Реферат: Украинская литература XVIII в. 
Как
видим, повествовательным произведениям среди памятников литературы XVII в.
принадлежит весьма скромное место. Они представлены рядом повестей и
повествовательных сборников, гл. обр. переводных. Преобладает культовое
красноречие. XVII—XVIII века значительно пополнили имевшийся в украинской литературе
запас т. наз. «апокрифов»; в 1637 напечатан был старинный, известный, видимо,
еще в Киевской Руси, византийский роман «Житие Варлаама и Иоасафа»
(перелицованная в христианское житие легенда о Будде); умножались рукописи
переводного же старого романа об Александре Македонском (т. наз. «сербской
Александрии»). Рядом с этим, как результат западного влияния, появились
переводы западных рыцарских романов («Повесть о кесаре Оттоне», «Бова
Королевич» и др.); с Запада же пришел и переводился знаменитый в средние века
сборник «Семь мудрецов». Однако главное внимание литераторов-церковников
устремлено в сторону обширной литературы «чудес», начиная от католического
сборника «Великое зерцало» (известного в оригинале и в переводе на польский
язык) и кончая собственными изделиями. Чтобы поднять авторитет Киево-Печерского
монастыря, издан еще раз с дополнениями старый «Киево-Печерский патерик», к которому
добавлено, по поручению Петра Могилы, обширное продолжение («Тератургима або
чуда» Афанасия Кальнофойського, 1638), чтобы доказать, что магическая сила
киево-печерских святынь не иссякает и в новейшее время. Изобилуют сборники
«Чудес богородицы» («Небо новое» Йоанникія Галятовського, 1665, «Руно
орошенное» Дмитрия Ростовского, 1683, и мн. др.), настойчиво проводящие идею
наград и кар — своего рода систему запугивания и устрашения. В эпоху, когда
«реформационные веяния» носились в воздухе, когда благополучию церковных
магнатов и их приспешников все время угрожали то нападки униатов, то брожения
среди мещанства и селян, — мобилизовывался весь аппарат святынь и вокруг него
подновлялся, творился, популяризировался целый эпос фантастических, устрашающих
и требующих беспрекословного подчинения авторитету сказаний. Самое количество
их косвенно свидетельствует о нарастании противоцерковных течений, хотя в
литературных памятниках эпохи выразиться они, по понятным причинам, еще не
могли.
При
всей оторванности от интересов народной массы, при всей склонности к формализму
барочная литература второй половины XVII в. все же сослужила службу делу
культурного прогресса. Она ввела и узаконила ряд новых литературных жанров,
европеизируя старую письменность; создала, продолжая начатое в первой половине
века дело, ряд учебных руководств, использованных и для нужд просвещения
Московской Руси XVII в. Первые труды по грамматике славянского языка, словари,
исторические сочинения пришли на Москву с Украины. Среди последних необходимо
назвать «Синопсис» [1674] — историческую компиляцию, приписываемую киевскому
деятелю Иннокентию Гизелю и служившую учебником русской истории вплоть до
появления «Краткого летописца» Ломоносова [1760]. Москва пользовалась
напечатанными на Украине книгами, выписывала к себе ученых украинцев: целый ряд
деятелей русской литературы XVII в. (Епифаний Смавинецкий, Симеон Полоцкий) и
проводников петровской реформы в начале XVIII в., активно участвовавших в
русской литературе, состоит либо из выходцев с Украины, либо из людей,
испытавших прямое влияние «киевской» школьной науки.
Литература XVIII в.
Начало
XVIII в. застало козацко-старшинскую культуру на Украине еще достаточно
стойкой. Еще ставились школьные драмы в Киевской академии, произносились
«орации» (речи), сочинялись панегирики, прославлявшие гетмана Мазепу и царя
Петра после победы его над Мазепою, писались исторические вирши. Разрасталась литература
козацких летописей и мемуаров [летописи Самовидца (1702), Грабянки (1710), С.
