Права человека в истории международного права 
Структура гл. 2 Конституции РФ, не воспроизводящая,
естественно, построение пактов о правах человека, позволяет зафиксировать на
национальном уровне почти все гражданские, политические, экономические,
социальные и культурные права (по отношению к последним трем группам в
государство ведении широко используется термин «социально-экономические
права»).
Заметным отступлением в этом плане является отсутствие в
конституционном перечне положения. Пакта об экономических, социальных и
культурных правах, где признается «право каждого на достаточный жизненный
уровень для него самого и его семьи, включающий достаточное питание, одежду и
жилище, и на непрерывное улучшение условий жизни». Очевидно, даже с учетом
нынешней ситуации уместно было бы предусмотреть такое право, тем более в
контексте приведенной выше формулировки данного Пакта о постепенном полном
осуществлении признаваемых в Пакте прав в максимальных пределах имеющихся
ресурсов1.
Следует подчеркнуть, что в международном гуманитарном праве
отвергается деление прав и свобод по степени их значимости для человека.
Целостный взгляд на проблему четко выражен в тексте Итогового документа Венской
встречи СБСЕ 1989 г., где сказано, что все права и свободы являются
существенными для свободного и полного развития личности, что все права и
свободы «имеют первостепенное значение и должны полностью осуществляться всеми
надлежащими способами». Эта же мысль выражена в Венской декларации Всемирной
конференции по правам человека 1993 г.: «Все права человека универсальны,
неделимы, взаимозависимы и взаимосвязаны. Международное сообщество должно
относиться к правам человека глобально, на справедливой и равной основе, с
одинаковым подходом и вниманием».
Такой подход важно иметь в виду потому, что в отечественной
юридической литературе предпринимались попытки «ранжировать» права и свободы,
выдвигая на первый план личные («естественные») права и принижая смысл
социально-экономических прав.
Согласование содержания прав и свобод на международном и
национальном уровнях хорошо выражено в регламентации права на жизнь (ст. 6
Пакта о гражданских и политических правах и ст. 20 Конституции РФ), права
на свободу и личную неприкосновенность (ст. 9, 10, 14, 15 Пакта и ст. 22,
47, 48, 49, 50, 51 Конституции), права на свободное передвижение, выбор места
пребывания и жительства, выезд за пределы государства (соответственно ст. 12
и 27), права на труд (ст. 6, 7 и 8 Пакта об экономических, социальных и
культурных правах и ст. 37 Конституции).
Представляет интерес сопоставление международно-правовой и
конституционной оценки принудительного труда. Международно-правовые решения
содержатся в Пакте о гражданских и политических правах и в ранее принятых
конвенциях Международной организации труда – о принудительном или обязательном
труде 1930 г. (от имени СССР ратифицирована в 1956 г.) и об
упразднении принудительного труда 1957 г. (ратифицирована от имени
Российской Федерации в 1994 г.). Согласно ч. 3 ст. 8 Пакта,
«никто не может принуждаться к принудительному или обязательному труду», но
здесь же дается толкование, что термином «принудительный труд» не охватываются:
а) работа или служба, которую должно выполнять лицо, находящееся в заключении
на основании законного распоряжения суда, или лицо, условно освобожденное от
такого заключения; Ь) служба военного характера или заменяющая ее по
политическим и религиозно-этническим мотивам служба; с) служба в случаях
чрезвычайного положения или бедствия, угрожающих жизни или благополучию
населения; 1) работа или служба, которая входит в обыкновенные гражданские
обязанности. Конституционная норма предельно лаконична: «Принудительный труд
запрещен» (ч. 2 ст. 37). Очевидно, эта формулировка может и должна
применяться только с учетом разъяснений, данных в Пакте. Поэтому отсылка здесь
либо в Трудовом праве к норме Пакта была бы целесообразна. В конституциях
государств, ранее являвшихся союзными республиками СССР, предприняты попытки
совмещения запрета с оговорками (ст. 19 Конституции Республики Казахстан, ст. 37
Конституции Республики Узбекистан, ст. 41 Конституции Республики Беларусь
и др.), однако без ссылок на международную норму и с отдельными отклонениями.
Идентичный международному перечень изъятий дан в Конституции Республики Молдова
(ст. 44), но и здесь без ссылки на норму Пакта.
