Реферат: Генерал-прокурор А.А Вяземский

Отвечая на это письмо, Потемкин сообщал Вяземскому: "По колико и злодеи не только все живы, но и здоровы, как и самый злодей. Но что он стал хуже, то натурально: пер­вое, что он был в движении, а теперь на одном месте... Од­нако ж, при всем том он не всегда уныл, а случается, что он и смеется".

Изнурительные пытки и допросы не сломили вождя Кре­стьянской войны, держался он на следствии достойно.

Наконец следствие по делу Пугачева было закончено. Императрица писала Волконскому: "Публиковать сегодня приложенный при сем Манифест по делу бунта Пугачевско­го, отправила я обратно к Москве Павла Сергеевича Потем­кина, сегодня, а завтра сам генерал-прокурор к вам едет для устроения в Манифесте предложенного окончательного суда".

Своим Манифестом от 19 декабря 1774 года Екатерина II определила состав суда по делу Пугачева. Судьями были на­званы 14 сенаторов, 11 "персон" первых трех классов, 4 члена Синода, 6 президентов коллегий. В судебную колле­гию вошли (вопреки даже практике суда екатерининского времени) и два члена следственной комиссии — Волконский и Потемкин, причем в числе одних из главных распоряди­телей.

После подписания Екатериной II Манифеста Вяземский, до своего отъезда в Москву, обратился к ней с двумя докла­дами относительно обряда суда над Пугачевым. Он обгова­ривает с ней даже такие вопросы, как помещение для суда, и т.п. Эти доклады он лично вручил императрице и тут же записал на полях ее поручения.

Вначале он обговорил с ней вопрос о том, как быть с сек­ретными пакетами, которые поступают к нему почти "по каждой почте", и кто должен ей докладывать дела по Тай­ной экспедиции. Затем спросил: "Ежели не все назначенные в присутствие в Москве сенаторы к генварю месяцу съедут­ся, то можно ли начинать собрание?" Екатерина ответила: "Начинать".

Следующий вопрос был в отношении членов Синода: ес­ли кто из назначенных членов не прибудет, дожидаться ли или же кем заменить? Екатерина предложила: не дожи­даться, а можно позвать двух архиереев и одного архиманд­рита, с тем, чтобы "духовных не менее трех персон было".

Вяземскому важно было обсудить также вопрос, как по­ступать с участниками восстания — казачьими старшина­ми, которые схватили и выдали властям Пугачева, ведь со­гласно Манифесту они освобождались от наказания. Екате­рина подтвердила, что от наказания их освободить, однако с тем, чтобы "назначить новое для житья их место, только не в Оренбургской и Симбирской губерниях".

Руководители заговора против Пугачева — Федульев, Творогов, Чумаков, Бурнов и другие — были впоследствии отправлены на жительство в Прибалтику.

В своем докладе Вяземский предложил, чтобы "сентен­цию", то есть приговор, еще до подписания направить на апробацию императрице. Екатерина II с этим согласилась.

Во втором докладе Вяземский обговорил еще ряд вопро­сов. Так, он спрашивал: "Довольно ли за два дня до испол­нения "сентенции" объявить о том публике?" Екатерина нашла этот срок вполне достаточным.

В экстракте, то есть в обвинительном заключении, который должен был зачитываться на суде, Вяземский подчерк­нул карандашом места, которые, по его мнению, надо было опустить при чтении. Это были места из показаний Пугаче­ва о том, что он намеревался постричь Екатерину II в мона­хини, что он призывал пить за здоровье его высочества, то есть великого князя Павла Петровича, и относительно фа­воритки императора Петра III, Елизаветы Воронцовой. Ека­терина согласилась с тем, что оглашать эти показания не следует.

25 декабря Вяземский и Потемкин прибыли в Москву, а уже 29 декабря, в 10 часов утра, в здании Сената собрались сенаторы, чтобы обсудить вопрос о порядке суда над Пуга­чевым. Заседание открыл Вяземский. Он зачитал Манифест Екатерины II о назначении судей на процессе. На следую­щий день в Тронном зале Кремлевского дворца собрались судьи по делу Пугачева. Они также прослушали Манифест, а затем было оглашено обвинительное заключение. После этого Вяземский распорядился доставить в суд Пугачева. 31 декабря привезли Пугачева. Ему было задано несколько вопросов: он ли беглый донской казак Емелька Пугачев, он ли назвал себя государем Петром Федоровичем и другие. Пугачев отвечал односложно. Наконец генерал-прокурор обратился к нему с двумя последними вопросами: "Не имеешь ли сверх показанного тобою еще что объя­вить?" и "Имеешь ли чистосердечное раскаяние во всех со­деянных тобою преступлениях?"

