Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа 
Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Глава 1. История уголовно-правовой
ответственности за посягательства на жизнь сотрудника правоохранительных
органов
§ 1. Уголовно-правовая охрана жизни
представителей власти в досоветский период
§ 2. Уголовно-правовая охрана жизни
представителей власти в советский период
Глава 2. Уголовно-правовая
характеристика посягательства на жизнь сотрудника правоохранительного органа и
вопросы правоприменительной практики
§ 1. Основание уголовной
ответственности за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного
органа
§ 2. Вопросы правоприменения и
совершенствования законодательства об ответственности за посягательства на
жизнь сотрудника правоохранительных органов
Заключение
Список источников и литературы
Приложение
Актуальность темы исследования. Современная Россия, помимо
позитивных социальных сдвигов характеризуется дальнейшим осложнением
криминогенной обстановки. Общий рост преступности, среди которой, к сожалению,
преобладают насильственно-агрессивные посягательства, наличие так называемых
«горячих точек», в свою очередь, стимулирующих развитие криминогенной
обстановки, заставляют федеральные органы власти действовать более решительно с
тем, чтобы в максимальной мере обеспечить безопасность личности, общества,
государства, защитить общественный порядок, стабильность которого является
нелёгким завоеванием правительственных усилий. Поддержание общественного
порядка и обеспечение общественной безопасности в связи с этим является
важнейшим средством достижения гармоничного развития социума, одним из главных
направлений государственной политики в области нормального сосуществования
граждан[1].
Деятельность правоохранительных органов по охране
общественного порядка и обеспечению общественной безопасности представляет
собой необходимое звено, важную структурную часть самого общественного порядка.
Такая деятельность представляет собой одну из форм реализации общественных
отношений, которые образуют общественный порядок. Деятельность
правоохранительных органов является одним из важнейших условий поддержания
общественного порядка и обеспечения общественной безопасности. С учётом
социальной ценности деятельности правоохранительных органов по охране
общественного порядка и обеспечению общественной безопасности лица, её
осуществляющие, должны быть надежно защищены от преступных посягательств на их
жизнь, здоровье, достоинство, а также на жизнь их близких. С этой целью была, в
частности, новеллизирована норма об ответственности за посягательство на жизнь
сотрудника правоохранительного органа.
Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа
направлено главным образом на порядок управления, который предстаёт как видовой
и непосредственный объект преступления. Вопросы управленческой деятельности, её
структура, которые имеют принципиальное значение в процессе квалификации
преступления, не получили, однако, адекватного решения в специальной
литературе. Кроме того, общественный порядок и общественная безопасность хотя и
составляют единый комплекс, но имеют весьма существенные различия, которые
выражаются, в частности, в динамических и иных характеристиках. Начиная с 1997
года количество посягательств на сотрудников правоохранительных органов
возросло в разы[2].
Актуальность исследования обусловлена не только
социально-правовыми изменениями, влияющими на бытие нормы статьи 317 УК РФ, но,
и необходимостью уточнения, юридической природы деятельности по охране
общественного порядка и обеспечению общественной безопасности, механизма
причинения вреда охраняемым законом отношениям, концептуальной разработки
профилактических возможностей.
Объектом исследования являются правовые основания и пределы ответственности
за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа.
Степень научной разработанности темы исследования. Проблеме ответственности за
посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа было посвящено
немало работ. Достаточно вспомнить таких авторов, внесших труднооценимый вклад
в развитие проблемы, как В.А. Владимиров, М.П. Журавлёв, П.В. Замосковцев,
П.С.Елизаров, А.В. Кладков, Е.А. Козельцев, Ю.И.Ляпунов, Г.Ф. Поленов, Е.А.
Сухарев, Н.И. Трофимов, Г.Г. Хазак, С.С. Яценко и другие. Однако названные
исследователи писали и полемизировали ещё до современной реформы уголовного
законодательства.
Предметом исследования послужили правовые нормы об ответственности за
посягательство на жизнь, здоровье сотрудников правоохранительных органов,
необходимые для уяснения их содержания нормы иных отраслей права, а также
теоретические воззрения по рассматриваемым вопросам.
Цель и задачи исследования. Настоящее исследование предпринято в целях
комплексного научного анализа социальной и юридической природы уголовной
ответственности за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного
органа.
