Реферат: Т. Шанин. Россия как "развивающееся общество". Революция 1905 года: момент истины. (Главы из книг)

Такой радикальный пересмотр концепции не воспринимается и сегодня. Это происходит во многом, без сомнения, из-за власти теории модернизации на Западе и сочетания ее с российским эволюционизмом и национализмом, однако все большее число интерпретаций в последнее время двигаются в направлении этого взгляда или начинают принимать его, часто скрываясь за иными терминами. Естественно, что все это было еще более неясно современникам революции. Это одинаково касалось и "правого", и "левого" крыла. Последнее замечание не означает неуважения к тому поколению мыслителей. Невероятно трудно осуществлять радикальный пересмотр теоретических моделей и концепций наперекор господствующей научной традиции и сложившимся стереотипам. Даже частично новый анализ, сокративший разрыв между неожиданностями действительности и ее теоретическим обоснованием, дал огромное политическое преимущество понимания тем, кто был способен его принять, ocoбенно к тому времени, когда разразился новый политический кризис. В стране слепых одноглазый становится королем.


Коллективная память, ярость низов,
историческое будущее

Извлечение политических уроков из истории не есть логическая абстракция или установление научно объективированной, окончательной и абсолютной истины. Оно всегда пристрастно и состоит из провозглашаемых выводов и молчаливых постижений, из неслучайных интуиций и эмоционально окрашенного выбора. Структурно обусловленное непонимание - "идолы человеческого мышления" Фрэнсиса Бэкона или "фетишизмы" Карла Маркса - также из этого ряда. Характер "извлечения уроков" зависит от уровня близости к центрам политической власти, действия, информации и мысли. В частности, вряд ли можно говорить об извлечении уроков широкими социальными категориями или группами - т.е. поколениями, полами, этносами и общественными классами - кроме как в таких же обобщающих терминах, в немалой степени спекулятивных и условных. С другой стороны, нет сомнений, что драма первой русской революции оказала мощное воздействие на коллективное сознание российского общества и на каждую из его основных составных частей, а не только на верхушку, ядро и авансцену политических актеров. Это особенно важно, потому что, когда в 1917 г. - всего лишь одно десятилетие спустя - началась следующая революция, воспоминания о первой революции все еще были свежи в памяти большинства взрослого населения России и самым непосредственным образом повлияли на его поведение.

Очевидно, что бурные эпохи оставляют в памяти людей более яркий и глубокий след, чем мирные, спокойные. Драматический исторический опыт прочно откладывается в памяти, порождает модели и представления, особые когнитивные связи, некий Zeitgeist, непосредственно объединяющий всех его участников в политическое поколение. Ядро такого политического поколения, как правило, складывается из той возрастной группы людей, которые сформировались в своих политических представлениях в ходе революционного процесса. Эта возрастная группа часто представляет только половинный или еще более короткий срок "среднего" поколения - скажем, десятилетие. Именно это явление отражено в русском названии "шестидесятники" - люди 60-х годов XIX в., т.е. те, которые пришли к политической зрелости и активности (часто через университет или литературу) в период 1860 - 1869 гг. В особенно бурное, насыщенное политическими событиями время эти возрастные ступеньки сокращаются до нескольких лет. Так, "восьмидесятниками" называли в России тех, кто определился во время деятельности "Народной воли", особенно в период пика ее борьбы с самодержавием в 1879 - 1883 гг. Подобным образом в США и в Великобритании используется термин "sixty-eighters" по отношению к тем, кто был студентом или близким к ним во время событий 1968 - 1969 гг. В этом смысле для поколения, пережившего революцию 1905 - 1907 гг., ее опыт нашел свое особое выражение в социальных образах России, в видении альтернатив ее будущего и ее потенциальных революций или реакций.

Политическая мысль в России последовательно использовала категории этнических групп и социальных классов (или сословий) в качестве базовых единиц социальной классификации, самосознания и анализа. Эти характеристики фигурировали и в законодательстве, и в паспортах, и в правительственных проектах, и в требованиях оппозиции. Прежде чем заняться оценкой важности этих категорий для нашей темы, попробуем рассмотреть некоторые альтернативные принципы разграничения.

