Сочинение: Сюжетно-повествовательная проза эпохи Хэйан 
Само собой
разумеется, что все приведенное выше изложение фабулы
является до последней степени упрощенным и сведенным лишь к
одному персонажу – Гэндзи. На сомом же деле фабульная ткань
романа необычайно сложна и запутана: помимо сложнейших
ситуационных комбинаций одних действующих лиц в нем не менее
300, из которых до 30 должны быть причислены к главным.
Кроме того, изложенная фабула относится только к основной
части романа - к первым 44 главам. Помимо их существуют еще
так называемые «10 глав Удзи», составляющее особое продолжение
романа, описывающее уже жизнь не Гэндзи, а его названного
сына Каору. Сюжетное оформление фабульного материала отличается
многими очень своеобразными чертами, в которых чрезвычайно
ярко сказалось литературное искусство Мурасаки. Создавая свою «
художественно обработанную историю.» Т.е. своего рода бытовой и
нравоописательный роман, она как будто отчетливо осознавала
основное требование, предъявляемое к художественной литературе:
превращать фабулу в сюжет. События каждой главы можно довольно
точно приурочить к тому или иному году и даже месяцу жизни
Гэндзи, и японскими комментаторами проделана в этом смысле
огромная работа, разбивающая «Гэндзи-моногатари» по годам и месяцам.
Связь отдельных глав между собой, ясная, за небольшими
исключениями, с фабульной стороны ( хронологическая
последовательность), более или менее ясна и с точки зрения
сюжетной. Автор, складывая сюжет какой-нибудь главы, прибегает
большей частью к такому приему: он оставляет не завершенным
окончательно какой-нибудь мотив, который и перебрасывает мост к
последующему. Так, например, мотив урагана и вещего сна Гэндзи в
главе 20 (Сума) соединяется с появлением в начале главы 22
(Акаси) отшельника из Акаси, также выполняющего веление свыше.
Это появление, в свою очередь, обусловливает развитие всего
дальнейшего содержания данной главы: связь Гэндзи с Акаси. В
романе помимо этого можно проследить применение композиционных
приемов и в более широких масштабах: Мурасаки, группируя мотивы
вокруг какого-нибудь стержня для построения одной главы,
группирует в то же время вокруг какого-нибудь тематического
центра и целые главы. Таким путем роман разбивается на части.
Известный знаток Хэйанской литературы проф. Фудзиока разбивает весь
основной роман «Гэндзи» т.е. за исключением 10 глав Удзи, на
три больших тома: том 1 слагается из 20 глав, с Кирицубор
по Асагао включительно; 2 из 13 глав, 3 из двух глав, с
Вакана по Такэгава включительно.
Первый том
повествует о жизни Гэндзи от рождения до 32-летнего возраста.
Здесь описывается юность и молодость Гэндзи, его бесчисленные
похождения,переходы от одной женщины к другой. В этот период
сердце его, по японскому выражению, еще не установилось.
Второй том
рисует нам зрелые годы Гэндзи – с 32 по 39 год. Время его
расцвета, кульминационный пункт его жизни, эпоха безмятежного
счастья.
Третий же том
говорит о закатной поре жизни героя: с 39 по самую смерть.
Это время расплаты: карма, завязанная в период первого тома,
должна быть разрешена; наслаждения и беспечность юности должны
отозваться скорбью и муками ответственности за содеянное во
время старости. Нетрудно усмотреть в таком распределении
Фудзиока влияния упомянутой в самом начале очерка буддийской
теории «Гэндзи-моногатари»: исследователь действительно склонен
подчеркивать буддийские элементы в «Гэндзи» вообще. Но все-таки
это воззрение небезосновотельно и по существу: при чтении
романа невольно чувствуешь, что в нем три части: «Юность героя»,
«Зрелые годы», и «Старость», или в иной трактовке – « Годы
расплаты».
