Реферат: Кризис родового строя и возникновение холопства на Руси конца Х- начала XI века
Таким образом, рушится последний аргумент тех, кто
склонен подозревать в 1 статье Правды Ярослава наличие “прибавлений”, которые
легли дополнительным слоем на первоначальный ее текст.
На наш взгляд, эта статья была составлена одновременно
в том виде, в каком она читается сейчас, будучи откликом князя как законодателя
на глубокие социальные изменения произошедшие в конце X-начале XI столетия в
Древней Руси, связанные с распадом родоплеменного строя и образованием
новой общественной организации, возводимой на общинно-территориальных
началах. В условиях кризиса кровных союзов появились лица, лишенные защиты
родичей. Среди них оказались и изгои. Князь, выступающий в роли правителя,
обязанного заботиться о безопасности и благополучии подчиненного ему люда, о
внутреннем мире и “наряде” в обществе, должен был взять на себя попечение о
них.
Он выполнил возложенные на него как местного
властителя обязанности и ввел изгоев под кров своего княжого права. При этом
он исходил из интересов общества, а не из вожделений землевладельца и
собственника, как пытаются представить некоторые весьма почтенные
исследователи.
Так, согласно А. Е. Преснякову, изгой, поставленный
неблагоприятными для него обстоятельствами вне закона, благодаря опеке князя
входил “снова в правовой союз. Рядом с этой стороной дела стояла другая,
экономическая необходимость искать обеспечения и приложения своему труду”. Княжеское
землевладение давало выход “элементам населения, выбитым судьбою из обычного
строя и уклада народной жизни. Это выход в состав особого социального союза
"княжих людей, стоящего вне народной общины и тесно сплоченного связями
покровительства и зависимости, труда и обеспечения в чужом крупном хозяйстве”.
А. Е. Пресняков рассматривает этот союз как выпадающий из “общегосударственного
союза членов племени и построенный на совершенно иной основе”.
Еще более прямолинейно высказывался С. В. Юшков: “И
вот все эти-то изгои —недавно полноправные члены общин — и стали пользоваться
специальной княжеской защитой потому, что каждый из них представлял рабочую
силу для княжеских сел”.
Мы совершенно иначе оцениваем попечение князя, в
частности Ярослава, относительно изгоев. Защищая изгоев, он выполнял одну из
общественно-полезных функций, возложенных на него в качестве властителя. Делая
изгоя субъектом княжого права, дополняющего и развивающего обычное право, он
возвращал потерявшего связь с обществом индивида в “общегосударственный союз
членов племени”, восстанавливая его полноправие как свободного. Вот почему
изгой в статье 1 Древнейшей Правды — свободный человек, жизнь которого защищена
40 гривенкой платой, как и жизнь других свободных людей.
Итак, появление изгоев в Правде Ярослава нельзя, по
нашему убеждению рассматривать иначе, как проявление кризиса родового строя на
Руси в исходе Х-начале XI в.
Разложение родоплеменных структур влекло за собой
ослабление общественного организма. Терялась способность эффективного контроля
за поведением не только свободных, но и рабов. И они побежали от своих господ.
Об этом, вероятно, сообщает Титмар Мерзе-бургский, рассказывая о Киеве начала
XI в., куда спасающиеся бегством рабы стекались “со всех сторон”.
Судя по описаниям Титмара, то было массовое
бегство, поскольку сбегавшиеся в Киев рабы составили одну из главных сил борьбы
с внешним врагом, благодаря которой удавалось "противостоять весьма
разорительным набегам печенегов, а также побеждать другие народы".
Массовое бегство рабов - факт примечательный,
свидетельствующий по крайней мере, о трех важных вещах. Он указывает,
во-первых, на необычность социальных условий, порождавших подобное бегство: в
нормальной обстановке более или менее спокойно текущей жизни не осложняемой социальными
сдвигами и потрясениями массовые побеги невольников вряд ли бы состоялись.
Значит, Русь переживала в это время общественные неустройства. Их связь с
распадом родоплеменного строя для нас очевидна. Во-вторых, столь значительное
количество рабов, ударившихся “в бега”,— явный знак, говорящий об отсутствии
каких-либо прочных связей беглецов с местным, туземным обществом. Отсюда наш
вывод: рабы, стекавшиеся, по Титмару, “со всех сторон” в Киев — это челядь, или
рабы-пленники.
Данный вывод подтверждается еще и тем, что на Руги в
рассматриваемое время подавляющее число рабов, как мы уже показали,
формировалось за счет полонов и состояло из пленных, обращенных в рабство.
