Экология и культура 
Совокупная
человеческая деятельность способна теперь коренным образом подорвать природное
равновесие биосферы и тем самым привести к гибели человеческую цивилизацию.
Глобальные проблемы современности и новые социокультурные детерминации изменяют
те парадигмальные установки, которые традиционно конституировали и определяли
содержание картины экологической реальности. Решение проблем экологической
безопасности сегодня показывает, что в качестве доминирующих парадигм должны
быть избраны такие, например, как «чувство глобальности» (А.Печчеи),
«виртуальная ценность» (Ортега-и-Гассет) и другие элементы нового гуманизма,
составляющие контекст современного цивилизационного процесса. Именно они
призваны уже в новых социальных реалиях сформировать системное экологическое
мышление и иерархию функционирующих в обществе ценностей-регуляторов
целенаправленной индивидуальной и массовой деятельности. В развитии социума
подобные ценностные установки определяют уровень экологической культуры, когда
субъект на основе выбора соответствующих парадигм способен создавать
приоритетные социокультурные программы, обеспечивающие нормальное развитие
системы «природа-общество», ее закономерную коэволюцию, правильно оценивать,
моделировать и решать возникающие экологические проблемы. [12].
Проблема
предотвращения экологической, или биосферной, катастрофы, перехода человечества
к устойчивому развитию (глобальная экологическая проблема, ГЭП) вне всякого
сомнения превосходит по своей грандиозности все прочие, с которыми человечество
встретилось в своем развитии. И никогда еще не было такого гигантского разрыва
между масштабами проблемы и нашими возможностями ее решения.
1.3.
Пути преодоления кризисных явлений в культуре.
Для культуры XX века в отличие от XIX века, в котором культура мыслилась в
тех же синонимах, что и цивилизация, характерно разведение этих понятий. При
этом культура продолжает оставаться символом всего позитивного, а цивилизация
получает нейтральную оценку, а порой и прямой негативный смысл.
Цивилизация, как
синоним материальной культуры, как достаточно высокая ступень овладения силами
природы, безусловно, несет в себе мощный заряд технического прогресса и
способствует достижению изобилия материальных благ. Вместе с тем техника,
материальное изобилие сами по себе еще не означают собственно культурного,
духовного расцвета, они не могут быть оценены как безусловно нравственные или
же как безусловно ненравственные: они нейтральны. Культурная значимость
технических завоеваний зависит от того, в каком ценностном контексте они
используются, а это не только орошение ранее неплодоносных земель, но и
создание изощренных орудий массовых убийств. Понятие цивилизации чаще всего
связывается с этим ценностно-нейтральным развитием техники, которую можно
использовать в самых разнообразных целях, а понятие культуры, наоборот,
максимально сблизилось с понятием духовного прогресса. Цивилизация — это
преобразованный человеком мир материальных объектов, а культура — это
внутреннее достояние самого человека, оценка его духовного развития, его
подавленности или свободы, его полной зависимости от окружающего социального
мира или его духовной автономности.
К негативным
качествам цивилизации обычно относят ее тенденцию к стандартизации мышления,
ориентацию на абсолютную верность общепринятым истинам, свойственную ей низкую
оценку независимости и оригинальности индивидуального мышления, которые
воспринимаются как «социальная опасность» [3]. Если культура, с этой точки
зрения, формирует совершенную личность, то цивилизация формирует идеального
законопослушного члена общества, довольствующегося предоставленными ему благами.
Цивилизация все чаще понимается как синоним урбанизации, скученности, тирании
машин, как источник дегуманизации мира. В самом деле, как бы глубоко ни проник
человеческий ум в тайны мира, духовный мир самого человека остается во многом
загадочным. Цивилизация и наука сами по себе не могут обеспечить духовного
прогресса, здесь необходима культура как совокупность всего духовного
образования и воспитания, включающие в себя весь спектр интеллектуальных,
нравственных и эстетических достижений человечества.
