Реферат: Апокатастасис и Благое молчание в эсхатологии св. Максима исповедника (Apokatastasis and «Honorable silence» in the eschatology of st. Maximus the confessor)
Те, которые достигли совершенства в любви к Богу,
которые добродетелями вознеслись на крилах их душ, как говорит Апостол,
"восхищены будут на облацех" (1Фес. 4, 16), и "на суд не
приидут". Но те, которые не полностью достигли совершенства, и у которых
есть дела греха и добродетели на их имени, предстанут на суд, и там,
заклейменные, так сказать, через рассмотрение их добрых и злых дел, они – если
добрая сторона на чашах весов будет тяжелее – будут избавлены от наказания[115].
Далее в том же труде Максим предлагает толкование 1
Кор.3; 13–15, где Ап. Павел говорит о грядущем очистительном и спасительном
огне. День страшного суда явит добрые дела праведных, говорит Максим, «огнем»
Духа; в «грешниках, – продолжает он, – «их дела будут сожжены и полное знание (di£gnwsij) возгорится огнем в их совести, очищающим их от
грехов и спасающим их личности, наказующим их бесплодие в делании добродетели в
прежние времена»[116]. И в самом деле, Максим, по-видимому, понимает
традиционное ожидание конечного космического пожара как очистительный процесс,
огнем апокалипсиса «очищающим творение, которое мы осквернили нарушением
чистоты»[117]. Однако, во всех этих текстах Максим, кажется,
отождествляет эсхатологическое очищение не с длительным процессом возрастания и
воспитания, как это делали Ориген и Григорий Нисский, но с реальным действием
самого суда, он истолковывает традиционный образ очистительного огня как
мучительное и мгновенное достижение грешником познания себя и Бога. Для Максима
«чистилище» является не столько состоянием или временным процессом, сколько
опытом.
С другой стороны, когда Максим говорит о
положении грешника после страшного суда Христова, он в нескольких местах
подчеркивает, что обращение, покаяние и прощение более не будут возможны. В
отличие от здешней земной жизни век грядущий – это век, «в котором человек не
может ожидать прощения грехов, но только соответствующее воздаяние за то, как
он прожил свою жизнь»[118]. Причина этого не только в том, что Бог установил
условный предел времени для Своей милости, но в чем-то более глубоко
заложенном в антропологии человека: конец истории человечества на земле и его
преображение в момент воскресения и суда неизбежно прекратят как человеческое
действование, так и человеческое изменение, лишив их тех условий, при которых
это было возможно:
Века плоти, в которых мы ныне живем … имеют своим
свойством деятельность (tÁj toà poie‹n e„sˆn „diÒthtoj); века же Духа, которые наступают после настоящей
жизни, относятся к страдательному преображению [нас] (tÁj toà p£scein e„sˆn metapoi»sewj)[119].
Бытие (tÕ eŒnai) само по себе, первичный modus (trÒpoj) существования для разумных существ, является по
существу «потенциальной возможностью», свободное осуществление которой, через
сознательный выбор добра, производит переход в более высокий экзистенциальный modus благо-бытия (tÕ eâ eŒnai)[120]. Эти два modus’а бытия ограничены, однако,
временем и конечностью, но разумное существо может быть вознесено и до
третьего, высшего для него modus’а, до присно-бытия (tÕ ¢eˆ eŒnai) посредством Божественного дара. Этот дар
предполагает само-трансцедентность разумного существа: его возвышение над
пределами потенциальной возможности природы и сознания, его окончательное и
решительное вступление во вневременность, в неизменяемое состояние покоя:
И когда вольное действование (волевой акт –
сознательное действие осуществляемое разумным существом по своей свободной
воле) осуществляется в соответствии с потенциальной возможностью природы, или
по природе, или против природы, оно достигает пределов природы (tÕ pšraj aÙt¾n œcousan Øpodšxetai) или благо-бытия, или зла[121]; в присно-бытии души имеют их Субботу, воспринимая
покой от всякого движения. Восьмой и первый, или лучше один и нескончаемый день
– это нетленное, всесветлое (прославленное) присутствие Бога (день, в котором
Бог непреложно и постоянно присутствует в Своем несотворенном свете), этот день
наступает после того, как движение всего пришло в покой. Этот день остается
абсолютно неизменным, как ему и подобает, образом для окончательного бытия тех,
кто свободно воспринял устроение (lÒgoj)
своего бытия согласно с природой, и этот день дарует им присно-благо-бытие,
преподавая удел в себе, потому что, собственно говоря, это единственное, что
есть и пребывает навсегда и является благом; но для тех, кто по своей воле
устроил свое бытие противоестественно, этот день соответственно дарует не
благо-бытие, но вечно-тленное бытие, так как благо-бытие более не достижимо для
тех, кто предпочел противоположное, у них вообще нет энергии следовать за
откровением, которое искали – откровение ищущим то, что стремились найти[122].
