Курсовая работа: Самоцензура и русская интеллигенция: 1905-1914

Горький не пытался маскировать свою веру в то, что такая манипуляция должна стать обязанностью художника. Ссылаясь на опрос, проведенный среди русских писателей о причинах разбушевавшейся эпидемии самоубийств, он выразил свое презрение тем, кто использовал это как повод для размышления об объективных причинах пессимизма молодежи: "Здесь вопрос не о правде и ложности того или иного восприятия жизни, а об их социальной ценности, о возможном влиянии их на человека, - вопрос в том, какое из двух воззрений способно повысить жизнедеятельность, а не принижает ее" [48].

Следуя этой вере в партийность истины, Горький и указывал писателям на то, что они должны изображать. Большинство из них - от "веховцев" до Савинкова - обвинялось им в излишней озабоченности "высшими запросами духа", отвлекавшими внимание, как он считал, от насущных общественных задач. Писатель не должен "искать смысла жизни" или "визжать о непримиримой враждебности интересов человека и мира"; все виды индивидуализма (в котором Горький видел проявление "общественного цинизма" и "отчуждения от интересов эпохи") прямо противоречили, по его мнению, долгу писателя способствовать росту "новой коллективистической психики" [49].

В одной из статей 1911 года он неявно признал, что теперь уже недостаточно самоцензуры со стороны прогрессивных сил общества, поскольку "враги свободы" проникли в ряды интеллигенции, отравляя умы молодого поколения. При таких обстоятельствах желанность свободы для художника была, как он выразился, "весьма сложным вопросом" [50].

Сам Горький не сомневался в ответе на этот вопрос, как стало ясно в сентябре 1913 года, когда он написал письмо издателю газеты "Русское слово", протестуя против инсценировки "Бесов" в Московском Художественном театре и призывая всех "духовно здоровых граждан" поддержать его требование о снятии пьесы со сцены в интересах "общественной педагогики".

Развивая свой взгляд на Достоевского как "злого гения", находившего удовольствие в изображении уродств русского характера, Горький утверждал, что его сочинения могут еще более заразить общество, уже ослабленное проповедью пессимизма, что постановка, вероятнее всего, усилит тревожную эпидемию самоубийств В любом случае, писал он, она может лишь помешать предстоящей русскому народу "огромной работе внутренней реорганизации не только в социально-политическом смысле, но и в психологическом". Ввиду насущности этой задачи он потребовал, чтобы его сограждане сами определили "социально-воспитательное значение тех идей, которые Художественный театр предполагает показать нам в образах". В другом письме [51], откликаясь на первые критические отзывы в свой адрес, он оправдывает эту крайнюю меру следующей оценкой изъянов своих соотечественников, звучащей вполне в духе Достоевского: "Я знаю хрупкость русского характера, знаю жалостную шаткость русской души и склонность ее, замученной, истощенной и отчаявшейся, ко всякого рода заразам". Долг художника ясен: "Не Ставрогиных надобно ей (публике) показывать... Необходима проповедь бодрости, необходимо духовное здоровье, деяние, а не самосозерцание, необходим возврат к источнику энергии - к демократии, к народу, к общественности и науке".

Воззвание Горького было последней интеллектуальной сенсацией в обществе, дни которого были сочтены. В России и за границей прошли бурные собрания интеллигенции (одна группа левых русских в Париже заседала три дня) [52]. Пресса публиковала подробные отчеты о дискуссиях; актеры, режиссеры, писатели, критики высказывали свои мнения в интервью или в пространных статьях. Тема вызвала горячие страсти. Так, корреспондент газеты "Москва", рассказывая о дебатах, устроенных ее издателями, писал:

"Отстаивали Достоевского с пеной у рта, бия себя кулаком в грудь. В ответ неслись протесты, крики, свист, шум и гам. На местах публики вскакивающие и размахивающие руками фигуры, искаженные нетерпимостью лица. С обеих сторон вырываются непарламентские выражения" [53].