Еще в 20-х годах
Н. Бердяев писал: «Мы живем в эпоху, аналогичную гибели античного мира… Все
привычные категории мысли и формы жизни самых «передовых», «прогрессивных» и
даже «революционных» людей XIX и XX веков безнадежно устарели и потеряли
всякое значение для настоящего и особенно для будущего… Индивидуализм,
авторизация общества, безудержная похоть жизни, неограниченный рост
народонаселения и неограниченный рост потребностей, упадок веры, ослабление
духовности — все это привело к созданию индустриально-капиталистической
системы, которая изменила весь характер человеческой жизни, весь стиль ее,
оторвав жизнь человека от ритма природы. Машины, техника, та власть, которою
она с собой приносит, та быстрота движения, которую она порождает, создают
химеры и фантазии, направляют жизнь человека к фекалиям, которые производят
впечатление на ирреальных реальностей. Повсюду раскрывается дурная
бесконечность, не знающая завершения» [11]. Экологический кризис,
кризис антропологический, угроза третьей мировой войны, Чернобыль, кризис
нравственности и морали, рост всевозможных заболеваний, возрастание неравенства
во многих сферах жизни — все это и есть дурная и даже гибельная бесконечность.
Но как же иначе, говорят оптимисты, как прокормить миллиарды людей, удовлетворить
их растущие потребности в жизни, как создать комфорт и достойный уровень жизни,
как удовлетворить тягу человека к свободе, новизне, творчеству и к успеху? И
они ищут пути разрешения этих вопросов.
Сегодня
намечаются два противоположных пути решения. Один — это надежда разрешить
кризисные явления культуры на путях разума, науки, образования, за счет
разумной организации жизни, производства, сознательного подхода ко всему,
изменение ориентиров развития науки и технологии. Другими словами
первостепенное значение должны иметь цели духовного и морального
совершенствования человека, а также улучшения его материальных условий. Второй
путь разрешения кризисных явлений можно назвать «альтернативным» или
«эзотермическим». Его сторонники предсказывают возвращение рода человеческого
или к различным модификациям религиозной культуры или к формам жизни более
«естественным» для человека и жизни — с ограниченными здоровыми потребностями,
ощущением единства с природой и космосом, формам бытия человека свободного от
власти техники.
Эти два подхода
существуют, но одновременно набирают силу и кризисные явления. К несчастью,
замечает Ф. Майор, «мир во многих отношениях продолжает двигаться в
направлении, которое отнюдь не ведет к исправлению нынешних недостатков. Более
того, общество пребывает в таком душевном состоянии, что его не волнуют
разоблачения и изобличения, какими бы обоснованными и аргументированными они не
были». Но, с другой стороны, укрепляются и расширяются движения отдельных групп
и граждан, движения «зеленых», реализующих альтернативные формы жизни:
например, практикующих восточный или западный эзотермизм или частичный отказ от
благ нашей цивилизации. [14].
Пессимисты
критикуют утопические убеждения оптимистов. Они уверены, что в мире правит не
разум, а скорее стихия, что рациональное и разумное не свойственно людям, что
культура — это не разумное построенное целое, а живой организм с неизвестной
нам жизнедеятельностью и движением. Оптимисты, естественно, возражают:
человечество далеко ушло по пути современной цивилизации, назад пути нет,
разум, рационализм, все атрибуты современной цивилизации — наша судьба, мы
спасемся в лоне этой цивилизации или погибнем. Впрочем, они убеждены, что
человечество не погибнет, а напротив, справится со всеми своими проблемами, как
до сих пор оно справлялось и достигнет нового могущества и на земле и в
космосе.
Современные
мыслители занимают в отношении техники ту или иную позицию, как правило, они
связывают с техникой (понимаемой достаточно широко) кризис культуры и
цивилизации. Однако лишь немногие смогли объяснить влияние техники на
современную культуру. Например, Хайдеггер основную проблему видит в том, что
современная техника поставила на службу человека и природу, и самого человека.
О том же говорит и Ясперс, утверждая, что человек становится одним из видов
сырья, подлежащего обработке, и не может уже освободиться от власти созданной
им техники. В результате природа и человек деградируют, поскольку становятся
простыми функциональными элементами и материалом бездушной машины — поставляющего
производства. Мемфорд видит причину кризиса в другом: чрезвычайном усилении в
культуре значения «мегамашин» — это полностью организованная и единая
социальная система, в которой общество функционирует подобно машине, а люди —
подобно ее частям. Этот вид организации с его тотальной координацией: с
«постоянным увеличением порядка, мощи, предсказуемости и всеобщего контроля» —
достиг почти чудесных технических результатов в ранних мегамашинах вроде
египетского или месопотамского общества, а с помощью современной технологии
найдет свое полнейшее выражение в будущности технологического общества. [14].
По мнению Фромма
понятие мегамашины помогает прояснить некоторые недавние явления. Он полагает,
что мегамашина широко применялась в период сталинской индустриализации, а затем
в системе, использованной китайскими коммунистами.