Для довершения
такого разбора я хочу указать на некоторые особые приемы. Надо
сказать, что автор дает две экспозиции: одна из них заключена
в первой главе, другая - в первой половине второй. Первая
рассказывает об обстоятельствах, предшествующих появлению Гэндзи
на свет, т.е. о любви императора и Кирицубо; о годах его
детства и отрочества, с намеками на зарождение в нем первой
влюбленности в Фудзицубо. Вторая экспозиция - знаменитая «беседа в
дождевую ночь» - дает, так сказать, в теоретическом освещении то,
что потом будет представлено в конкретных образах: облики разных
женщин. Если учесть, что построение сюжета идет под
воздействием двух факторов - временного и ситуационного, то
первую экспозицию можно было бы назвать более фабулистической
по своему характеру, вторую же - более тематической. Она излагает
в сущности содержание самой основной темы Мурасаки – « женщины в
руках мужчины». Вторая особенность сюжетного построения романа
заключается в пропусках, которые имеют, по-видимому, далеко не
случайный характер. Один из таких больших пропусков встречается
на грани 8 и 9 глав романа, т.е. на границе первой и второй
части первого тома. Мурасаки всем ходом своего повествования
подготовляет смерть своего героя. Все свидетельствует о близком
завершении его судьбы. Перед героем еще раз проходят та весна,
то лето, та осень, та зима, с каждой из которых у него
связано так много в жизни, столько женских образов: ведь
любовь у него всегда соединялась со специальным колоритом
того времени года, когда она переживалась. Кончается зима.
Кончается глава. Конец ее ясен. Мурасаки ставит после всего этого
одно название главы – «Сокрытие в облаках», с тем чтобы
следующую главу начать совершенно просто: «После того, как свет
сокрылся в облаках…» Трудно описать совершенно исключительное чувство,
которое тебя охватывает, когда доходит до этого места романа.
Трудно себе представить без японского текста и ту эмоцию, с
которой воспринимаются эти внешне такие незатейливые слова. Для
этого нужно просто прочесть роман.
* * *
В
Хэйанскую эпоху, особенно в конце 10 - начале 11 века, когда
культура достигла вершин, чувствительность стала важнейшей чертой
японской эстетики.
Художественная
проза начинает свое существование в 9 веке с повести
неизвестного автора «Такэтори-моногатари». В основе повести лежит
сказочный мотив, а сюжет разработан в духе сказки,
произведение пронизано вымыслом и фантазией. Но в повести заложена
глубокая философская мысль: настоящую силу имеют только те
вещи, которые добыты упорным трудом, подвигом. Вот почему не
выдерживают испытания вымышленные ценности, которые женихи пытаются
выдать за подлинные. Сотирически рисуя представителей знати, автор
повести противопоставляет их народу в этическом плане. Так
народное мировоззрение определяет образный строй повести, ее
художественную основу. И хотя очевидно, что автор принадлежит к
придворному кругу, общая демократическая направленность повести
позволяет отнести ее к демократическому, «низовому» слою хэйанской
культуры. Автор «Отикубо-моногатари» Минамото-но Ситагау, в отличие
от автора «Такэтори-моногатари», разработал сказочный сюжет в
духе бытовой семейной повести, лишил фантастики и сохранил
лишь основной идейный смысл: торжество нравственного, доброго
начала над злом и неблагодарностью. Здесь ощущается скорее
приверженность конфуцианской морали, утверждающей строгий порядок
в обществе, скромность и воздержанность в повседневной жизни. Само
прославление семейных добродетелей было далеко от идеалов,
господствовавших в кругу придворной аристократии, начавшей
создавать в эти века свою богатую и разнообразную литературу.
«Гэндзи-моногатари»
автора Мурасаки Сикибу, считавшееся вершиной литературы Хэйанской
эпохи, подробно повествует о частной жизни людей, утверждая
тем эстетическое значение событий. Мурасаки уловила сочетание
правды и вымысла, которое необходимо для возникновения правды
в искусстве. Автор концентрирует внимание не на внешних
превратностях, а на внутренних переживаниях своих героев, связанных
прежде всего с любовью. Меланхолическое элегическое настроение
прямо или косвенно ассоциируется с буддийскими представлениями о
всеобщей изменчивости и бренности. Однако по мере развертывания
повествования условный язык традиционной лирики буддийской
риторики раскрывает все более сложные и индивидуализированные
душевные переживания. Лирическая элегичность и буддийская меланхолия
получают серьезную мотивировку в жизни героев. Мастерство
психологических описаний поддержано опытом психологических
дневников.
Герой Мурасаки
далек от того, чтобы сознательно бросить вызов общественной
морали, общественным и религиозным установлениям. Всякая любовь
в описании Мурасаки ведет к потерям, переживаниям, и , в силу
зыбкости всего прекрасного, соседствует со смертью. Писательница
стремится полно и всесторонне описать жизнь людей своего
круга. Она ищет то общее, что им присуще, и судьбыгероев, в
том числе и самого Гэндзи, включены в общий жизненный
круговорот, как его часть. История Гэндзи касается прежде всего
жизни, чувства, любовных и семейных отношений, она развертывается
на ярком фоне придворного быта и меняющихся картин природы.
Мурасаки искусно использует психологический параллелизм между
состоянием души и состоянием природы.