В соответствии с целью основными задачами исследования являлись:
- анализ исторического развития уголовной ответственности за
посягательства на жизнь представителей власти;
- рассмотрения основания уголовной ответственности за
посягательства на сотрудников правоохранительных органов;
- рассмотрение вопросов правоприменения и возможных
направлений совершенствования уголовно-правовой нормы предусмотренной ст. 317
УК РФ.
Методы исследования. Методологической основой исследования явились положения
диалектики, взятые в единстве с общенаучными, специальными и частными методами.
В работе использованы методы формально-юридического анализа, социологические
методы, исторический, сравнительно-правовой, метод системного анализа,
логико-юридический и другие.
Теоретическое значение исследования обусловлено тем, что полученные
результаты могут быть использованы в научных исследованиях, правоприменительной
практике, а также в учебном процессе. Практическая значимость исследования
заключается в том, что результаты исследования могут быть также востребованы
для повышения эффективности профилактической работы.
Структура и объём работы. Структура работы определена целями и задачами
исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка источников
и литературы, а также приложения.
Всякому государству для осуществления его функций необходимы
материальные ресурсы и личный штаб управления[3], субъектов которого
государственная власть, будучи заинтересованной в стабильном функционировании,
берет под усиленную социальную (в том числе и уголовно-правовую) охрану. Первые
упоминания о такой охране мы находим уже в Русской Правде (краткой редакции,
1071 г.). Некоторые авторы утверждают, что в этом памятнике древнерусского
права наличествуют только два рода преступлении – против личности и
имущественные[4]. С данным утверждением
можно согласиться лишь отчасти. Уровень правовой мысли и юридической техники XI в. еще не позволял группировать
преступления в зависимости от вычленения более или менее многочисленной группы
объектов, но это вовсе не означает, что законодатель того времени установил
ответственность лишь за посягательства на личность и собственность. Во всяком
случае, Русская Правда не имеет каких-то озаглавленных разделов, которые
бы собирали воедино деяния, посягающие на жизнь, здоровье, честь и
имущественные интересы. Поэтому вполне логично определять объект описанных в
ней посягательств, исходя из анализа их конкретно-исторического содержания и
некоторых особенностей взаиморасположения. На наш взгляд, в Русской Правде
предусмотрены преступления, посягающие и на другие объекты (например, на
порядок управления – при убийстве представителей княжеской власти), однако се
авторы, не имея никаких более объективных критериев оценки причиненного вреда,
кроме как жизнь, здоровье потерпевшего, а также его имущественное положение,
использовали эти последние как своеобразную призму, через которую
опосредовалась социально-правовая характеристика совершенного деяния. В
частности, ст. 1 Древнейшей Правды (Устав Ярослава, 1036 г.) предусматривала
уголовно-правовую репрессию в виде огромного по тем временам штрафа (40 гривен)
за убийство представителей княжеской власти младшего и среднего звена:
телохранителя – гридина[5]; стряпчего – ябедника;
судебного агента князя из числа его дружинников – мечника[6].
Так И. Болтина в комментарии к Краткой Правде приводит интересную цитату: «...
слово «ябеда», в первобытности своей, не тот смысл имело, который ныне
они представляет, но означало знание законов и порядки судопроизводного.
Злоупотребления ябедников, сиречь законоведцев, кои по чужим делам ходатайство
имели, заставили иметь о них худую мысль, а под словом «ябеда» подразумевать
крючкотворство...» [7]. Отметим, что
экстраординарную уголовно-правовую защиту "княжих мужей" не следует
рассматривать только как особенность, присущую исключительно древнерусскому
законодательству.
В Краткой Правде (Правде Ярославичей) предусматривалась
ответственность за убийство важнейших княжеских чиновников уже в трех статьях,
что, несомненно, свидетельствует о росте управленческих структур князя и
понимании последним их роли в укреплении института его власти. Отсюда
стремление к особой уголовно правовой охране деятельности и личности
уполномоченных субъектов феодальной администрации, которое воплотилось в
установлении комплекса нормативных запретов посягательств на представителей
власти. По сути, совокупность этих запретов представляет собой своеобразный
уголовно-правовой институт древнерусского законодательства, в пользу чего
говорит последовательный порядок расположения статей, содержащих
описание преступлений против должностных лиц княжеской власти (ст. 19-23).