Рабов местного происхождения было ничтожно мало. Поэтому они и бежать не могли
массами. В-третьих, наконец само бегство рабов-иноплеменников весьма
симптоматично. Раб-иноземец, являясь представителем внешнего, как правило,
враждебного мира, противостоял не только своему господину, но и всему обществу,
куда его забросила судьба, будучи потенциально опасным для него. Держать
рабов-пленников в строгом повиновении составляло тогда одну из важнейших
общественных задач. Неспособность социума справиться с этой задачей указывает
на истощение общественных сил. подорванных неустройствами приходящего в упадок
родоплеменного строя. Отсюда и бегство рабов. Спрашивается, почему они бежали в
Киев?
По мнению Н. Ф. Котляра, “в бегстве холопов в город
нет ничего удивительного, поскольку в крупнейших не только на Руси, но и в
Европе городских центрах вроде Киева, Новгорода или Смоленска холоп легко мог
затеряться в массе торгово-ремесленного населения — и влиться в него”. Мы
думаем иначе. Киев — крупный центр международной торговли, стягивающий большое
количество иностранных купцов и другого заезжего иноземного люда. Прежде всего
поэтому рабы-пленники стекались туда, надеясь найти у них помощь и поддержку,
Своеобразной иллюстрацией здесь может служить привлекавшая уже наше внимание
статья 11 Древнейшей Правды, имеющая в виду случаи бегства челядина к варягу
или колбягу и укрывательства ими беглеца. Кроме того, бегство рабов (челяди) в
Киев было обусловлено стремлением укрыться за городскими валами и укреплениями
от печенежской неволи, весьма реальной в условиях многочисленных нападений
печенегов на Русскую землю, особенно участившихся в конце X -начале XI в.
Однако повальное рабов, повторяем, стало возможным
вследствие деградации родовой строя.
Ярким признаком разложения родовых отношении надо
считать возникновение и утверждение большой семьи пришедшей на смену роду, что
засвидетельствовано в 1 статье Древнейшей Правды: “Убьеть мужь мужа, то мьстити
брату брата, или сынови отца, любо отцу сына, или братучаду, любо сестрину
сынови...”.”” Еще К С. Аксаков рассматривал ее как обозначение семьи.
Современный исследователь А. А. Зимин считает что здесь “основой общества
является уже не род, а большая семья”. И в этом он прав. Следует только
подчеркнуть, что эта большая семья — не архаический институт, уходящий корнями
в седую старину, а новое образование, возникшее взамен исчерпавшего свой
исторический ресурс рода. Именно поэтому она попала в Правду Ярослава —
законодательный сборник, появившийся на грани двух эпох: первобытно-родовой и
общинно-территориальной. Ее присутствие в этом памятнике права нами также
воспринимается как показатель распада родовых отношений на Руси второй половины
Х-начала XI в., уже выявленного нами по некоторым другим признакам.
Не менее показательны перемены, происходившие в
древнерусских городах. К ним надо отнести возникновение посадов — городских
средоточий ремесла и торговли. О многом говорит нам их начальная история.
М. Н. Тихомиров, автор специального монографического
исследования о городах в Древней Руси, определяя время появления посадов,
писал: “Городские посады начинают появляться примерно с конца Х-начала XI в., в
Киеве раньше, чем в других пунктах, в большинстве же русских городов — с XI
в.”. Так читаем в первом издании книги 1946 г. Во втором издании,
осуществленном десять лет спустя, находим нечто иное: “Городские посады
начинают появляться примерно с IX в., в Киеве раньше, чем в других пунктах, в
большинстве же русских городов — с XI в.”. Следовательно, в первом издании М.
Н. Тихомиров возникновение посадов датировал концом Х-началом XI в., а во
втором издании — IX в. Вместе с тем образование посадов в большинстве
древнерусских городов он в обоих изданиях приурочил к XI столетию. Едва ли мы
ошибемся, предположив, что за передатировкой начальной истории посадов на Руси
скрывались не исторические факты, а стремление историка привести в соответствие
время зарождения посадской жизни с общепринятыми представлениями Б. Д. Грекова
и его школы о развитии феодализма в Киевской Руси, согласно которым
древнерусское общество уже в IX в. вступило в феодальную формацию. Ради
грековской схемы М. Н. Тихомиров пожертвовал ясностью и последовательностью
своих суждений. “Появление городских посадов — новое и важное явление в истории
русских городов, с которым мы встречаемся не ранее конца X в.”, — пишет он в
одном месте своей книги. А через несколько страниц возникновение предградий,
или посадов, датирует IX-Х вв.
В результате переломный момент истории дрсвнерусских
городов, связанный с появлением посадов, получился чересчур растянутым: IX-XI
вв., т.о. почти весь период Киевской Руси. Полагаем, что в первом издании
"Древнерусских городов” М.Н.Тихомиров высказал верную мысль, когда
возникновение городских посадов на Руси отнес к концу X и XI столетию.