Величка (1722), Ханенка (1722) и др.]. Продолжали свою работу церковные
типографии. Однако ряд видных культурных деятелей из среды господствующего
класса перешел уже в русскую литературу (Стефан Яворський, Феофан Прокопович и
др.). По мере того как значительная часть Украины становилась провинцией
Российской империи, козацкая старшина превращалась в русское дворянство,
забывала родной язык. Руссифицировалась и Киевская академия. Уже с 20-х гг. за
украинскими типографиями устанавливался надзор. Ограничительные и
запретительные меры проводились в жизнь тем легче, что ни со стороны козацких
старшин, ни со стороны князей церкви почти никаких протестов не следовало. К
самому украинскому языку в господствующем классе постепенно устанавливалось
высокомерно-пренебрежительное отношение. Им еще пользовались некоторое время церковники-пропагандисты
унии, летописцы и мемуаристы, но и только. Литературный процесс, постепенно
замирая на руссифицирующихся (по мере превращения Украины в колонию русского
царизма) верхах, продолжается в среде городского мещанства и мелкой шляхты —
мелкопоместных дворян, мелких чиновников и т. п. И мещанство и мелкая шляхта
были недостаточно сильны, чтобы заявить о себе открыто в литературе: литература
волей-неволей становилась на путь исключительно рукописной передачи, и чаще
всего анонимной. Но это анонимное творчество достаточно велико, хоть рукописная
наличность XVIII в. изданными до сих пор текстами конечно не исчерпывается.
Наиболее интересная черта литературы нового периода — ее тяготение к бытовому
реалистическому стилю. Процесс приближения к реализму можно проследить на
судьбах упомянутой выше интермедии. Первоначально интермедия — просто «забавный
выход», антракт, достоинство которого в его забавности и краткости. С течением
времени эти антракты разрастались, и напр. в пьесе Митрофана Довгалевського
[1736] интермедии заметно потеснили текст основной драмы. Первоначально
перебивавшие основное действие комические антракты становились параллельными к
нему, своеобразным его пародированием. Если в основном действии на сцену
выходил Валаам, древний маг, передавший свое знание трем царям-волхвам, и
пророчествовал о Христе, то в интермедии появлялся псевдоученый
прощалыга-шляхтич, тоже будто бы знающий, «что деется в пекле и в небе», но не
возбуждающий никакого доверия у двух селян, которые, наслушавшись его вздора, с
издевательствами гонят его прочь. Если в основном действии перед нами
аллегорический земледелец, в своем монологе проводящий параллель между
«прозябшим зерном» и воскресением из мертвых, то в интермедии — взятый из
повседневности хлебороб, которому добрый урожай дороже всяких мудрствований и который,
найдя в житах бабу, решает, что она делала «закрутки» (залом колосьев,
совершаемый «знахарем», чтобы испортить хлеб), и спешит с нею расправиться.
С
течением времени и периодический параллелизм отпадал: интермедия оказалась
интересной сама по себе своими комическими типами и положениями. Наметился путь
к расширению этих типов, к бытовому правдоподобию положений. Старейшие из
известных нам интермедий (в пьесе Якуба Гаватовича, 1619) заимствовали свою
фабулу из готового запаса бродячих анекдотов книжного происхождения; интермедии
в пьесах того же Довгалевського или Г. Кониського [1747], не стремясь к
сюжетной законченности, давали ситуации, основанные на бытовом наблюдении;
авторы их (не лишне отметить, что интермедии написаны, повидимому, не авторами
самих пьес) выводили уже не анекдотически-литературных «хлопов», а более или
менее реальных помещиков (пан Подстолий и пан Бандолий), арендаторов, селян,
угнетаемых панами и избавляемых то «козаком», то «москалем», и наконец
знаменитых «пиворезов», «мандрованых (странствующих) дьяков» — людей из среды, которая
авторам была особенно близка и к которой они могли принадлежать и сами. В деле
внесения реалистической струи в У. л. конца XVII—XVIII вв. этим мандрованым
дьякам — бродячим школярам — принадлежит весьма заметное место. Мы имеем здесь
дело с бытовым явлением, аналогичным западноевропейским голиардам или вагантам;
однако, несмотря на наличие люмпенских черт и в украинских «дьяках» — в них
гораздо отчетливей, чем в голиардах, видна связь со средой городских и сельских
демократических масс, связь, подтверждаемая и анализом их творчества. Продукция
их в большинстве своем анонимна, но некоторых мы знаем по именам, напр. Илью
Турчиновського, чья автобиография сама по себе является любопытной новеллой
«плутовского жанра». Других мы знаем и по их произведениям. Особенно
характерными и глубоко контрастными являлись фигуры «волочащегося ченця»,
стихотворца конца XVII — начала XVIII вв., Климентія Зинов’єва, а в конце XVIII
в. «мандрованого (странствующего) философа» и поэта Григория Саввича Сковороды.
