Реферат: Украинская литература XVIII в. 
Реферат: Украинская литература XVIII в.
Украинская литература до XVIII в.
А. Белецкий
Вопрос
о начале истории Украинской литературы имеет в науке свою историю и еще недавно
был предметом ожесточенных споров между украинскими националистами и
представителями русского великодержавного шовинизма. Споры эти, открывшиеся в
русской науке известной «погодинской гипотезой» (историк М. П. Погодин в 1856 в
«Записке о древнерусском языке» утверждал, что исконными жителями Киевской Руси
были великоруссы, а «малорусское» племя явилось из-за Карпат на запустевшую
после татарского нашествия и эмиграции на север территорию лишь в XIII—XIV
вв.), так и остались по существу не разрешенными буржуазной наукой. Если
русские литературоведы с явной или скрытой шовинистической тенденцией
«аннексировали» памятники «Юго-западной Руси» XVI—XVII веков, то украинские
националисты отвечали на это «аннексией» едва ли не всех литературных
памятников, возникавших на территории нынешней РСФСР в эпоху феодальной
раздробленности: так в курсы истории У. л. попадали такие произведения, как
«Моление Даниила», «Слово о погибели русской земли», былинный эпос и т. п.
Украинским националистам нужно было во что бы то ни стало доказать первенство и
старшинство У. л. перед русской и зависимость русской литературы от украинской.
Русские буржуазные ученые либерального лагеря, подходя к вопросу с точки зрения
узкого эмпиризма, на основании данных языка, предлагали считать началом
образования «малорусского племени» XIII—XIV вв. (Шахматов), допускали даже, что
«как древний Святослав с его чубом и его нравом степного наездника напомнит в
потомстве не московского великорусса, а скорее южнорусского козака, так
лирический эпос „Слова о полку Игореве“ отзовется не в северной песне, а скорее
в южнорусской думе» (Пыпин). Украинские националисты не пошли на уступки и либо
оставались при мысли о «первенстве» и «старшинстве» У. л., либо начинали ее
историю с жалоб на «более сильного соседа», который присвоил себе «нашу старую
литературу, как и старую историю нашу», либо, наконец, соглашались признать
«киевский период» общерусским.
С
точки зрения марксистско-ленинского литературоведения споры подобного рода
должны быть попросту сняты. Говорить о «нациях» в современном смысле слова
применительно к историческому прошлому до XVII в. (приблизительно) конечно не
приходится; но известные элементы позднейшей «нации» — зачатки обособления в
языке, своеобразные культурно-бытовые черты и т. п. — естественно,
вырабатывались гораздо раньше XVII в. Историк литературы не может обойти этого
своеобразия, имея, однако, в виду, что образование собственно У. л., тесно
связанное с формированием украинского языка, все же относится к эпохе XVI—XVII
вв.
Так.
обр. понятие «старая украинская литература» слагается из памятников, возникших
на юге нынешней территории нашего Союза в эпоху Киевского государства X—XI вв.
и в эпоху феодальной раздробленности, и памятников, слагавшихся там же в период
господства крепостничества с XVI в. по XVIII в. включительно и входящих также в
историю русской литературы. Центральное место в письменности первого периода
(ее обзор — см. «Русская литература») принадлежит знаменитой героической поэме
«Слово о полку Игореве», в новой У. л. (как и в русской) бывшей предметом
особенного внимания и изучения. С 50-х гг. XIX века имеется ряд переводов
«Слова» (полностью и в отрывках) на украинский яз., прозой и стихами
(Максимовича, М. Шашкевича, И. Вагилевича, Б. Дидыцького, С. Руданського, Т. Г.
Шевченко (два отрывка), Федьковича, Кендзерского, Огоновського, Шейковського,
М. Чернявського, В. Щурата, Панаса Мирного и др.; из советских украинских
поэтов переводили «Слово» — Максим Рильский, В. Свідзінський, Наталя Забіла и
др.); следы образов, мотивов, стилистических приемов «Слова» найдем у многих
украинских поэтов XIX—XX веков (Шевченко, Куліш, Федькович, Франко; из поэтов
УССР — П. Г. Тычина и др.). Особый интерес проявляло к «Слову» и украинское
буржуазное литературоведение в плане отстаивания его «украинской
принадлежности». Но борьба за «принадлежность» данного памятника между
украинскими, белорусскими и русскими националистами в силу только что
сказанного по вопросу о «нации» выпадает из сферы научного изучения памятника.