Законодатель, таким образом подчеркивает тот факт, что эти статьи образуют одно
взаимозависимое целое (заметим, что техническим приемом выделения статей в
раздел он еще не владеет) В дореволюционной литературе также отмечалось, что
ст.19-23 Правды свидетельствуют об особой княжеской защите лиц, находящихся вне
общей обычно-правовой юрисдикции[8]. О том, что все вопросы
наказания уполномоченных лиц феодальной администрации (огнищан, тиунов,
мечников) относились к компетенции специального княжеского суда, косвенно
свидетельствует ст. 34 Краткой Правды, предусматривавшая пеню в 12 гривен за умучение
(истязание, наказание) вышеупомянутых субъектов, совершенное без княжа слова – т.е.
общинным судом[9] или в порядке самосуда[10].
Привилегированность же уголовно-правовой защиты обеспечивалась, во-первых,
размером взимаемой за убийство виры - двойным, во-вторых, специальным порядком
взимания - преступник уплачивал ее единолично, что фактически означало
конфискацию всего его имущества, если не продажу самого в рабство[11].
Статья 19 Правды карала штрафом в 80 гривен за причинение
смерти "в обиду" огнищанину[12] - главе княжеской
администрации с весьма обширными полномочиями[13] и подъездному –
подведомственному огнищанину чиновнику, отвечавшему за налоговые поступления в
бюджет князя[14]. В историко-правовой
литературе не существует единообразного понимания термина «в обиду». Для
истолкования убийства «в обиду» Е.И. Щепкин предлагал учитывать принцип
ответственности: коль скоро виру платил виновный персонально, стало быть,
убийство в обиду – это такое причинение смерти, при котором преступник известен
(в то время как убийство в разбое предполагает неизвестность убийцы)[15].
Вряд ли данное объяснение следует считать убедительным, поскольку порядок
реализации ответственности за содеянное отнюдь не тождествен сути деяния как
такового. Более распространена в литературе трактовка обиды как элемента
субъективной стороны преступления А.А. Зимин утверждал, что убийство «в обиду»
есть не что иное, как лишение жизни на почве кровной мести[16].
Т.Е. Новицкая справедливо критикует эту точку зрения за нелогичность, отмечая,
что невозможно ввести наказание за совершение кровной мести, если не отменена
сама месть (имеется в виду ст. 1 Краткой Правды, предусматривавшая право
отомстить за убитого родственника)[17]. По ее мнению, следует
говорить об убийстве, совершенном за обиду, т.е. в отместку. В дореволюционных
историко-правовых исследованиях некоторые авторы также трактовали обиду как
мотив данного преступления. Н.А. Рожков, например, считал, что «в обиду»
является указанием на субъективную сторону деяния и означает злонамеренное,
заранее обдуманное убийство[18].
Статья 21 Правды содержала предписание о немедленной и
жестокой расправе (убиты в пса место) за лишение жизни огнищанина в связи с
исполнением или, точнее сказать, при исполнении таких должностных обязанностей,
как охрана княжеского имущества от грабителей. Следует отметить, что толкование
указанной нормы является весьма разноречивым. Главный предмет дискуссии -
вопрос о том, кем же следует считать в этой статье огнищанина - грабителем или
жертвой. Сторонники первой точки зрения обычно ссылаются на ст. 38 Правды,
предусматривавшую возможность расправы над вором, застигнутым на месте
преступления, а ст. 21 считают ее частным случаем, указывая, таким образом, на
стремление древнерусского законодателя обозначить то обстоятельство, что
убийство вора ненаказуемо, сколь бы высокое социальное положение он ни занимал.
Так, М.Ф. Владимирский-Буданов подчеркивал, что, коль скоро в
Русской Правде наличествует норма общего характера, закрепляющая право на оборону
имущества от грабителей (вплоть до причинения татю смерти), то «случай татьбы,
совершенной огнищанином, возбудил вопрос, может ли собственник так же поступить
с княжескими дружинниками, как с простыми людьми; закон поспешил ответить в
утвердительном смысле...»[19]. Схожую позицию
отстаивал А.А. Зимин, утверждая, что если ст. 19 предусматривала уплату виры
преступником, ст. 20 - виры общиной, то ст. 21 Правды - случаи, когда виры
никто не платил, поскольку огнищанин сам оказывался вором, убитым на месте
преступления[20].