III
Всеобщее спасение или спасение, но не для всех;
абсолютно трансцендентный дар от самого Бога, удовлетворяющий естественное
желание каждого создания, или окончательное саморазрушение из-за собственного
свободного отказа от этого исполняющегося дара – это те два полюса (стр. 9),
между которыми находится сложная, но системно-упорядоченная эсхатология
Максима. Христианское видение будущего, предложенное Максимом, не является
неразрешимым парадоксом, к которому привели противоречивые намерения сохранить
оптимизм системного учения Оригена и спасительный страх, внушаемый традиционным
учением, на мой взгляд, совмещает в себе эти два учения и согласуется со всем
его богословием. И здесь, как и в своей христологии или учении о творении,
Максим, главным образом, старается сохранить в неприкосновенности главный
парадокс христианства: 1) веру в абсолютно трансцендентного Бога, Который есть
вместе начало и цель динамично развивающейся природы, Который и только Который
является адекватным исполнением нужд и желаний природы, и Который, тем не
менее, пребывает абсолютно превыше законов природы или возможности познания; 2)
и в то же время веру в мир отличающихся друг от друга, свободных существ,
метафизической и экзистенциальной целостности которые никогда не будет угрожать
пантеизм или детерминизм, веру в человеческий мир, где обретение свободы и
нравственных добродетелей является необходимым этапом для принятия
спасительного дара. Ориген и Григорий Нисский тоже были горячими сторонниками
идеи о безграничной благости Бога и свободы сотворенного (тварного) духа, но их
учение о всеобщем апокатастасисе (или восстановлении падших духов до
состояния благодати) после необходимого для них целительного страдания, должно
быть, поразило Максима из-за не воспринятого в этом учении всего значения
добровольности принятия благодати и свободы сотворенных существ. Во всяком
случае Максим открыто не критикует оригенистскую концепцию об апокатастасисе,
вместо того он предлагает иную эсхатологическую перспективу, что уже нами
детально рассмотрено, и использует слово апокатастасис – когда он
действительно использует это слово – в совершенно другом значении.