В
литературе Киевской Руси XI—XII вв. «Слово» окружено памятниками
княжеско-дружинного и церковного творчества, свидетельствующими о высоком
культурном и литературном уровне, достигнутом образованною верхушкой. Такова
например ораторская культовая проза Иллариона и Кирилла Туровского; такова литература
«житий», в частности и тех, что вошли впоследствии в состав не раз
перерабатывавшегося на Украине «Киево-Печерского патерика». Таковы же многие
исторические сказания и воинские повести, входившие в состав летописных сводов.
Старая летописная традиция и после распада Киевской Руси долго держится еще в
соседних землях, представленная в XIII в. Галицко-волынской летописью,
чрезвычайно важным документом культурного развития т. наз. Галицкой Руси, а в
XIV—XV вв. т. наз. «литовскими летописями», более интересными, правда, в
историческом, нежели в историко-литературном отношении. В XIV—XV вв. земли:
Киевская, Черниговская, Подольская, Галицко-Волынская, входят уже в состав
польско-литовского государства. Новый, второй, период литературы, фактически
начинающийся не ранее XVI века, возникает при ином соотношении классовых сил и
не является прямым продолжением «киевской» литературы.
Литература XVI—XVII вв.
Войны
с татарами, междоусобия, частичная эмиграция на север, натиск польско-литовских
феодалов ослабили и разделили старую феодальную знать, в Киевской и
Галицко-Волынской Руси распоряжавшуюся средствами «духовного производства». Ее
остатки не в состоянии были в XV и XVI вв. творить сколько-нибудь заметные
культурные ценности. Но по мере того, как вследствие роста торговли росли
города, стала оживляться городская культура на Юго-западной Руси. Выдвигается
впервые вопрос о национальном языке, возникает потребность создать письменную
«руську мову», отличную от славянской и польской. На эту «мову» переводятся
книги церковно-учительные и богослужебные («Пересопницкое Евангелие»,
1555—1561). Возникает потребность в печатном станке (с 1490—1491 книги для
Украины печатаются в Кракове, в Венеции; в 1573 возникает своя типография в
Львове, в 1580 — в Остроге), в школах, в «Платоне и Аристотеле», т. е. в тех
элементах античной культуры, которые на Западе были мобилизованы буржуазией как
оружие в борьбе с феодализмом. Возникает тяга к быту, свободному от пут
феодального аскетизма. Однако этот намечавшийся «ренессанс» оборвался в самом
начале. Люблинская уния 1569, соединившая Литву с Польшей, открыла польским
феодалам дорогу на Украину. Начался систематический захват земель и ограбление
украинского селянства и городского населения. Между тем проникшие в Польшу с
Запада реформационные веяния заставили католицизм мобилизовать свои силы для
реакции; проводниками этой реакции были иезуиты, ставшие агентами польского
панства и в деле полонизации украинского населения. Важным моментом полонизации
была пропаганда религиозной унии — подчинения украинского православия польскому
католицизму, провозглашенной в Бресте в 1596. Национальная борьба украинского
народа с Польшей приняла оболочку церковно-религиозной борьбы — между
католиками и униатами, с одной стороны, и «православными», с другой. Очагами
этой борьбы стали т. наз. братства — церковно-общественные организации, — в
конце XVI в. достигшие своего расцвета, и школы, организованные при братствах.
Особенную известность приобрели основанное в 1585 львовское братство и школа
при нем, острожская школа и типография (1576—1580) и позднейшая киевская
братская школа (1615), преобразованная в 1631 в «коллегиум». Братства
ориентировались на греческое православие и славянский язык — как средство
объединения «православных» против польского натиска. Литературным выражением
борьбы является ряд церковно-публицистических сочинений, тянущийся от XVI в.