Как и в спорах вокруг "Вех", казалось бы, можно было ждать уверенной поддержки предложению об изъятии работы, изображающей левых в нелестном свете. Однако реакция на предложение Горького была по преимуществу отрицательной, показывая, до какой степени традиционное табу на самокритику оказалось размытым событиями недавних лет.

Были, разумеется, и исключения. Так, русские радикалы в Париже после своей марафонской дискуссии отправили Горькому поздравительную телеграмму, а большевистская газета "За правду" также выразила понятное и шумное одобрение "пролетарскому писателю Горькому" в его сражении с буржуазным литературным истэблишментом [54]. Традиция социальной критики в ее крайних формах все еще имела своих приверженцев, таких, как Екатерина Кускова, которая в письме в газету "Русские ведомости" заявила, что "театральные представления, литература, лекции и пр. для того и существуют, чтобы им или сочувствовали, или их осуждали" [55]. И все же большинство участников дискуссии, разделявших это убеждение, выдвигали его в качестве аргумента против цензуры. В той же газете "Русские ведомости" другой критик писал, что любая гениальная работа, даже с идеологическим изъяном, может служить правде, если ее сделать объектом "серьезной совместной работы" по анализу и корректировке ее идей [56]. А Московский Художественный театр в официальном ответе Горькому, защищаясь от обвинений в социальной безответственности, указывал, что его репертуар последних лет, включавший и пьесы самого Горького, был достаточным подтверждением общественной сознательности театра [57].

Логика горьковского письма, утверждавшего, что театр, сосредоточивая внимание на пороках, изображаемых Достоевским, заставит "дремлющее сознание общества уснуть еще крепче" [58], вызвала у многих изумление. Если Достоевский, как считал Горький, правильно распознал отрицательные черты русской души, то, спрашивалось, почему не использовать постановку для развертывания дискуссии об их преодолении? В целом интеллигенция воспротивилась утверждению концепции общественной роли литературы. От большинства не ускользнула ирония положения: Горький пытался установить новую цензуру вскоре после революции, которая стремилась отменить прежнюю.

Критик Дмитрий Философов в ответ на призыв горьковского письма к "единству мысли и воли" заметил, что писатель готов расколоть интеллигенцию как раз в том единственном пункте, в котором было достигнуто общее согласие, а именно, в уважении к свободе слова [59]. Философов, Мережковский и Иванов-Разумник были самыми известными из левых критиков, обвинивших Горького в смешении двух различных вещей: одно дело убедить оппозицию, другое - заткнуть ей рот [60]. Другие указывали, что последовательное применение горьковской концепции общественной цензуры приведет к запрету не только инсценировок романов Достоевского, но и самих романов, а в конечном счете - и всякой литературы без счастливого конца или раздражающей читателя по каким-либо иным причинам [61].

Многие из участвовавших в дискуссии писателей и критиков сочли взгляд Горького на роль литературы столь же отталкивающим, как и его методы. А уверенность, с которой об этом говорилось, показывает, до какой степени теория свободы и самоценности искусства проделала брешь в традиционном воззрении интеллигенции. В противоположность предшествующему столетию, учение о социальной роли литературы теперь оборонялось: отныне оно ассоциировалось не со "святыми" типа Белинского, а с программами отдельных политических партий. Партийность самого Горького значительно ослабляла его позицию в споре; его обвиняли в том, что он выступает не как писатель, а как социал-демократ - по словам Арцыбашева, как человек, зашоренный партией, программа которой разрешила якобы все проблемы [62]. Лозунги, которые в предшествующем столетии находили моральную поддержку со стороны многих, теряли всякую привлекательность. Художник Александр Бенуа уже не вызвал скандала своим заявлением о том, что Горький "дешевит реальную ценность" сегодняшнего и вчерашнего дня, как это делает ярмарочный шарлатан, заманивающий публику в "бездонные глубины будущего" [63]. Явно абсурдным было объявлено измерение великих произведений искусства "преходящими требованиями общественной гигиены" [64].