Выше уже упоминался возрастной признак. Крупное исследование "крестьянских волнений" 1905 - 1907 гг. выявило ряд случаев, когда в деревнях старики и женщины выступали совместно против, а временами и предотвращали погромы помещичьих усадеб. Параллельно отмечалась особая воинственность молодых мужчин в деревнях. В книге "Россия как развивающееся общество" мы показали, что различия в менталитете и поведении возрастных групп определялись социальными характеристиками семейного хозяйства и деревенской жизни. "Старики", которые были способны определять коллективные действия села, были, без сомнения, не просто "пожилыми" деревенскими бедняками или бобылями, но главами дворов (большаками), а "молодежь" в основном была холостой и находилась в зависимости у глав дворов, к которым принадлежала. Однако эти различия в поведении и реакциях не полностью определяются принадлежностью к той или иной социально-экономической категории или степенью обладания реальной властью, потому что зависимость политического сознания от факта принадлежности к возрастному контингенту имела также свою собственную логику. Те, кому было шестьдесят, когда началась первая русская революция, выросли при крепостном праве и были свидетелями долгого и неколебимого правления Николая I, освободительной реформы Александра II и контрреформ Александра III. Для этого поколения воля царя была непререкаемой, от нее зависели и преемственность, и любые коренные изменения. Молодое поколение знало обо всем этом только понаслышке. У них на глазах совершались все многочисленные социальные перемены девяностых, они были более грамотными, были больше связаны с городами и более подвержены влиянию политических диспутов и пропаганды, особенно со стороны сельских учителей и земских деятелей. Многие из тех, кому было от пятнадцати до двадцати пяти в 1905 г. и стало соответственно от двадцати восьми до тридцати восьми в 1918 г. - к этому времени уже успели отслужить в армии, а большинство стали главами дворов, т.е. вошли в ядро общинного схода. Основными уроками, которые они вынесли из опыта революции 1905 - 1907 гг., была враждебность царизма к их основным требованиям, жестокость армии и "властей", а также их собственная отчужденность oт "своих" помещиков и городских "средних классов".

Мы сравнительно мало знаем о "поколении" рабочих 1905 - 1907 гг., но важно отметить, что, когда поднялась следующая волна политической борьбы в 1912 - 1914 гг., обозначился раскол между старыми профсоюзными активистами, поддерживавшими в главном меньшевиков, и "молодежью", которая во время первой революции была детьми и подростками (причем это часто были сельские мигранты, только что из деревни). Молодые мужчины в большинстве своем поддерживали большевиков и эсеров. Именно благодаря их поддержке большевики смогли установить свое особенно сильное присутствие на петербургских заводах и фабриках в период 1912 - 1917 гг., что стало решающим фактором в событиях рокового семнадцатого года. Можно по-разному гадать о причинах этого влияния, однако важно отметить, что опыт поражения и разочарований 1905 г., массовая безработица 1906 - 1910 гг. и зрелище неудачных попыток социалистов удержать свое организационное влияние в период "спада" мало значили для этой группы. Они теперь жаждали бросить открытый вызов политике "малых дел" и связанным с ней настроениям, которые революционеры обзывали "ликвидаторством". Их увлекали мечты о революции и не тяготили раздумья и опыт, связанные с ее поражением в 1905 - 1907 гг.

Определенные воздействия революции 1905 - 1907 гг. на возрастные группы могут быть более четкими и индивидуализированными. Как показывают сравнительные исследования, возраст и идейные позиции варьировались здесь в ясной связи друг с другом. Лидеры кадетов в период 1905 - 1907 гг. в основном были несоциалистическими и нереволюционными "восьмидесятниками", которые, находясь в оппозиции к политическому режиму, отмежевывались также и от "Народной воли". Они сформировались в период контрреформ Александра III и под воздействием борьбы за сохранение автономии общественных институтов (земства, университеты, профессиональные союзы, суд присяжных и т.д.) от государства. Лидеры социал-демократов в основном вышли из поколения 90-х годов - это было время промышленного бума, который последовал за голодом 1891 г. Небольшая выборка среди руководства партии эсеров, приведенная Эммонсом в его исследовании (7), показывает наличие там двух поколений: уцелевшие семидесятники, которые "ходили в народ" (и вернулись из ссылок), и гораздо более молодые силы, которые влились в движение уже в начале XX в. Что касается интеллигенции в целом, особенно тех, кому не было еще двадцати в 1905 г. и соответственно двадцать-тридцать с небольшим в семнадцатом году, влияние политических идей и лидеров на них также часто коренилось в коллективных воспоминаниях о первой революции, реальных или мифологизированных. Говоря словами Пастернака (который родился в 1890 г. и был соответственно примерно на двадцать лет моложе Гершуни, Струве, Ленина, Мартова и Жордании):