почти до половины XVIII, и в своей совокупности составляющий целую библиотеку в
140 названий (80 — от униатов и католиков, 60 — от «православных»). С первого
взгляда все эти писания («полемическая литература») могут показаться
узко-церковной письменностью, сводящейся к мелочно-педантским спорам о
главенстве папы, о разночтении в одном месте т. наз. «символа веры», о
богослужебных обрядах, о старом и новом календаре и т. п. Но стоит вчитаться в
них, и под этой оболочкой вскрывается борьба совершенно реальных интересов,
напряженная и далеко неравная борьба украинского народа с польскими
оккупантами, старающимися, по выражению одного полемиста, «чтобы на Украине не
было Украины». Полемическая литература явилась своеобразной публицистикой, не
раз переходившей то в гневную сатиру, то в скорбную элегию. Поэтому наиболее
замечательные произведения этой полемики по праву могут занять место в истории
художественной литературы. Таков напр. трактат скрывшегося под псевдонимом
«Христофора Филалета» автора «Апокрисис или отповедь на книжки о соборе
берестейском» [1597], написанная энергическим стилем, с местами, проникнутыми
то горькой иронией, то гневом; отвечая польскому панству, автор грозит ему
вооруженным восстанием хлопов: «утеснения, кривды, произвол доводят до того,
что за оружие хватаются люди, даже неспособные к этому; может, у вас там замки,
фортеции, а у нас тут все хаты мазаные, но когда дойдет до боя, до пожаров, вся
страна обратится в пепел». Большой силой языка, достигающей местами подлинной
поэзии, отличается «Тренос, или плач единой святой апостольской восточной
церкви» [1610] Мелетия Смотрицького, крупного деятеля своей эпохи [1577—1633],
составившего между прочим известную грамматику церковно-славянского языка,
переизданную в 1648 в Москве и бывшую одним из первых учебных руководств
Ломоносова (2-е изд., вышедшее в Москве, напеч. в 1721). «Плач восточной церкви»,
начинающий книгу, написан почти ритмической прозой, близкой к форме причитаний
и к форме дум; основное бедствие церкви — ренегатство, против которого гневно и
скорбно восстает автор, впоследствии, однако, сам перешедший в унию и в
позднейших своих сочинениях оправдывавший этот переход мотивами классовой
выгоды; с принятием унии откроются «нашему шляхетскому сословию двери к земским
учреждениям, к сенаторским званиям», а мещанству — «к исполнению городских
должностей в ратушах»; между тем в православии «чернь взяла верх», и попы
«должны плясать так как заиграют хлопы». Из массы других полемистов необходимо
отметить еще Стефана Зизания, автора «Казання (проповеди) святого Кирилла об
антихристе» [1596] — памфлета против папизма, получившего распространение в
Московской Руси XVII века, а впоследствии использованного русскими
старообрядцами для их борьбы; мещанина Юрия Рогатинца с его «Перестрогой»
[1600—1615] и Захария Копистенського, автора книги «Палинодия, или книга
обороны» [1621—1622], выдающейся по систематичности изложения и основательности
аргументов, а еще более по живому, пересыпанному пословицами, местами и
сатирическому изложению. Интересно отметить, как пример связи между литературной
русской и украинской, влияние, оказанное на украинских полемистов православного
лагеря русскими писателями — Максимом Греком, Андреем Курбским и старцем
Артемием. О том, на какую литературную высоту могли подниматься полемисты XVI —
начала XVII вв., особенно наглядно говорят произведения крупнейшего из них,
замечательного писателя, стоящего на рубеже двух веков, — Івана Вишенського.
К
личности и писаниям Івана Вишенського, после того как его прославил и в
художественной форме и в форме научного исследования в XIX в. Іван Франко,
принято было в кругах радикальной украинской демократии дооктябрьской поры
подходить с особенным пиэтетом. На Вишенського установился взгляд как на
пламенного обличителя феодального строя, выразителя борьбы и протеста
городского мещанства, демократа до мозга костей. Такое превознесение Івана
Вишенського не выдерживает научной критики, но тем не менее в литературе конца
XVI — начала XVII вв. он как писатель действительно — явление незаурядное. Это
публицист, обладающий даром ярко-эмоциональной речи (широко пользующейся живым
народным языком, изобилующей неологизмами); это сатирик, пригвождающий словом
негодования к позорному столбу своих врагов с ювеналовской или даже дантовской
силой. В настоящее время известно 20 его сочинений; обычная форма их —
«послание» («Писание ко всем в Ляшской земле совместно живущим», «Писание к
убежавшим от православной веры епископам» и т. п.); содержание их — гневные
изобличения церковных магнатов, ради богатства и почестей забывших о своем
долге, и украинского шляхетства встающего на путь стяжания, сибаритства.