Весьма своеобразно отношение международного гуманитарного права к
праву частной собственности и к праву предпринимательской деятельности, которые
зафиксированы ныне в Конституции РФ (ст. 35 и 34). Как это ни парадоксально,
но Пакт об экономических, социальных и культурных правах, открывающий перечень
правом на труд, вообще «умалчивает» об этих правах, а Всеобщая декларация прав
человека ограничивалась закреплением права каждого человека «владеть имуществом
как единолично, так и совместно с другими». Признание права собственности и
права предпринимательства на уровне международно-правового акта связано с
Парижской хартией для новой Европы, принятой в рамках СБСЕ в ноябре 1990 г.
Государства-участники подтвердили, что каждый человек имеет право «владеть
собственностью единолично или совместно с другими и заниматься
предпринимательством».
Принятие государством в соответствии с его конституционными
процедурами законодательных, административных и судебных мер в целях закрепления,
обеспечения и защиты прав и свобод человека квалифицируется в пактах и
конвенциях как международное обязательство государства.
Пакты и конвенции презюмируют право государства устанавливать
определенные ограничения в качестве условий пользования правами и
предохранительных мер против неправомерных действий пользователей. Еще Всеобщая
декларация прав человека предусмотрела, что «каждый человек имеет обязанности
перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его
личности», в связи с чем оговорила возможность устанавливаемых законом
ограничений при осуществлении прав и свобод. Формулировка мотива ограничений («с
целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и
удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего
благосостояния в демократическом обществе») была перенесена с некоторыми
модификациями в пакты (преамбула и ст. 4 Пакта об экономических,
социальных, культурных правах, преамбула, ст. 12, 18, 19, 21, 22 Пакта о
гражданских и политических правах), причем помимо названных в Декларации
факторов указаны такие, как охрана государственной безопасности, здоровья или
нравственности населения.
Наряду с этим в одну из статей Пакта о гражданских и политических
правах включены обращенные к государствам требования относительно запрета
определенных действий, что также следует оценивать в контексте ограничительных
мер. Согласно ст. 20, должны быть запрещены всякая пропаганда войны и
всякое выступление в пользу национальной, расовой или религиозной ненависти как
подстрекательство к дискриминации, вражде или насилию. В этой связи отметим
значение Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации
1965 г., которая содержит наряду с осуждением конкретные меры государств
по запрету, пресечению и преследованию актов расовой дискриминации и ее
безусловному устранению.
Эта конвенция вместе с конвенцией о пресечении преступления
апартеида и наказании за него 1973 г. оказались весьма эффективными в
комплексе международных и национальных мер, обеспечивавших прогрессивные сдвиги
в Южной Африке, которые завершились упразднением режима апартеида и
качественными преобразованиями государственного строя в Южно-Африканской
Республике.
1. В различные исторические эпохи понятие, содержание и объем прав
и свобод человека не были одинаковыми. Еще сравнительно недавно, вплоть до
начала нынешнего века, права человека регулировались исключительно
внутригосударственным правом. Государства – участники международных отношений
исходили из того, что эти вопросы относятся исключительно к их внутренней
юрисдикции. Общепринятым постулатом было рассматривать взаимоотношения между
государством и его гражданами как внутреннее дело каждого государства. Старое
международное право не вторгалось в этот процесс.
Границы
внутренней юрисдикции государств не являются неизменными, они исторически
подвижны. Государства сами устанавливают пределы таких ограничений, подвергая
международно-правовому регулированию те или иные вопросы внутригосударственных
отношений. Старое, традиционное международное право, рассматривая
взаимоотношения между государством и его собственными гражданами как входящие в
его внутреннюю юрисдикцию, делало лишь о исключение. Считалось правомерным
применение силы в «гуман» целях вплоть до развязывания войны в одностороннем
порядке защиты жизни и имущества своих граждан, находившихся территории другого
государства, а также национальных и иных меньшинств. Право на «гуманитарную»
интервенцию основывалось предпосылке, что каждое государство якобы имеет
международные обязательства гарантировать основные права и свободы, где бы они
ни нарушались.
Теоретическое обоснование политика вмешательства во внутренние
дела других государств под предлогом «защиты» и «обеспечения» таких
прав, как право на жизнь, на свободу совести и вероисповедания, получила в
трудах юристов – представителей науки международного права.