Роман Мурасаки
не сводится к иллюстрированию буддийских идей: последние
составляют лишь самую общую идеологическую рамку повествования,
определенный его слой. Характерной чертой духовного мира людей,
принадлежащих к обществу, воссозданному Мурасаки, было эмоциональное
восприятие окружающего, стремление к наслсждению красотой.
Каждый народ
находит свой способ осмысления мира, по-своему воплощая
собственный исторический опыт и идеалы эпохи. У японского народа
мир создан богами, но он реален и человек – это часть этого
мира. В природе все изменяется по замкнутому циклу - круговороту
времени. Наблюдая природу и постоянно ощущая сопричастность с ней,
человек осознает и постигает свое место в мироздании.
Процесс
формирования японской литературы, отделившейся от стихии фольклора
и с момента появления письменности превратившийся в самостоятельный
вид художественного творчества, обладающего собственными законами,
подтверждает, что процесс этот в принципе мало чем отличался от
становления литератур в других частях и странах мира. Многим
зарубежным востоковедческим работам свойственен подход к
литературам Азии и Дальнего Востока как к замкнутым духовным
образованиям, чье становление проходило настолько своеобразно и
отъединено от литератур остального мира, что поиски каких-либо
сходств и параллелей между ними не только не допустимы, но и
попросту невозможны. Аналогичные представления встречаются и в
работах советских литературоведов.
Национальное и
социальное своеобразие стран Азии и Востока, вполне объяснимые
особенности их художественной культуры, ее внешнее сходство с
западной, начинают выступать как непреодолимое препятствие для
распространения на культуру и литературу Востока универсальных
законов общественного развития, действующих в истории и обуславливающих
глубинное родство многих явлений в умственной жизни человечества.
Таким образом, все, что мы знаем о литературе Хэйан, носит
следы тех же факторов, силою которых формировалась жизнь Японии
во всех прочих областях. Тот же основной фон: мифологическое по
своей сущности восприятие окружающих явлений, выражающееся в
сознании своей мифологической космологии и «истории», обличенных в
ряд художественных образов и анимистической подоплекой их. Та же
основная действующая струя жизненной практики: чародейство, регулирующее
все важнейшие акты поведения человека в отдельности и народа в
целом, при этом - как в отношении внутреннего общения, так
и общения с природой и богами. Проникшие в более или менее
широкие круги образованного общества, то есть в слои родовой
знати, китайское просвещение и буддийский идеологический уклад повлекли
за собой появление новых элементов в литературе: начало
художественного «мастерства» в поэзии, во-первых, и новых
поэтических тем , во-вторых. Все это как нельзя лучше
свидетельствует о наступавшем периоде литературного декадентства.
Хэйан оставил
ряд моногатари, бывших основными представителями повествовательной
литературы того времени. Хотя в дальнейшем расцвете литературы
жанр повестей - моногатари, его органическая жизнь умерла вместе
с тем, кто его создал,- хэйанской знатью. Так же как и в
других регионах, японская литература длительное время сосуществует
с народным творчеством, черпая из него образы и вдохновения,
используя найденные фольклором и устоявшиеся в нем художественные
формы.
Так же как и
другие литературы мира, японская литература развивается не
только автохтонно, но и во взаимодействии с более развитым
художественным творчеством соседних народов.
Проникновение в
Японию одной из универсальных мировых религий, а именно буддизма,
внесло в культурную жизнь страны не только новый
идеологический элемент, но и новую литературную традицию, которая
была ассимилирована национальным художественным творчеством.
Количественному
обилию написанных произведений соответствует качественная ценность:
философия и литература Хэйанской эпохи считается в Японии
классической по своему художественному стилю, по обработанности
формы, по богатству содержания и по общему изяществу колорита. С такой
репутацией она жила всегда, живет и в современной Японии.
Список литературы:
1.
Конрад Н. Японская литература. М.:
1974
2.
Маркова В. Две старинные японские
повести.
3.
Конрад Н. Очерки японской
литературы. М.: 1973
4.
Конрад Н. Японская литература в
образцах и очерках. Том 1. Л.:1991
5.
Горегряд В.Н. Японская литература VIII – ХVI
вв. Начало и развитие традиций. Санкт-Петербург, 1997
6.
Завадская Е.В. История книжного
искусства. М.: 1986
7.
Японское искусство книги VII_XIX
вв. М: 1986вв. М: 1986
8.
Петербургское востоковедение. Выпуск
8. Санкт-Петербург : 1996
9.
История всемирной литературы. Том 2.
М.: 1984
10.
Классическая проза дальнего
Востока. М: 1975
|