Пугачев ничего более добавлять не стал, а на второй воп­рос ответил: "Каюсь Богу, всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому".

Когда Пугачева вывели из зала, Потемкин огласил записку о распределении подсудимых, по степеням их вины, на несколько групп. Большинство судей стояло за вынесе­ние самых тяжких наказаний, а для Пугачева требовали изощренной казни (колесования).

Вяземский постоянно информировал императрицу о ходе суда над Пугачевым. Желая угодить ей, в одном из докла­дов он изобразил Пугачева малодушным и трусливым. "Как Пугачев примечен весьма робкого характера, почему при вводе его перед собранием сделано оному было возмож­ное ободрение, дабы по робости души его не сделалось ему самой смерти".

Екатерина II широко использовала этот отзыв своего генерал-прокурора в переписке со своими зарубежными корреспондентами.

Суд вынес такой приговор: "Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол; части тела разнести по четы­рем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь".

"Сентенция" была составлена 2 января 1775 года. В тот же день Вяземский направил ее Екатерине II. 5 января императрица, ознакомившись с приговором, одобрила его и возвратила Вяземскому. 9 января судьи собрались для под писания приговора. Подписи поставили все члены суда, за исключением представителей Синода, отказавшихся подписывать приговор "из христианского милосердия".

10 января 1775 года состоялась казнь Е.И. Пугачева.

На следующий день Вяземский так писал об этом генерал-адъютанту Г.А. Потемкину: "Вчерашнего числа в одиннадцать часов утра действие исполнено. Пугачев был в великом раскаянии, а Перфильев и Шигаев толиком суевери­ем и злобою заражены, что и после увещания от священника не согласились приобщиться. Перфильев же и во время экзекуции глубоким молчанием доказывал злость свою, однако, увидя казнь Пугачева, смутился и оторопел.

Таким образом, совершилось наказание злодеям, и завтрашнего дня как тела, так и сани, на которых везен был Пугачев, и эшафот — все будет сожжено".

"СМОТРЯТ И БДЕНИЕ ИМЕЮТ О СОХРАНЕНИИ

ПОРЯДКА"

Значительное внимание генерал-прокурор Вяземский уделял организации работы нижестоящих прокуроров: кол­легий, приказов, контор, губерний и провинций. Он вел с ними весьма обширную переписку, направлял их деятель­ность в нужном русле посредством "предложений" и "орде­ров", следил за тем, чтобы они надлежащим образом выполняли свои обязанности.

В декабре 1763 года, когда на посту генерал-прокурора находился еще Глебов, Екатерина II именным указом пове­лела представить ей для утверждения в качестве прокуроров коллегий, губерний и провинций кандидатуры из числа "честных и способных людей". Заниматься этим вопросом пришлось уже Вяземскому вместе с обер-прокурорами. К апрелю 1764 года он сумел разобраться со своими кадрами и 14-го числа представил императрице рапорт "О назначении и распределении прокуроров по коллегиям, губерниям и провинциям", приложив к нему именной список представ­ленных к утверждению прокуроров. Этот доклад вместе с генерал-прокурором подписали обер-прокуроры Ф. Орлов, В. Всеволжский и М. Соймонов.

В докладе Вяземский писал: "Употребя все возможные силы, по мере нашего знания, старались сходствовать высо­чайшему Вашего Императорского величества соизволению, чтоб определены были люди способные, рассмотрели не только тех, которые вновь на порозжия места определить должно, но и о прежних, кои уже действительно в своих должностях находятся".

В этом докладе одних прокуроров предлагали на вакант­ные должности, других — на места прокуроров, которых "по незнанию их" Вяземский решил заменить. В отношении этих последних он просил императрицу дать поручение Сенату, чтобы "определить их к другим делам по их способности".

Всего Вяземским было представлено к утверждению им­ператрицы 52 человека, из них: 10 — на должности проку­роров коллегий и приказов; 8 — губерний и 34 — провин­ций. Екатерина II согласилась с этим списком, начертав на нем резолюцию: "Быть по сему".