Исходя из того, что за абстрактным человеком независимо от
принадлежности его к тому или иному государству признаются определенные права и
свободы, основоположник науки международного права голландский юрист Гуго
Гроций в работе «О праве войны и мира», изданной в 1625 г., оправдывал так
называемые справедливые войны ради защиты чужих подданных, если над ними творят
«явное беззаконие».
Ученые-международники того времени широко восприняли
естественно-правовую теорию прав человека. Известный профессор Петербургского
университета Ф. Мартене писал, что «все образованные государства признают
за человеком как таковым, безотносительно к его подданству или национальности,
известные основные права, которые неразрывно связаны с человеческой личностью».
Под этими правами обычно подразумевалось право на жизнь, свободу совести и
вероисповедания. По утверждению швейцарского ученого И. Блюнч-ли,
естественные права человека «должны быть уважаемы как в мирное, так и в военное
время».
Точка зрения
о законности вмешательства в дела других государств и правомерности интервенции
по мотивам «гуманности» для защиты основных прав и свобод человека разделялась
большинством юристов-международников как в XVIII, так и в XIX в. Лишь отдельные
ученые, как, например, профессор А. Гефтер, утверждали, что если
государство попирает права и свободы своих граждан, «то надо прекратить с ним
всякие отношения», но не вмешиваться силой оружия в его внутренние дела.
Некоторые ученые – сторонники теории
«гуманитарной» интервенции – считали, что ее применение является правомерным
только против «нецивилизованных» государств. «Вмешательство образованных
держав, – писал Ф. Мартене, – по принципу законно в том случае, когда
христианское население тех земель (нецивилизованных государств. – В.К.)
подвергается варварскому гонению и избиению. В данном случае вмешательство
оправдывают общность религиозных интересов и соображения человечности, т.е.
начала естественного права, которые вообще определяют сношения образованных
народов с необразованными». Точку зрения о правомерности интервенции по мотивам
«гуманности» лишь против нецивилизованных народов высказывал и русский ученый Н.А. Захаров.
Разделяя точку зрения о законности интервенции во имя «гуманных»
целей, ряд ученых считали, что право на «гуманитарную» интервенцию возникает не
в одностороннем порядке, а в результате решения группы государств. «Нельзя
согласиться с тем, – писал Ф. Лист, – что право вмешательства существует
также и в том случае, когда, по мнению отдельного государства, даже вполне
основательному, вторжение представляется для охраны общих интересов
человечества… Право вмешательства может быть предоставлено совместно нескольким
государствам (так называемое коллективное вмешательство)»[1].
Доктрина гуманитарной интервенции широко использовалась в то время
и в практике международных отношений. Она служила одним из многочисленных
«обоснований» для порабощения «нецивилизованных» народов. Кроме того, во имя
«гуманных» целей и под предлогом «защиты» национальных и религиозных меньшинств
проходила борьба европейских держав за раздел и передел уже поделенного мира.
«Право на вмешательство» официально закреплялось во многих международных
договорах и соглашениях этого периода истории.
Исследуя внешнеполитическую практику государств XIX в., известный
английский юрист-международник Я. Браунли пришел к выводу, что «в
действительности ни одна интервенция не происходила в гуманных целях, за
исключением, пожалуй, оккупации Сирии в 1860–1861 гг.».
2. После Первой мировой войны и образования Лиги Наций право
государства на интервенцию подвергается определенным ограничениям. Если в
период, предшествующий учреждению Лиги Наций, международное право практически
признавало право государства на войну, которое обосновывалось, правда,
различными предлогами, то Статут Лиги Наций серьезно ограничивал право
государств – членов Лиги прибегать к войне и предусматривал санкции в отношении
ее членов, которые будут воевать в нарушении постановлений Статута.
В рамках Лиги Наций происходило заключение целого ряда соглашений,
направленных на борьбу с рабством и работорговлей, а также на пресечение
торговли женщинами и детьми.
В этот период разрабатываются и специальные международно-правовые
меры для защиты религиозных, этнических и языковых меньшинств.
После Первой мировой войны главными союзными и объединившимися
державами были заключены соглашения с восемью европейскими государствами и
Турцией, в которых эти государства брали на себя обязательство предоставить
лицам, принадлежащим к меньшинствам по расе, религии и языку, те же права, что
и остальным своим гражданам. Соответствующие обязательства позднее были приняты
также Албанией, Ираком, Литвой, Латвией, Эстонией и Финляндией при вступлении
их в Лигу Наций путем односторонних деклараций Совету Лиги.
