Реферат: В силовом поле "Тихого дона" (М. Шолохов и послевоенная проза: сближения и несходства)

Реферат: В силовом поле "Тихого дона" (М. Шолохов и послевоенная проза: сближения и несходства)

В силовом поле "Тихого дона" (М. Шолохов и послевоенная проза: сближения и несходства)

В. Саватеев

1

Художественное силовое поле «Тихого Дона» М. Шолохова многозначно и многофакторно. Прежде всего, это - поле романа, вобравшего в себя открытия русского романа XIX и XX века, романа социально-психологического, в котором судьбы главных героев неотрывны от судеб России, от тех проблем, «болей и обид», говоря словами поэта, которыми живет народ. И при всем этом - романа онтологического, философского, не бытового, а бытийного характера, - какими и были большинство лучших русских и мировых романов. Архитектура такого романа предусматривает как нижние, так и верхние, высшие, этажи - то есть это литература чувства и мысли в их неразрывности, высшем художественном синтезе, когда эмоциональное и мыслительное не противоречит и не подавляет, а органически дополняет и углубляет друг друга.

Далее, при всей своей традиционности и укорененности в русской и мировой художественной литературе, это роман глубоко новаторский - и не в облегченно-эпатирующей или элитарно-экспериментаторской разновидности, а в самом что ни на есть органическом и общепонятном виде, когда новаторство рождается на глубине, а не на поверхности, в самой сокровенной сути художника, его миропонимания, эстетики, поэтики, и может быть доступен самому широкому читателю, - разумеется, каждому соответственно своему уровню.

«Тихий Дон» - роман теперь уже исторический, но и современный, как никогда ранее. Это свойство всех великих произведений, которые написаны не с позиций узкой партийности, а с позиций исторической перспективы, общенародного идеала. Это роман в лучшем смысле этого слова объективный, за что автора нещадно критиковали, обвиняли в классовой неопределенности. Да, М. Шолохова трудно упрекнуть в прямолинейности, однозначности, но это не пресловутая амбивалентность, нейтральность или равнодушие автора, а взгляд с высоты понимания исторических процессов, во многом на уровне интуиции, художественной гениальности, предчувствия. И это, что не менее важно, нежелание льстить власти, угождать политической и прочей конъюнктуре, самодостаточность, мужество и достоинство русского писателя, что, в общем, тоже входит в понятие эстетики как составная часть.

И еще - «Тихий Дон» - роман, как раньше говорили, областнический, казачий, привязанный к определенному географическому региону - по материалу, по языку, по умонастроению, по многим деталям, по своей художественной образности и конкретности. Но, вне всякого сомнения, еще более это роман общерусский, общенациональный, общемировой -как общерусскими и общемировыми были романы «Обломов» И. Гончарова, «Мертвые души» Н. Гоголя, «Дворянское гнездо» И. Тургенева, «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского, «Война и мир» Л. Толстого, а позже «Жизнь Клима Самгина» М. Горького, «Хождение по мукам» А. Толстого, «Мы» Е. Замятина, «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «Чевенгур» А. Платонова, «Вор» и «Русский лес» Л. Леонова, романы русских писателей в эмиграции Б. Зайцева, И. Бунина, И. Шмелева, В. Набокова. Роман М. Шолохова в этом ряду - равный среди первых, а во многом и первый среди равных...

Таковы только некоторые составляющие художественного силового поля романа «Тихий Дон». Под его благотворное влияние попадали многие писатели не только в тридцатые годы (это предмет особого исследования), но и активно работавшие в послевоенное время - об этом наш разговор. Среди этих писателей были и художественно, мировоззренчески близкие Шолохову, и те, кто сознательно или бессознательно отталкивались, остро полемизировали с ним, но тоже по-своему подвергались его «облучению». Интересно и поучительно и то, и другое - и сближения, и несходства. Обратим внимание лишь на некоторые из них.

2

Драматична сцена, которой завершается роман «Тихий Дон», - сцена возвращения его главного героя Григория Мелехова домой... Встреча отца и сына - волнующая до слез, встреча как оправдание того долгого и извилистого пути, который прошел Мелехов: «Все ласковые и нежные слова, которые по ночам шептал Григорий, вспоминая там, в дубраве, своих детей, - сейчас вылетели у него из памяти... Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына... Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем огромным, сияющим под холодным солнцем миром» [1].