Один из участников публичного диспута, организованного газетой "Москва", расценил шумную поддержку Горького как печальный знак того, что "мы еще отравлены проклятием все мерить на политическую мерку", в то время как собственный корреспондент газеты, комментируя манеру, в которой самые сложные вопросы разрешались мгновенно, заметил, что можно было видеть чуть ли не кружение бесов Достоевского над головами самих участников диспута [65]. "И это, - подчеркивал корреспондент другой газеты, - после всех предательств и Азефов! Воистину все те же бесы владеют нами" [66].

Глядя, однако, из исторической перспективы более спокойно, я думаю, можно сказать, что именно "азефы" и подтолкнули радикальную интеллигенцию к самокритике, казавшейся еще немыслимой во время скандала вокруг "Вех". Нападки Горького на Достоевского опоздали по меньшей мере лет на десять. Прогрессивная интеллигенция, познакомившаяся с романами Савинкова, критическими работами Мережковского и других авторов о Достоевском, видела в последнем не политического противника, но, как заявил в споре Арцыбашев, автора "ошеломляющего изображения распада человеческой личности и разума", имевшего огромное значение для современности. Актеры Московского Художественного театра отмечали, что их постановка "Бесов" была связана отнюдь не с политической стороной романа, а посвящена духовной драме Ставрогина, и признавали, что "удручены" тем, что Горький не увидел в произведении Достоевского ничего, кроме садизма, истерии, эпилепсии и политической клеветы. К 1913 году самый знаменитый в среде русских левых писатель стал для нее чем-то стеснительным. Ленин, с энтузиазмом приветствовавший роман Горького "Мать", оказался в одиночестве среди влиятельных критиков; Плеханов и другие левые нашли роман сентиментальным, схематичным и грубо дидактичным, и это мнение фактически не пересматривалось вплоть до введения социалистического реализма в 30-е годы. В 1913 г. левые больше не принимали ограничений, которые накладывались ранее на разум, сердце и волю их рационалистическим самоотречением. Вера в то, что существуют некоторые области человеческого опыта, далекие от политики, и конфликты, которые не подвластны идеологии, более не казалась несовместимой с радикальной политикой или даже, как в случае с Вересаевым, с членством в социал-демократической партии. В дискуссиях вокруг попытки Горького ввести цензуру отказ замазывать или подавлять такие конфликты истолковывали как свидетельство зрелости. Арцыбашев обвинил Горького в смешении психологии с патологией, а Философов заявил, что "для людей сознательных ... лучше вредные пьесы, нежели цензурный намордник" [67].

Некоторые участники дискуссии относили прозрения Достоевского к самому Горькому. Из-за претензий на нравственную охрану общества его сравнивали с Великим Инквизитором, намеренным подавить все человеческие стремления, не направленные на "оздоровление нервов и ощущение сытости желудка" [68].

Итак, проделанный анализ, я думаю, развеивает миф о том, что русская интеллигенция шла к 1917 г. с идеалом героизма и нетерпимости к критике, не меняя его существенно с 1860-х годов. Напротив, лишь немногие (не считая большевиков) в спорах вокруг романов Савинкова не приветствовали отмену самоцензуры. Когда же проблема была открыто поставлена Горьким, в развернувшихся дебатах, где по-прежнему преобладали голоса писателей и критиков, сторонники крайне левых вновь оказались в меньшинстве.

На этот раз не нашлось ни одного духовного потомка Белинского или Чернышевского, способного поддержать предложение Горького сколько-нибудь разумными доводами [69] хотя в дискуссиях его предложение и находило поддержку. Причем, судя по газетным отчетам, горьковские сторонники обладали, как правило, самыми громкими голосами и внушительными кулаками. И, как показали последующие события, способность большевиков организовать эти примитивные силы в итоге оказалась действительно исторически более значимой, нежели споры их противников вокруг этики самоцензуры.