В одном месте Ambigua Максим особенно
ясно определяет эсхатологические значения так хорошо продуманного
взаимодействия между свободой и благодатью (позднее названными западными
богословами природным и сверхприродным); кроме того, здесь Максим показывает, с
каким напряжением должен быть связан реальный и единственный выбор между
обожением и осуждением:
Для всего, что существует и будет существовать в
соответствии с сущностью, или того, что становится или будет становиться, или
является или грядет явиться, их логосы (lÒgoi) (замыслы о них) предсуществуют недвижимо в Боге; в
соответствии с этими замыслами все есть и пришло в бытие, и пребывает,
постоянно приближаясь к их собственным предопределенным замыслам посредством
природного движения, и постоянно все более приближаясь к бытию посредством
особого рода и степени продвижения и движущей силы воли. Они получают
благо-бытие за добродетель и за их постоянное продвижение к замыслу о них (tÕn lÒgon kaq' Ön ™st…n), или они получают не-бытие за зло и за их движение
против замысла о них. Иначе говоря, они движутся в соответствии с той силой,
которую они имеют или не имеют по природе, участвуя в том, Кто пребывает
абсолютно неделимым по природе и Кто просто предлагает себя в своей полноте,
через благодать, всем – достойным и недостойным – по безграничной благости
Своей, и Кто наделяет каждого неизменяемостью вечного бытия, соответственно с
тем, как каждый реализовал себя (замысел о себе) и каковым является. Что же до
тех, кто участвует или не участвует, соразмерно, в том, Кто воистину есть, и
есть благ, и пребывает всегда, существует усиление и увеличение наказания для
тех, кто не может участвовать в благодати, и блаженной радости для тех, кто
может ее разделить[123].
В одном из ответов Максима в Quaestiones ad Thalassium
то же утверждение дается более коротко и смело:
Природа не содержит свойства (логосы) (lÒgouj) сверхприродного, равно как она не содержит законы,
которые действуют против природы. Под «сверхприродным» я подразумеваю ту
Божественную и непостижимую радость, которую Бог естественно соделывает, когда Он
благодатно соединен с теми, кто достоин. Под «противоприродным» я понимаю ту
невыразимую муку из-за лишения этой (радости), которую Бог соделывает по
природе, когда Он соединен с неудостоенными вопреки благодати (par¦ t¾n c£rin). Бог соединен со всеми соответственно с данным от
природы (врожденным) устроением (di£qesij)
каждой личности; и неким образом, известным только Ему, Он дает каждому
чувственный опыт (о Себе) соответствующий тому образу, по которому каждый
сотворен, чтобы обрести Того, кто совершенно соединен со всеми, в конце всех
веков[124].
Также как человеку, в его свободе, дана решающая сила
воплотить или разрушить план, который Бог замыслил о нем при его творении,
из-за способности человека действовать либо «по природе», либо
«противоприродно»; так и Бог, Который равно любит все создания – даже проклятых[125] – и предлагает Себя равно и полностью каждому, не
лишит (возможно, не может) Своей любви и присутствия демоноподобных людей,
которые не пожелали исполнить то, что Бог замыслил о них. Это парадокс, –
возможно даже парадокс, который лучше всего почтить благоговейным молчанием, –
парадокс в самой сути христианского учения о творении.
[1]
Библиографию литературы по истории и современным богословским исследованиям
этого вопроса см. G.Muller, 'Apokat£stasij p£ntwn: a Bibliography (Basel 1969).
[2]
Также Ориген, Cels. 4, 68; 5, 20.
[3] B «Somnum Scipionis»: De Re Publ. 6, 13. 16. 25f. ср. De Nat. Deor. 2, 62; De Leg. 2, 19 (об обожествлении
смертных).
[4] Irenaus, Haer. 1, 14, 1; 1,25, 4; 1,30, 14 (Marcosians and
Valentinus); Hippolitus, Haer. 6, 42, 7; 7, 27, 4f. (Basilides); Clement of
Alexandria, Str., 2, 37, 6 (Valentinus and Basilides).
[5]
Ср. G. Muller, Origenes und die Apokatastasis, в: Thz 14 (1958) 177 и nn. 17–18.
[6] Str. 7, 12, 1.
[7] Ecl. 56, 3–6.
[8] Ecl. 25; Prot. 53, 1–3; Paed. 3, 44, 2–3; Str. 7, 34, 4. Тем
не менее, кажется, что Климент предвидит постоянное наказание, заключающееся в
отделении для тех, кто не признан достойным разделить удел праведных, в Str.