Изобличая князей церкви, Вишенський обыкновенно противопоставлял эпикурейской,
роскошной жизни «владык» положение их подданных: «Вы разные мальвазии в бездну
ненасытного чрева вливаете, а бедные подданные из одной миски борщик хлебают,
жалкой одежонки не имея, чтобы тело свое голое чем прикрыть». «А чем ты
отличаешься от хлопа, ты, гнушающийся им, — спрашивает обличитель, — разве ты
не та же глина, сопли и слизь?» — Но, поднимая голос против «господ света
сего», Вишенський восстает против всех вообще «новых веяний», шедших с Запада
через Польшу и ставивших под угрозу служение аскетическим идеалам, которыми он
сам (монах с Афонской горы, уроженец г. Вишни, в Галичине) проникнут. Он горячо
заступается за монастырских хлопов, — но его не интересует судьба этих же
хлопов под игом светского панства; он доказывает равенство в вере церковных
магнатов и «кожемяки, седельника, сапожника», — но ко всяким стремлениям
мещанства подняться наверх, завоевать себе командное положение он относится
отрицательно. Отрицательно он относится и к тому, что составляло по существу
духовную жизнь селянской массы — фольклору; неоднократно он высказывает свое
презрение к светской науке — «реторическим забавам, философичным химерам»,
«языческим учителям Платону и Аристотелю», к проникающим в школы театральным
представлениям; он возражает даже против попыток мещанства сделать богослужебный
обряд более близким массе по языку. Все эти противоречия объясняются
противоречиями, заложенными в условиях борьбы: как аскетизм был своеобразным
протестом против распущенности высшего слоя, так напр. отрицание светской науки
вытекало из борьбы с влияниями, шедшими от польской иезуитской школы и т. д.
Сила обличений «украинского Савонаролы» и реализм рисуемых им картин от этого
не слабеют. Субъективно принадлежа старому миру, Вишенський объективно
отобразил в своих сочинениях начинавшийся перелом в общественных отношениях,
хоть и не стал все же зачинателем новой литературы и едва ли был во всех своих
антипатиях «солидарен с массами родного народа», как писал о нем Іван Франко.
За Вишеньским остается однако заслуга смелого борца с натиском панской Польши
на Украину в один из наиболее критических моментов жизни украинского народа.
В
полемической литературе начала XVII в. мы найдем прямые указания на ту силу, к которой
все чаще обращались с надеждой взгляды украинской шляхты и наиболее богатых
городских слоев. Сила эта — «козацкая старшина», которую некоторые авторы
связывают с дружинниками «русских монархов Олега и Владимира Великого», как с
историческими предками. К половине XVII в. выяснилась социально-экономическая
незрелость украинских городских слоев; селянская же масса в период войны
1648—1654 показала себя силой грозной и страшной не только для польской шляхты,
но и для шляхты украинской, для самой козацкой старшины. Первоначально
искавшая связи с этой силой, козацкая старшина, сохранившая за собой после
изгнания «ляхов» право частной собственности на землю, теперь стремится
обуздать эту силу. Одним из средств укрепления своей позиции козацкая старшина
делает, при прямом содействии церковников, школу и литературу. В школьных
учреждениях, особенно в Киевской коллегии, позднейшей Киево-Могилянской
академии («Могилянской» она названа по имени деятельного организатора, видного
руководителя украинской церкви, киевского митрополита Петра Могилы, 1596—1647),
и развивается новая литература. Первоначально это только литературные
упражнения учащихся; затем, со второй половины XVII в., это литература,
претендующая на общественное значение. Ее называют обыкновенно схоластическою:
определение это явно недостаточно, потому что мы имеем здесь дело не со
средневековой схоластикой, а со схоластикой, приспособленной к потребностям
нового времени, к потребностям козацкой шляхты и крупных церковников, мечтавших
сравняться с польским панством. Для этого и надобно было перенять у противника