Подобный мотив звучит и в рассказе А. Платонова «Возвращение». Ко времени написания этого рассказа А. Платоновым была создана уже большая часть его ныне известных произведений. В их числе - рассказы и повести «Усомнившийся Макар», «Река Потудань», «Город Градов», «Впрок (Бедняцкая хроника)», до нашего времени пролежавшие в столе «Ювенильное море» и «Котлован», роман «Чевенгур» и другие. К тому времени уже в основном сложился неповторимый творческий метод писателя, в котором соединились традиции русского реализма, с его глубоким интересом к социальным, философским проблемам, и поиск новых форм, изобразительных средств, особый платоновский стиль, язык; все это вместе взятое обозначало по сути рождение нового типа художественного мышления, во многом созвучного - при всем различии и глубокой оригинальности - шолоховскому. Но бесспорно и другое: М. Шолохов также не мог пройти мимо художественного опыта А. Платонова. Об этом, на наш взгляд, свидетельствует хотя бы один из лучших рассказов послевоенной прозы - «Судьба человека»...

Мотив возвращения для А. Платонова был не новым; в разных вариантах и контекстах, с разными смыслами он появлялся в творчестве писателя не раз, - в частности, в его рассказе «Река Потудань» (1937). Молодой красноармеец Никита Фирсов возвращается домой после Гражданской войны. Автор выразительно рисует картины с трудом возрождающейся жизни, возвращение к героям надежды и веры в лучшее будущее. Для Никиты эта надежда связана с его глубоким, искренним чувством к девушке Любе. Их чувство подвергается испытаниям, и кажется, любви не место в той трудной, беспросветной нужде, которую переживают герои. Но они преодолевают всё и чувствуют себя счастливыми. Внешне это сентиментальная история со счастливым концом. Но столь непритязательный сюжет писатель умеет наполнить глубоким нравственным и философским содержанием, найти опять-таки внешне простые и в то же время незабываемые слова и краски, - от всего этого рассказ превращается в исповедь сердца, страдающего и любящего вопреки всему и вся...

Как «жить теперь новой гражданской жизнью?» - таким же вопросом задаются герои рассказа «Возвращение»; в чем-то они схожи с героями «Реки Потудань», но во многом и различны. Переход от военного лихолетья к мирной жизни оказывается еще более сложным и трудным. Вначале капитан Иванов, вернувшись домой, «почувствовал тихую радость в сердце и спокойное довольство». Но вскоре писатель отмечает, что Иванов «слишком отвык от домашней жизни и не мог сразу понять даже самых близких, родных людей» [2]. Он не может простить свою жену, подозревая ее в измене, хотя она по-прежнему любит его. Однако ему кажется, что она обманывает его; он вымещает на ней свои боли и обиды, всю ту злость и горечь, которую оставила в его душе война. Капитан Иванов и ему подобные, даже победив, покалечены жестокой войной, ее неизгладимый след остался навсегда в их усталой душе. Драматизм возвращения с долгой, кровавой войны усугубляется тем, что герой не может понять и принять своего сына Петрушу, который стал не по возрасту серьезным, рассудительным, - «как дед». В этом он тоже упрекает жену и решает уйти от нее, от семьи.

Рассказ написан жестко, художественно чрезвычайно экономно и выразительно. Автор, кажется, не оставляет места для «расслабляющей» психологии. Главные герои - Иванов и его жена - словно живут в других мирах, по разным законам, их дороги должны неизбежно разойтись. Но в конце рассказа в душе Иванова все же происходит душевный, нравственный сдвиг, некий щелчок - «стрелки» путей переводятся, и «поезда»-герои все же идут на сближение. Этот сдвиг, как и у Шолохова, кристаллизуется и совершается под влиянием детей. «Иванов закрыл глаза, не желая видеть и чувствовать боли упавших, обессилевших детей, и сам почувствовал, как жарко у него стало в груди, будто сердце, заключенное и томившееся в нем, билось долго и напрасно всю жизнь, и лишь теперь оно пробилось на свободу, заполнив все существо теплом и содроганием» [3]. Иванов едва не ушел из дома, но он все же возвращается - он «кинул вещевой мешок из вагона на землю, а потом спустился на нижнюю ступень вагона и сошел с поезда на ту песчаную дорожку, по которой бежали ему вслед дети» [4].

Встреча отцов и детей - это передача эстафеты, попытка связать концы и начала, прошлое и будущее...

Вспомним и заключительную шолоховскую фразу - «огромный, сияющий под холодным солнцем мир» - она тоже удивительно напоминает платоновскую стилистику... Все это, думается, позволяет говорить о близости художественной оптики, мировосприятия у каждого из этих двух писателей - при всей внешней непохожести их творческого почерка.

3

Еще ближе к «Тихому Дону» трилогия К. Федина о революции и Гражданской войне - «Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костер».

К. Федин признавал, что вначале замысел его романа «Первые радости» был достаточно узким: писатель намеревался показать становление актрисы, изобразить мир театра, представителей искусства, характерным было первоначальное название произведения - «Шествие актеров». Однако затем замысел романа расширился, на первый план вышли другие герои, роман приобрел более широкое звучание: в него вместились не только личные судьбы героев, но и приметы сложной общественной обстановки в России начала столетия, после революции 1905 года, новый подъем революционной борьбы...