6, 109, 2–6. О концепции Климента на божественное возмездие, см. G. Anrich, Clemens und Origenes als Begrunder de Lehre vom Fegfeuer,
в: Theologishe Abhandlungen fur H. J. Holtzmamn
(Tubingen-Leipzig, 1902) 95-120; K. Schmole, Läuterung nach dem Tode und
pneumatishe Auferstehung bei Klemens von Alexandrien (Münster, 1974).
[9]
Это предположение выдвинуто Оригеном в нескольких текстах: Comm. in Rom. 5, 10
(PG 14, 1053 A 13–B7); 9, 41 (ibid. 1243C4–1244 A 15); Jo. 16 (GCS 4, 20,
11–14); 32,3 (ibid. 429, 13–430, 1); Comm. Matt. 13, 17 (GCS 10, 226, 5–17).
Временами он говорит просто о конечном «подчинении» всех врагов Бога через
Христа (напр., Princ. 1, 6, 1–2), однако это самое подчинение «означает» не
уничтожение, а «спасение тех, кто подчинился Христу» (ibid. 1, 6, 1: ed. H.Gorgemanns и H.Karp [Darmstadt, 1976] 216,
15ff.; cf, 3, 5, 7; 3, 6, 5). Тем не менее в других местах Ориген,
очевидно из осторожности, не допускает окончательное спасение демонов (напр.,
Hom. In Jos. 8, 5: GCS 7, 340, 20–341, 5; ср. выше, p. 320 и nn 55–56), или,
возможно, он доказывает, что они не захотят принять спасение (Princ. 1, 8, 4: ed. Gorgemanns-Karpp 260, 25–27). См. также письмо
Оригена к друзьям в Александрии и другие полемические свидетельства, цитируемые
Иеронимом, Apol. adv. Ruf. 2, 18–19 (PL 23, 441 C10–442 A2; 442
B8–C2; 443A9–B3), и Руфином, De Adulteratione Librorum
Origenis (PG 17, 624A2–625A2). В Princ. 1, 6, 3 Ориген оставляет обе эти
возможности открытыми. Во всяком случае, учение о спасении сатаны было одним из
тезисов, за которые его подвергли резкой критике в шестом веке, ср. the Replies
of Barsanuphies and John [р.п. «Преподобных отцов наших Варсонофия и Иоанна,
руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошения учеников», М., 1855] 600
(tr. L. Regnault and P. Lemaire [Solesmes, 1971] 391–394); Юстиниан, Анафема 9
против Оригена (543): ACO III, 214. Ср. также C.C.Richardson, The Condemnation of Origen, в: Church History 6 (1937) 53f.
[10]
См. Princ. 3, 5, 6-8; Hom.in Lev. 7, 2. Cf. P. Nemeshegyi, La
Paternité de Dieu chez Origène (Paris 1960) 206– 210; E.
Schendel, Herrschaft und Unterwerfung Christi (Tübingen 1971) 81–110.
[11]
Ориген дает свое определение этого термина в Hom. In Jer. 14, 18 (SC 238, 108,
15–110, 6) и предполагает в другом месте (Jo 1, 16: GCS 4, 20, 11f.), что эта
концепция уже хорошо известна. A. Mehat убедительно доказывал, что до Оригена
христианские писатели использовали этот термин просто в значении «достижение»
или «осуществление», не предполагая выразить им восстановление утраченного
состояния, и именно Ориген первый придал этому понятию «ретроспективную»
окраску: ‘Apocatastase’: Origène, Clément d’Alexandrie, Act. 3,
21, в: VC 10 (1956) 196–214. Но см. пояснительные комментарии P.Siniscalco, `Apokat£stasij, ¢pokaq…sthmi
nella tradizione della Grande Chiesa fine ad Ireneo, в: SP 3 (= TU 78, Berlin
1961) 380–396.
[12]
Princ. 1, 6, 2. О происхождении и развитии этого принципа см. I.
Escribano - Alberca, Zum zyklishen Zeitbegriff der alexandrinishen und
kappadokishen Theologie, в: SP 11 (= TU 108 , Berlin
1972) 42–51.