школьную науку, приспособив ее к местным условиям. В Польше как раз в ту пору
(вторая половина XVII в.) руководство просвещением находилось в руках иезуитов,
насаждавших в литературе стиль барокко, широко захвативший западное искусство:
баро́чной в известной мере стала и киевская литература XVII в., с ее
основными жанрами и ораторской культовой прозой, виршевой поэзией и
драматургией. Баро́чное красноречие представлено в ней произведениями
Йоанникія Галятовського [ум. 1688; главное произведение — сборник проповедей
«Ключ разумения», 1669, с присоединением теории ораторской культовой прозы,
«Наука альбо (или) способ зложення казань»] (составления проповедей), Лазаря
Барановича (ум. в 1694; «Меч духовный», 1666, «Трубы словес проповедных», 1674
и др.), Антония Радивилівського [«Огородок (сад) Марии Богородицы», 1676,
«Венец Христов», 1688, и др.] [можно было бы присоединить сюда и имена
перешедших в русскую литературу Дмитра Тупталенко (Дмитрия Ростовского),
Стефана Яворського, Феофана Прокоповича]. Образцы этого красноречия, стоящего
иногда в близкой зависимости от польских и латинских образцов, идут до второй
половины XVIII в. В большинстве случаев — это формальные упражнения по строго
определенному плану, в стиле, изобилующем метафорами, аллегориями, «концептами»
(«остроумными изображениями» — специальными словесными фокусами для
заинтересовывания слушателей), где цитата из евангелия, выворачиваемая на все
лады, толкуется в смыслах «буквальном», «аллегорическом», «моральном» и т. д.
более в целях развлечения, чем поучения слушателей. Заинтересоваться этим могли
лишь хорошо подготовленные; масса относилась равнодушно. Создатели его,
впрочем, и не обращались к массе: реакционные тенденции резко бросаются в глаза
напр. в советах Лазаря Барановича: «стричь овец так, чтобы не хватать за живое
и чтобы шерсть росла», или в разъяснениях Й. Галятовського о том, что селяне —
потомки Хама, служившего братьям своим, поэтому и они обязаны служить панам и
духовенству. Слушателям из среды козацкой шляхты и козацким старшинам могла
быть по вкусу и такая «национальная» окраска, при которой архангел Михаил
обращался в «гетмана войска небесного», а Феодосий Печерский — в «депутата от
России в небесную экспедицию небесной конституции». Исторический интерес
представляют разбросанные все же кой-где и в этих проповедях намеки на
современную им действительность (у Радивилівського напр.) и встречающиеся в них
«приклады» — повествовательные примеры, многие из которых перешли впоследствии
в повествовательный фольклор легенд, новелл, анекдотов. Более живучей и
плодотворной для литературного процесса была виршевая поэзия, первые опыты которой
идут с XVI в. и которая не имела прецедентов в литературе эпохи раннего
феодализма. После ранних, несовершенных опытов («Хронология» Рымши, 1581, стихи
Герасима Смотрицького на герб князя Острожского, 1581, стихотворные попытки
Виталия, переводчика нравственно-учительной книги «Диоптра», 1612, и др.), в
XVII в. в ней окончательно установился силлабический стих, продержавшийся в У.
л. почти до времени Котляревського, определивший и форму поэтических опытов
русской литературы XVII — начала XVIII вв. Видное место среди виршевой поэзии
заняли стихотворные панегирики, окружавшие церковную и козацкую знать
необходимой для нее пышностью, вводившие в обиход этикет «высокого» шляхетства
античную мифологию, пролагая этим путь позднейшей классической оде. Заглавия
стихотворных панегириков, являвшихся обыкновенно плодом творчества групп
учителей или учащихся, обыкновенно замысловаты: «Везерунок цнот (образ
добродетелей) превелебного в бозе его милости господина отца Елисея
Плетенецкого», 1618; «Верш на жалостный погреб зацного рыцера Петра Конашевича
Сагайдачного» (гетмана), 1622; «Евфония веселобрмячая на высоцеславный трон митрополии
Киевской», 1633 (по случаю избрания киевским митрополитом Петра Могилы) и т. п.