Так, например, в Камер-коллегию на место прокурора Степана Волкова, "за его старостью", предлагался "обрета­ющийся в Казани при гимназии" надворный советник Алексей Кожин. Согласившись с этим, императрица, одна­ко, предложила, чтобы Кожин оставался на своем месте, пока "на его место способного изыскать будет можно". Замена Кожину нашлась только спустя несколько месяцев.

Прокурор Юстиц-коллегии Воронцов был заменен на­дворным советником Алексеем Колошиным, а в судный приказ вместо Давыдова был определен "бывший в Сыск­ном приказе, а ныне не у дел находящийся" Федор Хвощинский. Были заменены прокуроры также в главном ма­гистрате, в штате-конторе и в некоторых других учрежде­ниях. В Московской губернии на "порозжую вакансию" был назначен Черниговского пехотного полка секунд-майор Сергей Беклемишев, а в Петербургской губернии вместо Матвея Иванова — коллежский асессор Федор Колокольцев.

Наиболее полную регламентацию местный прокурорский надзор получил с введением в действие в 1775 году специаль­ного закона — Учреждения для управления губернией. Этот закон был разработан с учетом материалов, подготовленных еще Комиссией по составлению проекта нового Уложения.

Закон устанавливал, что в губерниях при наместническом правлении находятся прокурор и стряпчие казенных и уго­ловных дел. Такие же должности вводились при верхнем зем­ском суде, при губернском магистрате и верхней расправе.

Вследствие усиления прокурорской власти в губерниях значительно расширилась переписка генерал-прокурора. К нему чаще стали обращаться генерал-губернаторы и губер­наторы, другие должностные лица, намереваясь быстрее до­биться решения какого-либо вопроса.

К генерал-прокурору постоянно обращались губернские прокуроры. Они писали ему о рассмотрении тех или иных дел, о событиях, которые происходили в губерниях и кото­рые, по их мнению, могли его заинтересовать. Исследовате­ли пишут, что "никто из лиц, стоящих у власти, не знал так обстоятельно, как генерал-прокурор, всего, что соверша­лось в провинции, и всех, кто там служил".

И это действительно было так. Губернский прокурор Могилевского наместничества Тейлс, например, докладывал генерал-прокурору Вяземскому о пребывании Екатерины II в наместничестве с 22 по 30 мая 1780 года. Он самым под­робным образом описывал, где, как и кто встречал императ­рицу, что она говорила, какие происходили балы по этому случаю и т.п.

Каковы же были основные права и обязанности местной прокурорской власти во время генерал-прокурорства Вяземского?

Статья 404 главы XXVII Учреждений для управления гу­бернией устанавливала, что "губернский прокурор и губернские стряпчие смотрят и бдение имеют о сохранении везде всякого порядка, законами определенного, и в производстве и отправлении самих дел. Они сохраняют целость власти, ус­тановлений и интереса императорского величества, наблюда­ют, чтоб запрещенных сборов с народа никто не собирал, и долг имеют истреблять повсюду зловредные взятки".

Губернский прокурор, если где "усмотрит злоупотребле­ния, противные законам, учреждениям или указам", обязан был уведомлять об этом наместническое правление и гене­рал-прокурора, "дабы злоупотребление поправлено было".

Однако прокуроры это не всегда исполняли. 21 декабря 1781 года Вяземский, напоминая всем прокурорам об этой их обязанности, направил им специальный "ордер" о том, чтобы они немедленно докладывали ему о всех замеченных в присутственных местах злоупотреблениях.

Губернскому прокурору были подчинены все прокуроры и стряпчие наместничества, и он должен был принимать от них "доношения и об оных предлагать, где надлежит".

Прокурорам и стряпчим предоставлялось право в любое время входить как в наместническое правление, так и в па­латы. Всем чиновникам присутственных мест специально предписывалось, чтобы прокурорам "никто не перебивал речь, но терпеливо и в молчании выслушивали их заключе­ния и предложения по должности".

В соответствии с законом одна из основных обязанностей губернского прокурора — попечение о "прокормлении под стражею содержащихся, и чтоб дела сих людей скорее реше­ние получили, и они бы скорее отправлены или выпущены были". Для этого прокурору предлагалось "ходить чаще по тюрьмам, по крайней мере единожды в неделю, а именно по пятницам после обеда, дабы посмотреть состояние в тюрьме содержащихся, и доходит ли до них все то, что им определе­но, и содержат ли их сходственно их состоянию и человеко­любию".