Климентій Зинов’єв — типичный представитель косного, ретроградного мещанства.
Сборник его стихов — записная книга жизненных впечатлений человека, много
видевшего, но чуждого критическому отношению к существующему порядку. В книгу
своих стихов он заносил все, что попало: сведения о разных болезнях, о погоде,
о явлениях жизни семейной и личной, о купцах, о корчмах, о различных ремеслах и
ремесленниках. В этих записях есть любопытные бытовые подробности, но сама по
себе личность автора, всячески оправдывавшего и экономическое неравенство, и
неравенство кастовое (у него есть даже беспримерная в мировой литературе
апология ремесла палача — «ката»), весьма мало привлекательна. Климентій писал
в ту пору, когда дух критики уже достаточно развит был в слоях средней и мелкой
буржуазии: участие в церковных братствах, в полемике, в войнах и восстаниях
XVII в. содействовало его развитию. Он сказался уже отчасти и в интермедиях; он
врывался буйной волной смеха в такие освященные и школьным авторитетом и
бытовым обычаем формы, как рождественские и пасхальные вирши. В то время как на
церковных верхах и в XVIII в. продолжалось сочинительство и внедрение в массы
«набожной песни» (в 1790 печатается сборник таких песен, «Богогласник»),
мандрованые дьяки вносили элементы бурлеска и пародии в религиозную поэзию. В
известных нам «різдвяних» и «великодних» виршах-пародиях нельзя, конечно,
видеть выступлений антирелигиозного характера: но налицо в них резкое снижение
торжественного стиля, фамильярное похлопывание по плечу ветхозаветных
патриархов и «старенького бога», разрушение традиции. Известное значение с этой
стороны имела и вертепная драма (другой пример трансформации «академического»
жанра при посредстве тех же мандрованых дьяков). Связанная, однако,
приурочением к определенной дате культового календаря и консервативностью
техники (кукольный театр), она не пошла далеко в своем развитии, и отдельные,
дожившие до наших дней в памяти стариков, ее образцы свидетельствуют о
неподвижности жанра. Тем не менее в деле сближения с фольклором вертепная драма
достигла большего, чем интермедия. К середине XVIII в. успехи письменной литературы
на путях к реализму уже настолько велики, что на смену литературы забавляющей
могла появиться литература сатирическая, иногда с серьезным общественным
содержанием. От XVIII и начала XIX вв. до нас дошло немало анонимных
сатирических виршей, которые по темам и приемам можно разбить на три группы.