Правильно он рассуждал и тогда, когда в своей другой работе замечал: "В
XI-XIII вв происходит не только быстрый рост качества городов на Руси, но и
большие качественные изменения в самой их структуре. Города не были только
замками, а в большинстве случаев имели обширные неукрепленные "посады'',
или предградия ”. Не только М. Н. Тихомиров связывал с XI в. начальный период
формирования древнерусских посадов.
“Вопрос о времени появления городов на Руси,— писал Л.
В. Алексеев, — будет решен окончательно лишь после длительного археологического
исследования. Сейчас, в предварительном порядке, можно высказать следующее: если
определяющим для возникновения города признать существование при детинце
торгово-ремесленного посада, то, судя по имеющимся далеко не полным данным,
образование древнерусских городов следует отнести не к IX-Х вв., а к XI в. —
времени, которым датируется возникновение в раннесредневековых городах Руси
посадов”.
Мало что изменилось и “после длительного
археологического исследования проблемы”. В недавно вышедшей книге Б. А.Тимощука
“Восточные славяне: От общины к городам” обобщен огромный археологический материал
по истории возникновения и развития древнерусских городов, добытый
учеными-археологами на протяжении последних десятилетий. Древнерусские города
он воспринимает как “символы сословно-классовой эпохи”. Б.А.Тимощук полагает (и
тут он выступает с традиционных в советской исторической науке позиций), что
“наличие в структуре поселения торгово-ремесленного посада-общины является
главным признаком города, позволяющим отличить его от поселений - княжеских
крепостей и феодальных замков-усадеб”. “Настоящий город” есть “поселение
сложной структуры, совмещающее в себе центр феодального властвования
(крепость-детинец) и самоуправляющийся торгово-ремесленный посад, основная
масса населения которого представляла собой союз (общину) мелких свободных
производителей и торговцев”. Все эти положения Б. А. Тимощука не соответствуют
новейшим достижениям в области исторических и этнографических знаний,
поднимающих завесу над происхождением города, и поэтому не могут быть приняты.
Но сейчас суть не в этом. Нас интересует время появления городских посадов на
Руси, устанавливаемое автором. И что же? Б. А. Тимощук начальную стадию
формирования посадских общин помечает X-XI столетиями.
Возникновение посадов явилось, на наш взгляд,
следствием разложения родовых отношений, смены рода семьей. Если в
предшествующие времена ремесленник, будучи членом родового союза, не мог
покинуть его, то теперь, после распада рода, он получил свободу действий, и
ремесленники устремились к городам, которые предоставляли им удобства и как
пункты обмена, и как убежища на случай опасности. Стало быть, непосредственным
условием возникновения городских посадов на Руси был именно разрыв родовых пут,
мешавших подвижности населения. Начало их формирования нужно отнести
приблизительно если не к концу, то ко второй половине X в. В XI в. происходит
быстрый рост посадов, что приводит к резкому увеличению городского населения в
Древней Руси. Приток населения в города некоторые исследователи объясняют
бегством сюда крестьян и холопов. Не отрицая наличия среди городских жителей
определенного количества рабов, особенно возросшего в процессе кризиса
первобытных институтов и учреждений на рубеже X-XI вв., заметим все же:
подавляющее большинство посадских людей составляли свободные ремесленники,
покидавшие родовые поселки и оседавшие у городских стен.
Рост населения городов, обусловленный расстройством
родовых связей, стимулировал развитие внутреннего обмена, апогей которого
приходится на XI-XII вв., что опять-таки подтверждает наше предположение о
второй половине Х-начале XI столетий как времени перехода от родового строя к
“общинному без первобытности”.
Весьма примечателен так называемый “перенос” городов,
наблюдаемый исследователями в конце Х-начале XI в. Известно, например, что
Сарское городище “уступило место возникшему рядом Ростову, городище Медвежий
угол - Ярославлю. Гнездово - Смоленску, Седнев (Сновск) — Чернигову и т. д.”.
В. В. Мавродин рассматривает “перенос” городов на фоне “распада родовых
связей”. Но объясняет его рядом причин: “Город переносили в том случае, если
изменялся этнический состав населения или когда подвергалась разгрому древняя
родоплеменная знать, или когда перенос диктовался нуждами торговли и
военных предприятий князей”. Согласно И. В. Дубову, “перенос” городов “имел
место в тех случаях, когда новый нарождающийся класс феодалов не в состоянии
был полностью оттеснить родоплеменную знать, отчаянно цеплявшуюся за свою
власть, основанную на родовых устоях и порядках. Этот класс пока еще не имел
возможности целиком подчинить себе все сферы жизни и деятельности старых
сформировавшихся центров”.
Оба автора, как видим, связывают “перенос” городов с
утверждением новых порядков, отрицающих прежние родовые устои общественной
жизни. И это правильно. Нельзя только эти новые порядки относить к феодализму.