В последующих, изданных в екатерининское время зако­нодательных актах прокурорам и стряпчим предлагалось неукоснительно наблюдать за правильностью применения статей Учреждений для управления губерний, при этом они даже предупреждались, что "за молчание" о неисполнении или нарушении этого закона будут подвергнуты "неупустительному взысканию". Если где-либо в губернии по присут­ственным местам обнаруживалось "упущение или расстройство", о котором прокурорские чины не представили кому нужно донесений, то они сами подлежали "ответу и взысканию законному".

Чиновники обязаны были беспрекословно давать проку­рорам и стряпчим все "реестры и дела присутственных мест". Прокурорские же заключения они должны были де­ржать в тайне от "тяжущихся", и те не имели права заяв­лять "подозрения" на прокуроров или требовать их отвода. Наряду с этим и самим прокурорам предлагалось "не при­сваивать себе не принадлежащей им власти", не задержи­вать журналы присутственных мест и не подписывать их вместе с членами присутствия.

Необходимо заметить, что права прокуроров часто нару­шались. Генерал-губернаторы и наместничества почти по­всеместно подминали под себя прокуроров и стряпчих. Дело доходило до того, что губернские правления назначали стряпчих своими секретарями, а губернаторы возлагали на них "письмоводство". Нередко прокурорам и стряпчим не отводились особые "камеры", то есть комнаты для работы, а в губернском правлении или палате "забывали" поставить для них стол.

Сенат, по предложению Вяземского, неоднократно ука­зывал губернаторам на подобные нарушения, но это мало меняло положение, и местный прокурорский надзор екате­рининского времени в действительности далеко не соответ­ствовал тому значению, которое было отведено для него за­коном.

При введении Учреждений для управления губерний прокурорами была проведена большая работа. Генерал-про­курор Вяземский направил на места "ордера" о доставле­нии к нему сведений о том, как будет рассмотрен этот закон в наместничествах. Прокурорам вменялось в обязанность сделать в правлениях специальные заключения и проконт­ролировать принятие резолюций.

В соответствии с законом в губерниях создавались мно­гие новые учреждения, и прокуроры разъясняли им сущ­ность новых узаконений. В своем рапорте генерал-прокуро­ру от 12 января 1782 года могилевский губернский проку­рор Тейлс писал: "Во исполнение Высочайшего Ее Импера­торского Величества Указа о управлении губерний учрежде­ния, Могилевское наместничество во всех присутственных местах, где срочное заседание положено, сего генваря 10-го числа каждое присутственное место вступило в правление своей должности, и при вступлении во оные, от прокуроров и стряпчих читаны были из Высочайших учреждений статьи и приличные к тому законы".

На свои должности прокуроры губерний, верхнего зем­ского суда, магистрата и верхней расправы назначались Се­натом по предложению генерал-прокурора, а губернские стряпчие — только Сенатом. Стряпчие же верхнего земского суда, магистрата и верхней расправы назначались на долж­ность Сенатом по представлению палат, а уездные стряпчие — наместническим правлением.

Губернскими прокурорами работали в то время многие довольно активные и инициативные чиновники. В начале 1780-х годов губернскую прокуратуру в Полоцком намест­ничестве возглавил Менделеев — человек волевой и думаю­щий. Он не только активно отстаивал закон, но и вносил интересные предложения. В марте 1782 года он представил в Полоцкое наместничество обширную записку, состоящую более чем из десяти пунктов, в ней он внес предложение о лучшем устройстве судебной части и всего управления в на­местничестве. Доказывая ненужность некоторых магистра­тов, он писал: "Есть магистраты в .Белоруссии новых горо­дах ненужные, такие, в коих меньше пятидесяти душ и в такие города выбрано полное число судей магистратских, что не согласуется со статьей 278 XX главы Высочайших учреждений; а причем и судьи в иных магистратах заодно все безграмотные, чего ради не благоволено ли будет, чтоб в тех городах, в коих нет грамотных годных в судьи людей и в коих меньше полутораста душ, магистраты уничтожить. Через то не будет напрасной казне убыток произвождением жалованья, а мещан причислить к другим городам и маги­стратам поблизости".

Затем он обосновывал ненужность многих уездных су­дов. "В каждом городе, — отмечал Менделеев, — учрежде­ны уездные судьи, а как есть такие уезды, в коих весьма мало число дворян... следовательно, при случае выборов су­дей выбрать неоткуда и судить им некого".