Но рядом с панегирическими сохранилось довольно большое количество виршей на
морально-дидактические [сборник Кирилла Транквиллиона «Перло (жемчуг)
многоценное», 1646], религиозные, исторические, любовные темы. Обширен круг
исторических вирш, авторство которых буржуазно-националистическое
литературоведение приписывало «демократическим слоям», но которые по своим
классовым тенденциям (напр. вирши о битвах под Желтыми водами, под Берестечком,
о гетмане Дорошенко и др.) довольно близко сходятся с козацко-старшинскими
летописями XVII—XVIII вв. (Самовидца, Грабянка, Величка) и являются созданием
стихотворцев, выходивших из киевской школы. Исторические вирши вели
«национально-патриотическую агитацию» в пользу «старшины», соперничая с устным
народным творчеством. Виршевая поэзия была и могущественным средством церковной
пропаганды: религиозные вирши-канты о праздниках, о святых, о чудесах, попадая
в репертуар бродячих певцов — «лирников», стали в конце концов фольклором,
излюбленным в среде зажиточного мещанства и патриархального селянства. Их
популярность вышла далеко за украинские пределы. С виршевой поэзией тесно
связана формой и содержанием школьная драма, подобно виршам явившаяся новостью
в литературном обиходе. Ее образцы — польско-латинская иезуитская драма эпохи
барокко и отчасти немецкая школьная драма эпохи контрреформации. Драматическая
теория, заимствованная украинскими авторами из западного школьного обихода, так
же как театральная техника, взятая оттуда же, не могли полностью быть приложены
к украинской практике. Для этого не было сил и средств; авторами пьес были
школьные профессора, не имевшие претензии на художественное творчество и не
всегда к нему способные. Поэтому лишь немногие из дошедших до нас пьес являются
драмами в обычном смысле этого слова; многие и назначались, вероятно, лишь для
декламации, не для сценического исполнения. Различают обыкновенно пять отделов
школьного репертуара: 1) школьные действа пасхального и рождественского циклов;
2) драмы из жизни святых («Алексей, человек божий», 1673); 3) драмы типа
моралите — «Царство натуры людской», 1698, и др.; 4) драмы на исторические
сюжеты и 5) интермедии — «междувброшенные игралища» (как переводили тогда это
латинское слово) — зачатки позднейшей бытовой комедии. Указать точно дату
возникновения школьной драматургии невозможно; первые сведения о представлениях
в школах «комедий» идут с конца XVI века, и первоначальной формой «драмы»
являются стихотворные диалоги, декламировавшиеся учениками школ [таковы напр.
вирши для декламации учителя братской львовской школы Иоанна Волковича (1631) —
или более ранние рождественские вирши того же типа Памвы Берынды, напечатанные
в том же Львове в 1616, и др.]. С 30-х гг. XVII в. школьные представления
становятся частым явлением в стенах Киевской коллегии. Эволюция школьной драмы
заключается в том, что узкоцерковная по тематике при своем появлении школьная
драма к концу XVII в. несколько обмирщается: в ней появляются — в отдельных ее
сценах — черты бытового реализма (сцена пастухов в рождественской драме Дмитра
Тупталенко, 1702); она начинает чаще прежнего принимать в свой состав
совершенно реалистические интермедии (в пьесе Митрофана Довгалевського, 1736);
наконец она пытается выйти за пределы церковности обращением к «историческим»
темам [такова например трагедокомедия Феофана Прокоповича «Владимир» (1705),
где наряду с отголосками баро́чной драматургии можно найти следы влияния
французской классической поэтики]. К последней группе относится и пьеса
неизвестного автора «Милость божа, Украину от неудобь носимы обид ляцких
(польских) чрез Богдана Зиновия Хмельницкого освободившая» (1728) —
единственный опыт пьесы на тему из украинской истории. Довольно беспомощная со
стороны композиции, сбивающаяся на компиляцию из исторических вирш, драма эта по
своему содержанию, по своей направленности является ярким памятником времени,
когда гетманщина — диктатура козацкой старшины в союзе с «непобедимыми
монархами российскими» — достигла своего апогея. Это лебединая песня
козацко-старшинской поэзии и самое оригинальное из созданий ее драматургии.
Страницы: 1, 2
|
|