Список литературы

1. Герцен А.И. Письма из Франции и Италии. Собр. соч. в тридцати томах. М., 1954-1965, т. 5, с. 202.

2. Цит. по: Кline G. L. Darwinism and the Russian Orthodox Church. - In: Continuity and Change in Russian and Soviet Thought. Ed. Simmons E.J. Cambridge, Mass.. 1955, p. 308.

3. Moser C.A. Antinihilism in the Russian Novel of the 1860s. London, 1964, p. 185.

4. Под "интеллигенцией" я буду иметь в виду в настоящей статье ту часть революционной, или, как назвал ее Мартин Мэлиа, "классической", интеллигенции, для которой, по его словам, была характерна убежденность в "превосходстве принципов... над косностью повседневной жизни". Cм. Malia М. What is the Intelligentsia? In: The Russian Intelligentsia. Ed. Richard Pipes. New York, 1961, p. 1-18.

5. Лавров П.Л. Исторические письма. СПб., 1906, с. 358.

6. Цит. по кн.: Venturi F. Roots of Revolution. A History ol the Populist and Socialist Movement in Nineteenth-Century Russia. London, 1960, p. 365.

7. См.: Валентинов H. Чернышевский и Ленин. - "Новый журнал", 1951, № 27, с. 193-194.

8. Чернышевский H. г. Письмо Некрасову 5 ноября 1856 г. Полн. собр. соч., М., 1949, т. 14, с. 322-323.

9. Там же, т. 5, с. 166.

10. Мathewson R. W. The Positive Него in Russian Literature. 2 nd. ed. Stanford. Calif. 1975, p. 80.

11. Ibid., р. 49.

12. Струве П. Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894, с. 30.

13. Анализ их см. в 3 главе моей диссертации Attitudes to the Individual in Russian Thought and Literature, with Special Reference to the Vekhi Controversy. Oxford, 1970.

14. См.: Струве П.Б. Предисловие к кн.: Бердяев Н. Субъективизм и идеализм в общественной философии. Критический этюд о Н.К. Михайловском. СПб., 1901.

15. Бердяев Н. Этическая проблема в свете философского идеализма. - "Проблемы идеализма" (Сб. статей, изд. П.Н. Новгородцев). М„ 1903, с. 130; Луначарский А. Религия и социализм. СПб., 1908, с. 291.

16. Гершензон М. А. Творческое самосознание. - "Вехи" (Сб. статей о русской интеллигенции), 5-е изд. М., 1910, с. 71.

17. Там ж е, с. 70.

18. Там же, с. 11.

19. Pipes R. Struve. Liberal on the Right, 1905-1944. Cambridge, Mass., 1980, p. 114.

20. О деле Азефа см.: Николаевский Б. История одного предателя. Берлин, 1932. Переиздание: Нью-Йорк, 1980.

21. См., например: Розанов В. Между Азефом и "Вехами". -"Новое время". 20 августа 1909; Андрей Белый. Правда о русской интеллигенции. По поводу сборника "Вехи". - "Весы", № 5, 1909.

22. См.: Чернов В. Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953, с. 285.

23. Чернов В. Этика и политика. Очерки - "Заветы", № 2 (май 1912), с. 56-86; № 3 (июнь 1912), с. 90-120; № 7 (октябрь i912), с. 77-97.

24. См.: Горький М. Письма М. Коцюбинскому от 23 мая 1912 г. и В. Миролюбову от 26 мая 1912 г. Собр. соч. в тридцати томах. М., 1924-1956, т. 29, с. 240, 241; речь 1934 г. (Там же, т. 27, с. 313).

25. Волховский Ф. и др. В редакцию "Заветов". - "Заветы", 1912, № 8, с. 144.

26. Редакция. Там же, с. 144-145.