Подобно другим явлениям, о которых шла речь выше, “перенос” городов конца
Х-начала XI в. означал, на наш взгляд, разложение родоплеменного строя и
устройство восточнославянского общества по территориально-общинному принципу.
Менялся характер городов: из племенных центров они превращались в средоточия
земель, волостей, приобретая статус городов-государств, городов-республик,
развивающихся на общинной основе.
Складывание земель и волостей взамен племенных союзов—
явление также достаточно примечательное, свидетельствующее о завершении родовой
эпохи и о наступлении нового периода в истории Руси. Уходят в прошлое племенные
названия полян, кривичей, словен и пр. Вместо них утверждаются наименования
“кияне”, “смоляне”, “новгородцы” и т.д., распространявшиеся на городских и
сельских жителей, составлявших население волости. Древнерусская волость-земля,
принявшая форму города-государства, представляла собою объединение
соподчиненных общин (городских и сельских) во главе с общиной старейшего
города.
А Е Пресняков, обращаясь к вопросу о переходе от
племенного быта к строю “земель-княжений”, писал: “Представления о так
называемом племенном быте относятся ко временам "доисторическим или,
точнее, согласно с терминологией французских археологов, "протоисторическим",
т.е. таким, о которых имеются, при отсутствии местных "исторических
источников", свидетельства иностранных писателей. А как только восточное
славянство выступает на свет истории, уже организованное в политической форме
"Киевской Руси", перед нами картина такого строя народной жизни,
который ничего общего с племенным бытом не имеет. Страна, занятая восточными
славянами, разделяется на ряд "зе мель"; каждая из этих
"земель" тянет к одному главному - своему городу, составляя его
"волость", а все земли вместе объединены в один сложный политический
организм под главенством Киева. Вопрос о том, как представить себе процесс
перехода от древнейшего племенного быта к историческому строю городовых
земель-областей, труднейший в истории Руси. Все попытки вывести второе явление
из первого в виде органической эволюции не дают никакого результата и обречены
на неизбежную неудачу. Городские волости-земли явились на развалинах племенного
быта, не из него выросли, а его разрушали".
В отличие от А. Е. Преснякова мы полагаем, что
“племенной быт” в форме племенных союзов и суперсоюзов существовал у восточных
славян отнюдь не в “протоисторические” времена, почти недоступные взору
исследователя, а в эпоху, прослеживаемую по летописны: источникам, когда
сложилась та “политическая форма”, которую историк именует “Киевской
Русью”. Переход от племенных образовании, стянутых Киевом в огромный
общевосточнославянский союз племен, к “землям-княжениям”, или волостям
(городам-государствам), наблюдается примерно с конца X в. и продолжается до
полного своего завершения в XII столетии. Его начало знаменовало крушение
“племенного быта”.
Ослабление старых властных структур - еще одна верная
примета упадка родоплеменного строя на Руси. Народное собрание (вече), совет
старейшин (старцев градских), ведавших гражданскими делами, военный вождь
(князь) — вот ветви древа власти у восточных славян. По-разному складывалась их
судьба в период общественного переустройства, вызванного кризисом родового
строя. Несколько снизилась, по-видимому, активность веча. Конечно, нет
оснований считать, будто оно вовсе “не функционировало” или было
“ликвидировано” в результате укрепления “аппарата княжеского
административно-судебного управления”. Вечевая деятельность не прерывалась.
Однако в сфере верховных прав князь отчасти потеснил вече, сосредоточив в своих
руках более обширную власть, нежели раньше. Нельзя это рассматривать иначе, как
перераспределение власти, вызванное ослаблением традиционных политических
институтов, что с особой наглядностью демонстрируют “старцы градские”, или
старейшины, занимавшиеся гражданскими вопросами, в отличие от князей,
действующих прежде всего в области военной.
Старейшины еще теснятся вокруг Владимира, о чем
извещают как отечественные, так и зарубежные источники. Впрочем, создается
впечатление, что князь, который старался следовать заветам отцов и дедов,
пытался оживить деятельность “старцев градских”. Но напрасно. Они безвозвратно
уходили в прошлое. Возникнув в недрах родоплеменного строя, старцы покинули
историческую сцену, как только распались основы подового общества. И уже
Владимир вместе со своими дружинниками должен был взять на себя многое из того,
что составляло предмет их занятии. Из Повести временных лет узнаем, что
киевский князь с дружиною “думал” о “строи земленем” и об “уставе земленем”. В
Новгородской Первой летописи взамен “строя земленого” и “устава земленого”
говорится о “строении земьском”. А составитель Никоновской летописи так
осмыслил слова древнего летописца: “И сице зело любяше Владимир дружину, и с
ними думая о божественей дръжаве Русской, и о всем земском устроении”.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
|
|