[13]
Princ. 2, 9, 2–3. Конечное состояние всего, что составляет человека, будет или
полностью нематериальным, или его материальная часть будет «очищена» до ещё не
известной нам степени: Princ. 1, 6, 4.
[14]
Не смотря на то, что перевод De Principiis Руфина, как обычно, преуменьшает
эту возможность (напр.,1, 3, 8; 2, 3, 3; 3, 6, 6), в текстах из других древних
источников, по-видимому из той же работы, по этому вопросу делаются более
утвердительные предположения: Jerome, Ep. 124, 10 (CSEL 56, 111, 9–112, 12; ср.
Gorgemanns- Karpp 650–652); Justinian, Ep. ad Menam, Fr. 19
(ACO III, 211, 24–27; ср. Gorgemanns - Karpp 310);
ibid., Fr. 40 (ACO III, 15–19; ?р. Gorgemann-Karpp
812); Maximus Scholion on De Eccl. Hier. 6, 6 (PG 4, 173, A2–11; ср. Gorgemann- Karpp 228). В Cels. 4, 69 этот вопрос остаётся
открытым, однако в Комментариях на Ин. 10, 42 (GCS 4, 219, 14– 220, 34) и в
Комментариях на Рм. 5, 10 (PG 14, 1052 B7–1053C2 – также в переводе Руфина)
высказывается точка зрения против бесконечных повторений исторических периодов.
Ср. Nemeshegyi 217–224; Schendel 109.
[15]
Comm. in Rom. 5, 7 (PG 14, 1036 C15–1037 A8); ibid. 6, 5 (1066 C10–1067 B1);
ср. ссылку Оригена на то, «что в Библии названо вечным наказанием», Cels. 3,
78.
[16] Princ. 1, 1, 2; 2, 10, 4–8; Cels. 4, 69; 5, 15; 8, 72; Hom. в Lc. 14 (GCS 9, 99, 4 ff.); Hom. в Num. 25,
6 (GCS 7, 241, 4–242, 4); Hom. в Jer. 2, 3 (GCS 3, 19,
1 ff.). Cр. G. Anrich, цит. соч.; C. M. Edsman, Le Bapteme de feu (Uppsala, 1940) 1–15; H.-J. Horn,
Ignis aeternus: une interpretation morale du feu éternel chez
Origène, в: REG 82 (1969) 76–88. Фактически
Платон предвидит нескончаемое наказание в Тартаре для немногих неисправимых
грешников: ср. Gorg. 524 E–525 C; Phaed. 113 D–114 C; Rep.
615A–616 A.
[17] Kephalaia Gnostica (ed. A. Guillaumont, PO 28, 1 [1958] 2,
85 (взгляд на цикличность истории); 1, 56; 3, 18, 39 (очистительное наказание);
2, 77; 3, 40, 51, 66, 68; 6, 58 (конец телесного существования); 2, 84; 5, 20;
6, 27 (окончательное спасение всех духовных существ). Особенно см. «второй»
вариант сирийскогo перевода (S2) этих страниц, которые Guillaumont считает
более достоверными. С другой стороны, в Keph. Gn. 4, 34, как представляется,
Евагрий предусматривает вечное наказание для грешников. Ср.
Ep. 59 (ed. W. Francenberg: Abh. Der kon. Ges. der Wiss, zu Göttingen,
Phil. – hist. KI. NF 13, 2 [1912] 608 f.): «… было время, когда не
существовало зла, и будет время, когда его не будет, но не было времени, когда
бы не существовало добродетели, как и не будет времени, когда её не будет» –
мнение, отражающее взгляды Оригена, Jo. 2, 13 (GCS 4, 68, 26f.).
[18] De Anima et Resurrectione (PG 46, 113B1–D2); De Hominis Opificio 28
(PG 44, 229 B1–232C10).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5
|
|