Первая — это вирши с комической фабулой, сатирические повестушки в стихах, типа
западных фаблио и шванков, или переводившихся с польского и пересказывавшихся в
XVII—XVIII вв. фацеций. Таковы вирши про попа Негребецького (типа
«мюнхгаузиады»), про богатого мужика Гаврила (по теме близкая к эпизоду из
немецкого «Попа Амиса» XIII в.), про Пекельного (адского) Марка или более
поздняя (первой трети XIX в.) сатирическая вирша про бедного селянина Кирика и
«ненажорливого» попа и др. Элемент общественной сатиры здесь присутствует, но, так
сказать, в зачаточном виде. Такая зачаточная сатира на Западе возникала в
средневековых городах и впоследствии послужила основой новеллы Ренессанса. В
украинских городах не оказалось почвы для своего Боккаччо, хоть окольными
путями новеллы «Декамерона» и попадали в украинский литературный обиход,
переложенные даже в стихи (новелла о Гисмонде, дочери принца Салернского, и ее
трагической любви к юноше из «низкого» звания) с характерным ослаблением
идейно-общественного заострения подлинника. Вторую группу составляли
сатирические вирши «в улыбательном роде» стихотворцев-любителей, вроде
сельского попа второй половины XVIII в. Івана Некрашевича, автора «Ярмарки»,
«Исповеди» и др. опытов жанровой зарисовки быта. Третья группа — это
произведения, ближе всего стоящие к типу сатиры, как ее понимала традиционная
поэтика [«Сатира 1764 года», «Сон на Пасху», «Плач лаврских монахов» (1786),
«Доказательства Хама Данилея Куксы» и др.]. Жадные попы и монахи,
кулаки-мироеды, мещане, мечтающие о дворянстве — вот главные объекты обличения
в этих сатирах. Только один неизвестный автор сатиры 1764, называвший себя
«селянином», типичный разночинец, дал более широкое социальное обобщение, рисуя
бесстыдную эксплоатацию крестьянства панами, судьями, попами, монахами в резкой
форме, с неприкрытым негодованием. Авторами подобных сатир уже не были,
конечно, странствующие дьяки, но эти произведения были все же продолжением и
результатом насаждавшейся дьяками комико-реалистической традиции. Элементы того
художественного стиля, представителями которого явился Котляревський и его
последователи, были все налицо уже в литературе второй половины XVIII в.
Последним
из «мандрованих дьяков» в XVIII в. был Григорий Саввич Сковорода [1722—1794].
Но сходство его с ними чисто внешнее: по своей интеллектуальной культуре, по
глубине и широте мысли Сковорода далеко оставил за собой группу, из которой
вышел. В творчестве Сковороды прогрессивный момент выделяется довольно легко.
Его острая критика монашеского житья, рационалистически-критическое отношение к
религиозной легенде (суждения о библейских сказаниях), его интерес к «человеку»
и человеческой личности, его критика (хоть и пассивная) существующего
феодального строя — все это сближает его до известной степени с
«просветительством», показывает, что критическая мысль успела уже значительно
вырасти. Но, с другой стороны, обращает на себя внимание глубокая пассивность
Сковороды, его бегство от «мира», его тактика невмешательства, его идея
«внутреннего покоя» (черты, роднящие его с Л. Н. Толстым), густой налет
платоновского идеализма на его восприятии природы и материи и т. п. Сковорода
не выступал открыто против социального неравенства, не имел живой связи с
селянством. Старое (феодальные отношения, феодальная идеология) и новое
(зачатки буржуазного просветительства) находятся у Сковороды в состоянии
некоего хаотического смешения. Такую же хаотическую смесь представляет и язык
его произведений. К области художественной литературы из них можно отнести
только его «Басни харьковские» (30 басен, законченных в 1771) и стихотворения
(«Сад божественных песней»). Характерная черта их — противоречие формы и
содержания: своеобразный, иногда смелый, мыслитель остается глубоким
консерватором в области формы, обнаруживая большую стилистическую робость и
всячески цепляясь за авторитеты, давно уже переставшие быть авторитетами для
передовой буржуазии. Более оригинальны его басни, фабула которых часто
придумана им самим: если Сковорода и не инициатор этого жанра в У. л., то
первый, давший ему известную самостоятельность. Выбор басенного жанра также
характерен для позиции Сковороды, предпочитавшего свои излюбленные мысли об
«истинном благородстве» высказывать «в пол-открыта» (подавать в образах,
«прикрывающих как полотном истину»). Одиночество Сковороды, его «бегство от
мира» не обозначают, однако, его внеклассовости, изолированности в украинской
среде XVIII в. Современники прислушивались к его голосу, а некоторые из его
песен («Всякому городу нрав и права», «Ой, ты, птичко желтобоко» и др.) перешли
в фольклорный обиход, остались в репертуаре бродячих певцов, были переработаны
и использованы Котляревським в «Наталке-Полтавке». В XVIII в. граница между
письменной литературой и фольклором нередко стирались: фольклор XVIII в.