Революция 1905 - 1907 гг. усилила политические выражения этнических различий внутри Российской империи. Старое недовольство и новые обиды разгорались по мере того, как угасали надежды на полюбовные договоренности или компромиссные решения. Это обострение отношений выразилось, во-первых, в противоречиях между русским и нерусским населением империи. На западной и южной "окраинах" воспоминания о национальных восстаниях и об их кровавых подавлениях российской армией и государством усиливали стремление к автономии или независимости. Репрессии, достаточно резкие по отношению к русским "бунтовщикам" в 1905 - 1907 гг., были еще жестче в отношении нерусских подданных. Испуганное мятежами, правительство пошло кое-где на попятный. Однако, восстановив свои позиции, оно бесцеремонно аннулировало многие уравнительные реформы или даже более ужесточило свою политику, направленную против нерусского населения. Национальные меньшинства жили в постоянном страхе произвольного ущемления их прав. Единственными способами защиты казались завоевание национальной независимости и возможность отгородиться от бюрократических и солдафонских "громил" государственной границей. Для тех "меньшинств", которые казались слишком малочисленны, как латыши, или были слишком разбросаны по всей стране, как евреи, или же слишком опасались иных соседей, как грузины, основным требованием тогда стали автономия и равенство перед законом. Эти требования сочетались с особой взаимной симпатией или терпимостью националистов окраин и самых радикальных политических организаций России из-за сближавшей их непримиримой антисамодержавной, антишовинистической и "пораженческой" позиции в войне.

Что касается общественного мнения российских верноподданных монархистов, широкое участие нерусских в революции усилило все их ксенофобные страхи и предубеждения относительно нелояльности национальных меньшинств. Анализ Сухотина является хорошим примером подобных взглядов. Народные же их выражения были куда более грубыми и резкими. Единую и неделимую Россию надо было удерживать силой, борясь с природной склонностью к предательству у евреев, поляков, армян, финнов, сартов (коренное население Средней Азии) и т.д. Даже старые славянофильские мечты XIX в. о славянском союзе против всего остального мира были теперь отброшены горластым шовинистическим лагерем в России, чьи связи с правительством и с царским двором были открыты и очевидны. Для шовинистов, чтобы обеспечить будущее государства, Россию необходимо было русифицировать. Единственными вопросами были вопросы времени и способов искоренения всех "чуждых" культур.

Еще одним уроком революции в плане национального вопроса стала конфронтация между различными националистическими движениями нерусских народностей, а также между националистами и социалистами "национальных окраин". Во время революции различия в целях и взглядах из предмета дискуссий превратились в насущную политическую проблему, на повестке дня стал вопрос действительного контроля над территориями, ресурсами и людьми. Соответственно возрос и накал борьбы. Это особенно заметно на примере польских провинций России. Пока конфликт еще не достиг максимального напряжения и различные антицаристские силы сотрудничали или по крайней мере игнорировали друг друга. Но ситуация изменилась, когда началась революция 1905 -1907 гг. Национальные демократы в тесном союзе с католической церковью и некоторыми промышленниками повели беспощадную борьбу, выражавшуюся в политической конфронтации и физическом противоборстве с чужаками (в особенности еврейским Бундом) и с непатриотичными и безбожными польскими социалистами из СДПК и ППС-левицы. То же самое касается балтийских губерний, Кавказа, Украины, поволжских губерний и т.д.