Какие именно
обязательства возлагались на эти государства? Согласно ст. 2 Договора
главных союзных и объединившихся держав с Польшей польское правительство
обязалось «предоставить всем жителям Польши полную и совершенную защиту их жизни
и их свободы без различия происхождения, национальности, языка, расы или
религии». За всеми жителями признавалось равенство перед законом, право на
свободу религии и вероисповедания, пользования одинаковыми гражданскими и
политическими правами. «Польские граждане, принадлежащие к меньшинствам
этническим, по религии или по языку, – подчеркивалось в ст. 8 Договора, – будут
пользоваться тем же режимом и теми же правовыми и фактическими гарантиями, что
и другие польские граждане». Аналогичные статьи содержались и в других
соглашениях о национальных меньшинствах.
В них речь шла только о пользовании лицами, принадлежащими к
этническим, религиозным или языковым меньшинствам, определенными гражданскими и
политическими правами. Договоры о меньшинствах не носили универсального
характера. Они создавали специальный режим для небольшой группы малых
государств. Главные союзные и объединившиеся державы не брали на себя никаких
обязательств о предоставлении меньшинствам, проживающим на их территории, тех
же прав, что и всем своим гражданам. Они выступали лишь в роли гарантов
созданной системы и не были связаны какими-либо обязательствами перед Лигой
Наций. Поэтому некоторые государства – члены Лиги Наций – расценивали договоры
о меньшинствах как неравноправные, несовместимые с суверенитетом государств и
открывающие лазейки для вмешательства в их внутренние дела.
Обязательства государств по защите меньшинств были поставлены под
гарантию Лиги Наций. Согласно ст. 12 Договора с Польшей (и аналогичным
статьям других соглашений) каждый «член Совета Лиги Наций имел право обращать
внимание Совета на всякое нарушение какого бы то ни было из этих обязательств…
Совет мог предпринимать такие меры и давать такие предписания, какие покажутся
для данного случая подходящими и действительными… В случае расхождения мнений
по вопросам права или факта… расхождение это будет рассматриваться как спор,
имеющий международный характер», подлежащий передаче «Постоянной палате
Международного Суда. Решение Постоянной палаты не будет подлежать апелляции, и
оно будет иметь ту же силу и значение, что и решение, вынесенное в силу ст. 13
Статута».
Согласно же ст. 13 Статута члены Лиги Наций имели право прибегать
к войне против тех государств, которые не выполняют «добросовестно вынесенные
решения». Сам Статут Лиги Наций не содержал никаких постановлений об
обязанностях государств – членов Лиги соблюдать права меньшинств или
осуществлять международное сотрудничество в развитии уважения к правам человека
и обеспечении хотя бы элементарных гражданских, политических, экономических или
социальных прав. Члены Лиги брали на себя лишь обязательства «прилагать усилия»
к обеспечению «справедливых и гуманных условий труда».
В отношении колониальных народов Статут требовал, чтобы
«мандатарий взял там на себя управление территорией на условиях, которые,
запрещая такие злоупотребления, как торг рабами, торговля оружием и торговля
алкоголем, будут гарантировать свободу совести и религии без иных ограничений,
кроме тех, которые может наложить сохранение публичного порядка и добрых нравов…».
Государства – члены Лиги Наций даже не ставили перед собой задачу
выработать универсальный международный документ, который содержал бы положения
об уважении и соблюдении хотя бы элементарных прав и свобод человека[2].
В период, предшествующий созданию Организации Объединенных Наций,
ограниченным числом государств были заключены первые международные соглашения,
в которых в той или иной степени регулировались некоторые вопросы обеспечения
прав человека. К их числу относятся договоры и конвенции, содержащие положения
о борьбе с рабством и работорговлей, о пресечении торговли женщинами и детьми,
о защите религиозных, этнических и языковых меньшинств, а также ряда прав
человека в период вооруженных конфликтов. Целью этих соглашений являлось не
создание всесторонней системы международной защиты прав человека, а лишь
обеспечение некоторых прав личности. В соответствии с принципом суверенного
равенства права человека в тот период рассматривались международным сообществом
как входящие исключительно во внутреннюю юрисдикцию государств и подлежащие
регулированию национальным законодательством.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
|
|