переполнен материалом книжного происхождения, и на основании песенников XVIII
в. можно было бы говорить о существовании, рядом с разобранными уже фактами,
группы писателей, культивировавших сентиментальный, «чувствительный» стиль, в
это время все шире охватывавший и русскую литературу (к числу авторов таких песен-романсов
относятся наполовину легендарные поэты Климовський, «козак-стихотворец», и
Маруся Чураівна, Подільський, Пашковський, Семержинський, Танський,
Добриловський и др.). С этим наследием — бурлескно-сатирической поэзией и
поэзией сентиментального стиля — У. л. вступила в свой новый период,
открывавшийся литературной деятельностью Котляревського. В этот новый период
украинская литература выступила не только с зачатками реализма, но и с
зачатками «национальной романтики», зарождавшейся в среде украинского панства.
Значительная часть его приспособилась к чиновническо-крепостническим порядкам
царской России, но другая, меньшая, часть, реагировала на возраставшее
экономическое подчинение Украины Россией и уничтожение местного своеобразия то
политическими выступлениями, то апелляцией к славному прошлому. Последней цели
служила «История руссов» Гр. Полетики [1725—1784] — обозрение событий
украинской истории до 1769, в котором еще Пушкин отмечал «картины, начертанные
кистью великого живописца». Вместе с упомянутыми выше козацкими летописями
«История руссов» долгое время являлась источником стихов и художественной прозы
на исторические темы — как у украинских, так и у русских, обращавшихся к
украинским темам, писателей XIX в.
Список литературы
Петухов
Е., Русская литература (древний период), 3-е изд., П., 1916 (см. стр. 222—249:
«Просвещение и литература в Юго-зап. Руси XVI—XVII вв.»)
Петров
Н., Очерки из истории украинской литературы XVII и XVIII веков (Киевская
искусственная литература XVII и XVIII веков, преимущественно драматическая),
Киев, 1911
Апокріфи
і легенди з українських рукописів, т. I—V, зібрав, упорядкував і пояснів Др. І.
Франко, Львов, 1896—1910
Резанов
В., Из истории русской драмы. Школьные действа XVII—XVIII вв. и театр иезуитов,
Москва, 1910
Его
же, Драма українська (тексты XVII—XVIII вв., с введениями) вып. I, Київ, 1926
вып. III—VI, Київ, 1926—1928 [изд. не закончено]
Перетц
В., Историко-литературные исследования и материалы, т. III — Из истории
развития русской поэзии XVIII в., СПБ, 1902 [к истории вирш]
Петров
Н., О словесных науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала до
ее преобразования в 1819, «Труды Киевской дух. академии», 1866, кн. 7, 11, 12 1867,
кн. 1 1868, кн. 3
Крымский
А., Иоанн Вышенский, его жизнь и сочинения, «Киевская старина», 1895, т. 50—51
Сумцов
Н., Иоанн Вышенский (Южно-русский полемист начала XVII ст.), там же, 1885, кн.
4
Франко
Ів., Іван Вишенський і його твори, Львів, 1895
Сумцов
Н., К истории южнорусской литературы семнадцатого столетия, вып I — Лазарь
Баранович, Харьков, 1885 вып. II, Иоанникий Галятовский, Киев, 1884 вып. III
— Иннокентий Гизель, Киев, 1884
Памятки
українсько-руської мови і літератури, том VII — Вірш Климентія Зиновієва сина,
вид. В. Перетц, Львів, 1912
Сборник
харьк. ист.-фил. о-ва, т. VII, Харьков, 1894 (сочинения Г. С. Сковороды,
собранные и редактированные проф. Д. И. Багалеем
Собр.
соч. Г. С. Сковороды с заметками и примечаниями В. Бонч-Бруевича, СПБ, 1912).
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://feb-web.ru/
|