Два других "национальных" урока, вызванных событиями первой русской революции, менее очевидны, однако столь же важны в конечном итоге. В общественном сознании России отпечатались определенные взаимозависимости этнической принадлежности, классовой принадлежности и отношения к революции или по крайней мере их основные стереотипы: евреи - интеллигенция - социалисты, поляки - мелкое дворянство - националисты, латыши - сельскохозяйственные рабочие - социал-демократы и т.д. Конечно, было достаточно исключений из этих национально-классовых моделей поведения. Так, еврейские ремесленники принимали столь же активное участие в революции, как и еврейские студенты; среди поляков было много промышленных рабочих с сильными марксистскими убеждениями и т.д. Все равно укоренившаяся убежденность в существовании определенных взаимозависимостей в будущем оказала влияние на поведение и взгляды как "меньшинств", так и верноподданных чиновников и офицеров.

Наконец, вожди и участники "всероссийских" революционных движений России также извлекли определенные политические уроки из тактического опыта борьбы. Большинство ортодоксальных марксистов и радикальных народников РСДРП и партии эсеров не сомневались, что у пролетариев различной этнической принадлежности в России общие интересы. Поэтому казалось естественным создавать всероссийские партии, включающие всех собратьев по интересам и по идее. Однако, несмотря на серьезные усилия и длительные переговоры во время революции 1905 - 1907 гг., это произошло лишь частично.

Формально латышские и польские социал-демократы, а также еврейский Бунд вошли в РСДРП, однако фактически все они сохранили свои собственные организации. Грузинские социал-демократы, в основном меньшевики, не утратили идейного своеобразия, так и не приняв полностью взгляды руководства всероссийской организации, даже во фракции меньшевиков. Украинские эсеры действовали независимо от партии социалистов-революционеров. И так далее. Кроме того, все группировки имели сильную региональную и этническую окраску. Например, в рабочей среде большевики пользовались особенным влиянием у русских на Урале и в Санкт-Петербурге, меньшевики - у грузин, евреев и украинцев на юге. В партии социалистов-революционеров состояли в основном русские, особенным влиянием она пользовалась в Поволжье, однако также имела сильный еврейский компонент, особенно в западных губерниях. Дальновидные вожди, конечно же, учитывали такие политические факты жизни в своих расчетах. Это, в свою очередь, усиливало дальше существующую этническую окраску организационных форм, самоотбора и взаимоподдержки кадров политических активистов.

Выражение "народ" часто употребляли в России как синоним крестьянства. Он почти совпадал с историческим российским правовым понятием "тягловых классов" (в отличие от "служилых") либо просто означал тех, кто постоянно занимался физическим трудом. И в том, и в другом случае крестьяне составляли подавляющее большинство этой категории. Те, кто пользовался этим термином, обычно предполагали коренное различие между привилегированными обитателями России и ее плебейскими массами - человеческой массой производителей, солдат, слуг и т.д. Инородцы, особенно неславяне, просто исключались из такой категоризации.

Различия между российскими рабочими и крестьянами в их целях, политических позициях, вождях и союзниках в 1905 - 1907 гг. уже затрагивались. Эти различия были значительными, однако из-за них основополагающие связи и сходства между рабочими и крестьянами не исчезали. Большинство российских рабочих были крестьянами по происхождению и по сословию. Огромная часть их была рабочими в первом поколении. В 1905 г. не менее половины наемных рабочих-мужчин имели землю и часто возвращались в деревню, чтобы помогать убирать урожай или просто навестить семьи, которые продолжали жить там. Большая часть вела холостяцкую жизнь в бараках в городе и либо имела жен и детей в деревне, либо собиралась, женившись, туда вернуться и снова там обосноваться, т.е. "окрестьяниться". С другой стороны, шел постоянный поток молодых крестьян в город, особенно во время экономических подъемов. По своему языку, образу жизни и внешности промышленный рабочий отличался от других городских групп больше, чем от своих деревенских родственников. Именно это делало плебейские низы социальной реальностью в России: не столько сходство между рабочими и крестьянами, сколько глубина общего отличия от среднего и высшего классов, как бы они ни определялись.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10