27. Ленин В.И. Письмо Горькому от 22/23 декабря 1912 г. ПСС. т. 48, с. 137. См. также ленинское письмо Горькому от 1 августа 1912, в котором он писал, что работы Савинкова говорят о "симпатии" между эсерами и мыслью кадетов из "Вех". Там же, с. 25.

28. Ср. образы Ивана Каляева и Марии Беневской в кн.: Зензинов В.В. Пережитое. Нью-Йорк, 1953; Каляева, Беневской, Сазонова, Доры Бриллиант и Рашель-Лурье в кн.: Савинков Б. Воспоминания террориста. Харьков, 1926. См. также заявление Чернова ("Перед бурей", с. 294) о том, что диалоги в "Коне Бледном" отражали, "пускай в слабом и искаженном виде", некоторые из наиболее глубоких переживаний Каляева, Сазонова и других террористов. Ср. это с публичным заявлением Савинкова (в ответ одному из авторов "Вех") о том, что характеры "Коня Бледного" целиком вымышлены и лидеры эсеров не несут никакой ответственности за события, изображенные в книге. - Ропшин В. Письмо в редакцию. - "Заветы", 1912, № 1, с. 222.

29. См.: Зензинов В.В. Пережитое, с. 107-109.

30. Плеханов г. В. О том, что есть в романе "То, чего не было". - "Современный мир", 1913, № 2, с. 91.

31. См.: Краникфельд В. Ставка на сильных; Литературные отклики; Ответ г. В. Плеханову. - "Современный мир", 1909, № 5, с. 78-84- № 10 с. 323-325- 1913 № 2, с. 99-104.

32. См.: Адрианов с. Критические наброски. - "Вестник Европы", март 1909, с. 343-354; Колтоновская Е. Самоценность жизни (эволюция в интеллигентской психологии). - "Образование", май 1909, №2, с. 91; Она же. Быть или не быть? О романе Ропшина "То, чего не было". - "Русская мысль", 1913, № 6, с. 29-40. Мережковский Д.С. Конь Бледный. - "Больная Россия" (сб. статей). СПб. 1910, с. 15-38.

33. См.: Качоровский К. Народничество как социологическое направление. - "Заветы", 1913, № 3, с. 71-72: № 4, с. 72-89; № 5, с. 1-44.

34. Адрианов С. Критические наброски, с. 354.

35. Иванов-Разумник Р. О смысле жизни: Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов. 2-е изд. М., 1910, с. 159-160.

36. См.: Андреев Л. Сашка Жегулев. - "Литературно-художественные альманахи издательства "Шиповник", Кн. 16, 1911, с. 11-201.

37. См. характеристику его В. Львовым-Рогачевским как человека, глубоко погруженного "в мысль и настроения своего времени, который с редкой сознательностью и объективностью описал и отметил последовательность стадий прогрессивного общественного движения" (Львов-Рогачевский В. В. В. Вересаев. В кн.: Русская литература двадцатого века 1890-1910. М., 1914, т. 1, с. 145-172). А также: Краникфельд В. Ставка на сильных. - "Современный мир", 1909, № 5, с. 84.

38. См.: Вересаев В. В. (В. В. Смидович). Без дороги (1895); На повороте (1901): К жизни (1908).

39. См., например: Григорьев Р. На ущербе, 1913; Деренталь А. В темную ночь. - "Русское богатство", 1907, №№9-11; Миртов О. (О. Котылева). Мертвая зыбь. -"Русская мысль", 1909, №№ 8-12; Сургучев И. Соседка. - "Вестник Европы" января 1909; Арцыбашев М. Рабочий Швырев. - "Земля", сб. 2. М., 1909, с. 249-360.

40. Колтоновская Е. Писатель-интеллигент: В. Вересаев. Сочинения Тт. I-V. - "Русская мысль", 1910, № 6, с. 62.

41. Горький М. Заметки о мещанстве. - "Статьи 1905-1916", 2-е изд. СПб., 1918, с. 6; см. также: "Две души" и "Издалека", с. 98-149, 174-187.

42. См.: Там же, "Издалека", с. 130, 114.