Оригинальные идеи Менделеев высказывал по вопросам рассмотрения уголовных дел, подчеркнув, что многие судьи не знают формы судопроизводства, о переписке с генерал-губернатором и др.

Прокуроры екатерининского времени, даже самые чест­ные, справедливые и толковые, не были застрахованы от наказаний и подвергались взысканиям за малейшие нару­шения. Они должны были соблюдать особую осторожность в официальной переписке; в частности, в своих предложениях и представлениях воздерживаться от резких и уж тем более оскорбительных выражений. Сенат и генерал-прокурор сле­дили за этим строго. В этом отношении характерно такое дело, рассмотренное Сенатом.

В мае 1779 года и в апреле 1780 года были объявлены Всемилостивейшие Манифесты об амнистии в отношении беглых крестьян. Вскоре после их опубликования в Полоц­ком наместничестве появились вернувшиеся из-за границы крепостные крестьяне надворного советника Философа: некий Николай Иванов с женой Агафьей, Михаил и Семен Са­мойловы и девица Василиса Федотова с незаконнорожден­ной дочерью Марусей. Уездный суд в ноябре 1780 года, на основании Манифестов Екатерины II, вынес определение о том, чтобы владельцам их не отдавать, а записать, с их со­гласия, в мещанское состояние. Однако капитан Усольцев, длительное время разыскивавший беглых крестьян по дове­ренности их владельцев, обжаловал это решение в Верхний земский суд, который постановил отдать крестьян их преж­ним хозяевам, обосновывая это тем, что вернулись они из-за границы не добровольно.

В дело вмешались губернский прокурор Менделеев и гу­бернский стряпчий Некрасов. Прокурор Менделеев на реше­ние Верхнего земского суда подал "предложение" о рассмот­рении этого дела вновь. Суд с ним не согласился. С другой стороны, стряпчий Некрасов, под давлением Полоцкого на­местника генерал-поручика Ребиндера, направил в Палату уголовного суда представление, в котором просил ее взять это дело к себе и "учинить следствие". Палата также не со­гласилась со стряпчим.

Несмотря на то что прокурор и стряпчий по-разному смотрели на это дело, тем не менее Менделеев опротестовал решение Верхнего земского суда и Палаты уголовного суда перед генерал-прокурором Вяземским. Тот счел нужным поддержать своего подчиненного и перенес рассмотрение этого вопроса в Сенат. Им отмечалось, что "означенные кре­стьяне содержатся под стражей долгое время может быть безвинно и на поруки не освобождаются".

Первый департамент Сената, рассмотрев дело в марте 1782 года, вынес решение. Он отменил решение Верхнего земского суда, "яко несогласное" с Манифестом, подчерк­нув, что суд должен был основывать свое мнение на "истине и точном разуме законов", а отнюдь не на "догадках, ника­кого внимания не заслуживающих". Верхний земский суд, по мнению Сената, поступил не только "весьма неосмотри­тельно, но даже не хотел исправить погрешность и тогда, когда наместнического правления прокурор рекомендовал приступить ко вторичному рассмотрению". Сенат предло­жил наместническому правлению взыскать с суда штраф "за неисправное решение" в пользу приказа общественного призрения.

Сенат определил также: крестьян освободить и записать по их желанию в мещанское состояние.

Сенат усмотрел, что прокурор Менделеев и стряпчий Не­красов со своей стороны "не соблюли должной благопри­стойности в своих переписках". Так, замечание прокурора в протесте о том, что Палата уголовного суда "сыскать закона не могла". Сенат расценил как объявление выговора Пала­те, на что прокурор не имел права. Усмотрев нарушение, от­мечал Сенат, прокурор должен был "не с укоризною писать, а пристойным образом". Стряпчий Некрасов был подверг­нут штрафу, а в отношении прокурора Менделеева, кото­рый подчинялся непосредственно генерал-прокурору, поста­новлено представить дело на его рассмотрение.

Для занятия должности прокурора или стряпчего в кон­це XVIII века не требовалось какого-либо специального об­разования. В то же время при генерал-прокуроре Вяземском на эти должности нередко зачислялись очень грамотные лю­ди, имевшие даже университетское образование. Некоторые прокуроры, наряду с исполнением своих служебных обя­занностей, активно занимались литературной деятельно­стью.

Поэт и прозаик Владимир Трофимович Золотницкий, получивший образование в Московском университете, в те­чение 14 лет служил прокурором в Кременчуге и Катеринославле.