Примечательно, что за убийство высших княжеских слуг -
приказчика (тиуна) и управляющего конюшнями (конюха старшего), так же как и за
причинение смерти огнищанам, выплачивалась вира в двойном размере. Соловьев
писал, что «звание тиуна., можно означить словом «приставник» с неопределенным
значением: приставник смотреть за домом, за конюшней, за судом»[21].
Данный факт свидетельствует о том, что основным объектом охраны в исследуемых
статьях (19-23) являются не столько личность и ее социальное происхождение,
сколько характер осуществляемых ею функций в рамках дворцово-вотчинной системы
управления.
В Пространной Правде институт уголовно-правовой охраны
представителей власти получает свое закрепление и последующее развитие.
Во-первых, на фоне продолжающегося роста дворцово-вотчинной системы управления
и, следовательно, усложнения функций государственного аппарата наблюдается
тенденция к существенному расширению круга охраняемых лиц. Она проявилась в
дальнейшей проработке и унификации законодательных терминов, предназначенных
для обозначения уполномоченных субъектов феодальной администрации. Так, для
характеристики лиц, принадлежащих к привилегированному княжескому окружению,
вместо термина «огнищанин» стал применяться термин «княж муж», несущий более
обширную смысловую нагрузку и включающий в свое содержание значительно больший
круг субъектов. Зависимые от князя люди (в том числе высшие слуги),
возглавлявшие различные отрасли дворцового управления, фигурируют в Пространной
Правде как тиуны - огнищные, конюшные, ратайные и др.
Во-вторых, изменилось само содержание нормы, устанавливающей
ответственность за убийство уполномоченных субъектов княжеской власти. Анализ
ст. 3-8 Правды позволяет сделать вывод, что законодатель при формулировании
запрета посягательств на представителей феодальной знати перешел от
казуистического способа изложения уголовно-правового материала к абстрактному.
Так, если ст. 3 предусматривала применение уголовной репрессии за убийство «княжа
мужа» «в разбое» в виде штрафа в 80 гривен, то в последующих статьях (за
исключением ст. 6, 7) рассматривались лишь процессуальные аспекты его уплаты.
Отказавшись выделять в отдельные составы преступлений случаи убийства огнищан и
тиунов «в обиду» (ст. 19 Краткой Правды) и «у клети...» (ст. 21), он, таким
образом, предложил расценивать любое причинение смерти «княжим мужам» в связи с
исполнением ими своих должностных обязанностей как совершенное «в разбое».
Впрочем, Л.В Черепнин указывал, что ст. 21 Правды Ярославичей отчасти нашла
воплощение в ст. 40 Пространной Правды, предусматривавшей право собственника
убить вора, если последний оказывает сопротивление, делающее невозможным его
задержание. Однако в этой статье не упоминаются ни огнищанин, ни тиун, ибо их
убийство грабителями при указанных выше обстоятельствах квалифицируется как
совершенное «в разбое»[22].
Разумеется, подобные деяния следовало бы отнести к
преступлениям против личности, однако законодатель XI в., еще не обладая должным технико-юридическим уровнем
изложения материала, поместил их вместе с преступлениями, нарушающими интересы
княжеской власти, взяв за критерий общности не объект, а личность потер
певшего. Очевидно, осознавая, что подобный правотворческий ход может вызвать
существенные затруднения в правоприменительной практике, а также желая
подчеркнуть привилегированность состава, предусмотренного ст. 6, авторы Правды
уже в следующей статье конструируют состав при особо отягчающих
обстоятельствах. Так, ст. 7 Пространной Правды распространялась на ситуации,
когда убийство представителей княжеской администрации совершалось не по личным
мотивам, а в связи с осуществлением данными субъектами служебной деятельности
(здесь, на наш взгляд, всякая личная мотивация совершенно целенаправленно
отсекается формулировкой «будешь ли стал на разбой без всякая свады»). Соответственно
и степень уголовно-правового воздействия за совершение такого преступления
предусматривалась качественно иная. Так, вместо дикой виры, известной еще
Правде Ярослава, Пространная Правда установила новый вид наказания - поток и
разграбление, т.е. изгнание из общины вместе с женой и детьми и конфискацию
всего имущества. Фактически это означало либо беспрепятственную расправу над «головником»
и его семьей со стороны князя, либо их переход из вольного состояния в
холопство, так как изолированный от общины и лишенный ее поддержки убийца
становился беспомощным.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
|
|