43. См.: Там же, особенно статьи: "О современности" и "О дураках и прочем".

44. Там же, "О дураках и прочем", с. 207.

45. Ор. cit., р. 45.

46. Горький М. "Издалека". - Статьи 1905-1916, с. 137.

47. Мартов Ю. Религия и марксизм. - "На рубеже: К характеристике современных исканий. Критический сборник". СПб., 1909, с. 35.

48. Горький М. "Издалека"..., с. 142.

49. Горький М. "Издалека"..., с. 132; "Две души"..., с. 187.

50. Горький М. "Издалека"..., с. 134. 113.

51. Горький М. "Еще о карамазовщине"..., с. 155-159.

52. См.: Белорусов. О формах общественной борьбы. - "Русские ведомости", 19 ноября 1913 г.

53. Криницкий М. Бесы о "Бесах". - "Утро России". 10 ноября 1913 г.

54. См.: Витимский А. Поход против М. Горького. - "За правду", 4 октября 1913 г. Л. П. К походу против Горького. - "За правду", 30 октября 1913 г. "За правду", 13 ноября 1913 г.

55. "Русские ведомости", 3 ноября 1913 г. См. также статью Д. Тальникова в марксистском журнале "Современный мир" (1913, № 11, с. 202-214), где безоговорочно поддерживался протест Горького и принцип общественной цензуры.

56. См.: Игнатов И. Бесы и г. Горький. - "Русские ведомости", 27 сентября 1913 г.

57. Московский Художественный театр. "Открытое письмо Горькому". - "Утро России", 26 сентября 1913 г. См. также: Чужой. Максим Горький и Художественный театр. - "Речь", 27 сентября 1913 г.

58. См. типичный комментарий: Койранский А. Долой Достоевского. - "Утро России", 25 сентября 1913 г.

59. Философов Д. Письмо в редакцию. - "Русское слово", 29 сентября 1913 г.

60. "О выпаде г. Горького против Достоевского". Мнения. - "Биржевые ведомости". 8 октября 1913 г., см. также: Сологуб Ф. - "День", 1 октября 1913 г.

61. Отвечая на критику, Горький заявил, что он не хотел запрета романов Достоевского. Сценическая постановка подавляет критические способности зрителя, говорил он, воздействуя на "темные области чувств", в то время как внимательный читатель "может скорректировать мысли героев [Достоевского], отчего они значительно выигрывают в красоте, глубине и человечности". - "Еще о карамазовщине"..., с. 158. См. также: Адуев А. Горький против Достоевского. - "Руль", 30 сентября 1913 г. Арцыбашев М., Потапенко И., Батюшков Ф. - "Биржевые ведомости", 25 сентября и 8 октября 1913 г.

62. См.: "Вечерние известия", 24 и 25 сентября 1913 г., а также: Куприн И. и Ясинский И. - "Биржевые ведомости", 8 октября 1913 г.

63. Бенуа А. Дневник художника. - "Речь", 30 сентября 1913 г.

64. См.: Леонид Андреев против Горького. - "Утро России", 26 сентября 1913 г.

65. См.: Абрамович Я. и Криницкий М. - "Утро России", 10 ноября 1913 г.

66. Глаголь С. Диспуты о "Бесах". - "Столичная молва", 11 ноября 1913 г.

67. Философов Д. Письмо в редакцию. - "Русское слово", 29 сентября 1913 г.

68. "Вечерние известия", 25 сентября 1913 г.

69. Ср.: Тальников Д. Эстетика п общественность. О современной литературе. - "Современный мир", 1914, № 2, с. 112-138. Признавая, что "большинство из тех. кто писал о Горьком и "Бесах", были не на стороне Горького", автор этой статьи особенно удивлялся тому, что в "оппозиции" оказались при этом и такие радикалы-интеллигенты, как Иванов-Разумник, и делал отсюда вывод, что интеллигенция все "еще не оправилась от эпохи реакции".