В 1773 году прокурором в Юстиц-коллегию лифляндских, эстляндских и финляндских дел был определен Иван Иванович Акимов. Он вышел из семьи бедного канцеляри­ста. В 12-летнем возрасте поступил "казеннокоштным" уче­ником в Академическую гимназию, по окончании которой получил звание переводчика. Акимов много и успешно за­нимался переводами. К концу жизни он занимал уже пост вице-президента Юстиц-коллегии и имел чин действитель­ного статского советника.

Длительное время работал прокурором известный поэт конца XVIII — начала XIX века Иван Иванович Бахтин. В молодости он служил в армии, участвовал в русско-турец­кой войне. Затем перешел на штатскую службу и занял дол­жность стряпчего в Тобольском верхнем земском суде; после этого работал в Перми — вначале губернским стряпчим, а потом прокурором Пермского верхнего земского суда. С марта 1788 года по май 1794 года он работал губернским прокурором в Тобольске. Именно в этот период своей жизни Бахтин плодотворно занимался литературной деятельно­стью. Он был одним из основных сотрудников журнала П.П.. Сумарокова "Иртыш". В его творчестве преобладали сатирические темы и жанры. Писал Бахтин, в основном, са­тиры и эпиграммы, проявляя в своих произведениях истин­ное сочувствие к людям труда.

Бахтин известен своей непримиримостью ко взяточниче­ству. Современники ценили в нем "высокую честность, об­ширный, саркастический ум и особенное расположение к добру в отношении к своим ближним".

ОТСТАВКА

В начале 1790-х годов А.А. Вяземский стал все чаще и чаще болеть. Он уже не мог в полную силу выполнять гене­рал-прокурорские обязанности и просился в отставку, но Екатерина II все тянула с этим вопросом. В сентябре 1792 года, когда он был уже прикован к постели, она приняла его отставку. Его обязанности она разделила между четырех человек. Генерал-прокурорскую должность "на короткое время" поручила А.Н. Самойлову.

Статс-секретарь Екатерины II Храповицкий записал в своих "Записках" выражение императрицы: "Жаль князя Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него вытерпела".

Генерал-прокурор Вяземский постоянно пользовался ми­лостями Екатерины II. Вскоре после вступления в долж­ность он получил чин генерал-поручика и был пожалован орденами Белого Орла и Св. Анны. В последующем он на­граждался орденами Св. Александра Невского, Св. Андрея Первозванного и многими другими. В качестве награды за свои труды он получал также от императрицы крупные де­нежные суммы и крепостных крестьян.

Вяземский был женат на дочери бывшего генерал-проку­рора Н.Ю. Трубецкого — Елене Никитичне.

Отзывы о нем весьма противоречивы. А.М. Тургенев пи­сал о нем: "Скажут, что и при Екатерине видали людей с свинцовыми головами на важных государственных местах, например, генерал-прокурор князь Вяземский, от которого, по тогдашней организации управления империи, все зави­село. Согласен, все знали, что Вяземский был человек с оси­новым рассудком. По каким уважениям, по каким расчетам Екатерина держала Вяземского на столь важном посту в го­сударстве — угадать и объяснить трудно, скажу — реши­тельно невозможно".

Резко отрицательно отзывался о Вяземском Г.Р. Держа­вин в своих "Записках", считая его виновником многих своих бед и неприятностей по службе. Это, однако, не меша­ло ему написать стихи в честь князя и княгини Вяземских, когда в 1791 году они праздновали годовщину своего супру­жества.

Д. Бантыш-Каменский в своем "Словаре достопамятных людей русской земли" писал: "Князь Вяземский отличался верностью своею престолу, бескорыстием, был чрезвычайно трудолюбив, умел избирать достойных помощников; враг роскоши, но скуп и завистлив, как отзывались о нем совре­менники". Умер А.А. Вяземский 8 января 1793 года.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Заичкин И.А. и Почкарев И.Н.: "Русская История от Екатерины Великой до Александра II". — М.: "Мысль", 1993.

2. Звягинцев А.Г. и Орлов Ю.Г.: "Око государево. Российские прокуроры. ХVIII век." — М.:  "Российская политическая энциклопедия", 1994.

3. "Россия и мир: Учебная книга по истории. Часть I." — М.: "ВЛАДОС", 1994.

4. "Энциклопедия для детей. Т. 5, ч. 2." — М.: "Аванта+", 1997.

5. "Энциклопедия Брокгаузъ и Ефронъ". — СПб. 1895.