Итак, некоторые
мыслители полагают, что технику необходимо гуманизировать, сделать сообразной
природе и человеку, другие же уверены, что любая попытка гуманизировать
современную систему, внедряя в нее человеческие ценности, обречены на провал.
Обе стороны выдвигают достаточно убедительные аргументы. Можно выделить еще
одну точку зрения, она прозвучала в выступлениях Ф. Раппа на международном
совещании в 1989 году. Суть ее в том, что за техникой стоят механизмы культуры
и ценности человека, поэтому решить проблему техники можно нормальным путем —
совершенствуя общество, социальные институты, демократические механизмы
контроля, образование.
Вероятно,
изучение техники должно помочь в разрешении кризиса современной культуры,
должно исходить из идеи ограничения или даже отказа от традиционно понимаемого
технического прогресса, трансформации технического мира, концепции создания
принципиально новой техники, т.е. такой, с которой может согласиться человек и
общество, которая обеспечит безопасное развитие и существование. Наряду с
попытками идти в этом направлении, создавая экологически чистые технологии,
альтернативные источники энергии, разрабатывая новую технологическую политику,
набирают темпы традиционные пути и способы технического развития. Это особенно
характерно для менее развитых стран, что подводит человечество ко второй волне
экологического кризиса.
Характерный
момент в развитии современной культуры — появление и формирование наряду с традиционным
ее образом, нового. Традиционный образ мировой культуры связан прежде всего с
идеями исторической и органической целостности, представлениями о традициях.
Новый образ культуры все более ассоциируется с идеями космическими,
экологическими, этическими идеями единства Человечества и его судьбы.
Планетарные категории выдвигаются на первый план так же, как и этические.
Сегодня все
больше людей приходят к осознанию неблагополучия своей и современной жизни и
ищут выход из сложившегося положения. Движение «зеленых», экологические
движения, поиски новой нравственности, движения за новую телесность
(натуропатическое питание, музыкальное движение, йога, карате, разные формы
медитации и т.д.) — все это ростки новой альтернативной культуры. [13].
Следует отметить
и формирование нового типа культурного взаимодействия, включающего: отказ от
упрощенных рациональных схем решения культурных проблем. Все большее значение
приобретают способности к пониманию чужой культуры и точек зрения, критический
анализ собственных действий, признание чужой культурной самобытности и чужой
истины, умение включить их в свою позицию и признание правомерности
существования многих истин, умение строить диалогические отношения и идти на
компромисс. Новый тип социального действия все больше нуждается в культурных
составляющих и должен подчиняться логике культурной коммуникации.
Проследим
основные этапы нравственно-этического обоснования взаимодействия человека
(человечества) с биосферой на протяжении человеческой истории. На ранних
стадиях развития человечества мы встречаемся с “антропоморфизацией” и
“этизацией” космоса, всего мира, что ярко отражено в фольклоре и мифологии,
древнегреческой натурфилософии. Весь мир предстаёт как одушевлённый; микрокосм
(отдельный человек) развивается в гармонии с макрокосмом (Вселенной в целом).
Человек выступал “мерой всех вещей” (Протагор). Но уже у Демокрита появляется
различение законов природы (всеобщая необходимость, Большой Диакосмос) и
законов, устанавливаемых людьми (Малый Диакосмос). [5].
Происходит
отчуждение человека (общества, культуры) от природы; особенно быстро этот
процесс идёт с развитием индустриализма. Мораль рассматривается только как
способ регуляции взаимоотношений между людьми и между личностью и обществом.
Конечно, отдельные экологические интуиции сохранялись в контексте различных
духовных традиций: христианства (идея спасения всем миром), буддизма и
джайнизма (ненанесение вреда всему живому), философии Б. Спинозы
(пантеистическая трактовка Вселенной) и др. Но в целом христианский догмат
“человек –венец творения” становился в условиях отчуждения человека от природы
вольным или невольным оправданием “колонизаторской” линии проведения: природу
“покоряли”, “завоёвывали”, от неё “не ждали милости”. В конце XIX и особенно в
XX веке становится ясно, что такая стратегия обречена; необходимо
сформулировать новые нравственно-этические принципы, в которых природа
(биосфера и геосфера) рассматривалась бы как субъект.
Происходит
изменение обоснования нравственности, по-новому выделяются её основания. Если
раньше выполнение нравственных требований происходило в основном под влиянием
страха воздаяния или долга вопреки склонности, то теперь на первый план выходят
принципы милосердия, любви, ненасилия.
