавшиеся математикой на до-
суге,
либо бродячие математики, зарабатывающие на жизнь преподаванием. Интересно,
что
Хасигама Нироси (1728-1838), опубликовавший главные математические секреты
наи-
более
крупной из японских математических школ - школы Сека Кова (1642-1708), был
изгнан
из школы ее "мастером" за то, что лишил учителей "вазан"
главного источника
существования
- студентов, платящих деньги за прослушивание полного курса. Успехи
школы
Секи были поистине впечатляющими. Сам Секи разработал метод решения уравнений
третьей
и более высоких степеней (известный в Европе как "метод Горнера"),
ввел ком-
плексные
корни, создал теорию определителей, разработал в 1686 году(раньше Лейбница)
свой
вариант дифференциального исчисления, опирающийся на "принцип круга"
(вычисле-
ние
площадей плоских фигур с помощью заполнения их кругами). С помощью
"принципа
круга"
ученики Секо вычислили число "пи" с точностью до 41-го знака,
вычислили объем
шара,
площадь сегмента, разработали систему вычисления длины дуги. Позже Адзима Нао-
нобу
(1739-1798) усовершенствовал "принцип круга", вычислив площадь круга
с помощью
системы
прямоугольников. Открытый им метод позволил вычислить также площадь эллипса,
он
открыл также способ определения площади и объема фигуры, получившейся в
результа-
те
пересечения двух тел. Как видно, достижения японской математики были
достаточно
серьезными,
однако она никогда не стремилась к строгости доказательств (в случае за-
мены
круга прямоугольниками, например, никогда не оценивала остаточный член), а ког-
да
иезуиты привезли в Японию "Начала" Евклида, этот текст не произвел
на японских
математиков
никакого впечатления, т.к. доказывались вещи с их точки зрения самооче-
видные,
причем доказательства требовали огромных усилий.
Мы охарактеризовали основные идеи традиционной японской науки. Однако в
середине
XIX
века в Японии происходит навязанная сверху смена научной парадигмы:гораздо
более
эффективная
в техническом отношении европейская модель сменяет китайскую. Активно
приглашаются
иностранные ученые и инженеры, свои студенты посылаются за границу (их
26
докторов наук, имевшихся в Японии в 1891 г., 13 училось в Германии, 5 - в
Америке
и 4
- в Британии), вводится европейский набор предметов, начинает активно
изучаться
физика,
которая отсутствовала среди традиционно японских научных дисциплин. Утили-
тарное
отношение к науке, о котором мы уже говорили, позволило Японии достаточно
безболезненно
принять европейскую парадигму и более эффективно, чем европейцы ис-
пользовать
эту парадигму для прикладных целей. Традиционная же японская наука ушла
со
сцены, почти не оставив следа в современной культуре Японии.
_
|