Уже в конце ХIХ
века В.С. Соловьев так формулирует высший нравственный принцип: “Нравственная
воля, как таковая, должна иметь своим подлинным предметом все существа не как
средства только, но и как цели, или в форме императива: действуй таким образом,
чтобы все существа составляли цель, а не средство”[5]. И хотя у Соловьева
человек рассматривается как высшее существо, природный мир как низшее, к
которому человек может испытывать только жалость, но тем не менее включение в
сферу нравственной регуляции природы – очень важный шаг.
Рассмотрим
основные направления этического обоснования нравственного отношения к биосфере
в ХХ веке. На наш взгляд, это космизм и витализм (развиваются в рамках
философии и этики), “глубинная экология” и “критический гуманизм” (вырастают в
контексте постнеклассического научного знания).
В русском
космизме этика тесно переплетается с экологией. Так, в 1913г. русский ученый
Н.А. Умов пишет статью “О задачах развития техники в связи с истощением
природных ресурсов”. Это был, фактически, первый глобальный научный прогноз в
истории человечества. В 1922г. ученик Вернадского А.Е. Ферсман поставит вопрос
о пределах развития человеческой культуры в связи с ограниченностью природных
ресурсов. Только через 50 лет появятся “Пределы роста” Римского клуба,
возникнет интерес к экологической этике. [2].
Витализм в этике
ХХ века представлен творчеством А.Швейцера. Он понимал мораль, исходя из
основного и единственного принципа “благоговения перед жизнью”: “Я - жизнь,
которая хочет жить среди жизни, которая хочет жить”. Речь идет о благоговейном
отношении ко всем без исключения формам жизни. Убить человека и без
необходимости сорвать цветок - в равной степени зло. Воля к жизни раздвоена:
одно живое существо утверждает себя за счет другого. Только мыслящий человек
способен адекватно воплотить волю к жизни; следовательно, его задача –
способствовать утверждению жизни всюду, где это возможно, и сводить к минимуму
вред, который он наносит окружающему миру своей деятельностью. Полностью
избежать зла жизнеотрицания (жизнеуничтожения) невозможно, и потому “чистая
совесть – изобретение дьявола”. В этике Швейцера есть опасность абсолютизации
биосферной “воли к жизни” и недооценки роли человека, но все же, на наш взгляд,
основной пафос творчества Швейцера – акцент на непосредственное прямое
действие, принцип деятельного милосердия и ненасилия. В связи с этим
огрублением является трактовка принципа “благоговения перед жизнью” Швейцера
как “прибежища для фарисеев (чумная бацилла так же священна, как и человек)”.
В
постнеклассической науке человек как субъект познания и деятельности становится
центром единой картины мира. Дискуссии о природе НТР доказали актуальность
фундаментальных вопросов о природе человека и прирооде самой природы. Новейшее
научное мировоззрение наполняется гуманистическим смыслом, становится
источником нравственных ценностей всепланетного масштаба. Экологический
императив “коэволюции человека и природы” (Н.Н. Моисеев) дополняется
нравственным императивом и переплетается с ним.
Так, из экологии
вырастает экологическая этика и, в частности, экософские концепции “глубинной
экологии” (А. Нейс, У. Фокс, Б.Дивол, Дж. Сешенс и др.)[7]. Глубинная экология
начинается с осознания ложности многих потребностей и деструктивности многих
желаний, порожденных обществом потребления. Задача заключается не только в
изменении отношения к биосфере (осознание внутренней ценности естественного
мира), но и изменении отношения человека к самому себе (своей внутренней
природе). Отсюда следует две наиболее общие нормы глубинного экологического
сознания – самореализация и биоцентрический эгалитаризм. Глубинный
экологический смысл “Я” требует не только освобождения от отношений изоляции и
конкуренции с другими людьми, но и процесса идентификации до опыта переживания
всего нечеловеческого мира (растений, животных, биосферы, всей планеты в целом)
как части самого себя. Глубинная экология – это путь, индивидуальная практика,
противопоставляющая себя господствующему технократическому мировоззрению.
Однако принцип биоцентрического эгалитаризма, будучи последовательно
проведенным, оказывается связанным с “зеленым фундаментализмом”. Так, четвертый
из восьми принципов глубинной экологии, сформулированных А.Нейсом, а
впоследствии подробно развитых Б.Диволом и Дж. Сешенсом, звучит так: “Расцвет
человеческой жизни и культуры возможен только при существенном снижении
человеческой популяции. Такого снижения требует развертывание других форм
жизни”. На совести авторов остается вопрос, какими путями можно снизить
человеческую популяцию. [7].
Страницы: 1, 2, 3
|
|