В соответствии с изменением замысла в романе широко показана жизнь представителей различных социальных слоев и профессий. Здесь и простые люди, находящиеся на самом дне жизни (Парабукины), и те, кому с трудом удается удержаться на плаву (содержатель ночлежки Мешков), и хозяева и прожигатели жизни (мануфактурщик Шубников), и такие защитники старого режима, как жандармский полковник Полотенцев.

Писатель считает необходимым активно включать в свое произведение исторические события, которые занимают большое место. Но принципиально важно, что отдельная человеческая особь, герой, его индивидуальность при этом не исчезает, не растворяется в истории, он остается ее активным действующим лицом. И поэтому не случайно, что основное внимание писатель уделяет не событийному ряду как таковому (при всей тщательности и заботе о развитии сюжета), а душевному миру героя, показу его внутреннего роста, психологического состояния.

Разумеется, в трилогии К. Федина иной, чем в «Тихом Доне», расклад сил, проблематика, акценты, иной микроклимат, если можно так выразиться. Он больше внимания уделяет судьбам творческой интеллигенции (Пастухов, Цветухин); не случайно одним из центральных событий первого романа у него становятся похороны Льва Толстого; вообще образ этого писателя как бы пронизывает всю трилогию, является своеобразным камертоном, по которому выверяют свои нравственные чувства, духовный мир герои, сам автор романов. В свою очередь, для М. Шолохова важнее всего судьба рядового, хотя и не ординарного человека из народа, подлинно народного характера в его тесной, неразрывной связи с судьбой своего казачьего племени, всего русского народа. Взгляд Шолохова более широк, свободен, стихиен - как его любимый тихий Дон в пору весеннего разлива...

Для героев Федина, как и для героев романа «Тихий Дон», определяющим является их отношение к революции. Об этом немало говорят и горячо спорят Цветухин и Пастухов, размышляют другие персонажи. Цветухин «не большевик», но он, по его собственному выражению, «большевичит» в искусстве: создает свою драматическую студию-театр, ставит в нем пьесу Шиллера «Коварство и любовь»... Кое в чем похож, но во многом и отличен от него его друг Пастухов. Он тоже «ни к каким партиям не принадлежал», ему дорога свобода, как он ее понимает; но жизнь затягивает его, словно в воронку, помимо его воли. Он отчаянно сопротивляется, не хочет принадлежать ни к красным, ни к белым. Почему, в самом деле, задается он вопросом, нельзя быть «оливковым» или «ультрамариновым»? Но он все же вынужден сделать выбор. «Выбор, выбор, вот что должен был сделать Пастухов! Все содержание его жизни, вся его сущность сводится к одному, и это одно - выбор!» [5]. Это осознание пришло к нему после того, как он попадает в плен к белым и его по недоразумению едва не убивают за то, что он якобы красный. В конце концов он становится на сторону новой власти и теперь по своей воле собирается написать некий «апофеоз» для театра Цветухина. У героев Шолохова проблема выбора показана еще более остро и драматично; она, по сути, определяет все поведение Григория Мелехова, многих других героев...

В этой связи следует отметить, что Шолохову в большей мере удается сохранить высокую степень исторической и художественной объективности в изображении представителей двух противоположных лагерей, и прежде всего центрального героя эпопеи - Григория Мелехова. Как известно, это вызвало критическое замечание Сталина (на котором он, впрочем, не настаивал), а вслед за ним и ожесточенное неприятие авторской концепции «Тихого Дона» со стороны многих критиков и писателей - «неистовых ревнителей», сторонников классовой четкости и однозначности. Шолохову не без труда удалось устоять под шквалом этой «дружеской» критики, не отступить от своих художественных принципов, от главного из них - следовать жизненной правде, а не абстрактным теориям и меняющейся злобе дня.

Герои К. Федина выглядят куда более прямолинейно и схематично; положительные персонажи довольно быстро преодолевают свои заблуждения, а отрицательные - порой необъяснимо упорствуют в своих ошибках. В результате при чтении нередко создается впечатление, что поведение героев романа, их эволюция слишком явно подчиняется не внутренней логике характеров, а навязанному им авторскому замыслу. Это неизбежно создает ощущение облегченности, упрощенности конфликта, рождает недоверие к некоторым сюжетным линиям.

В частности, к концу романа К. Федин все более педалирует положительные черты центральных персонажей. Так, Кирилл Извеков, даже будучи уверенным в виновности (саботаже) Шубникова, бывшего мужа Лизы Мешковой и его соперника, отказывается подписать приговор, чтобы не вызывать подозрения в «личных мотивах». Правда, при этом сама законность приговора революционной «тройки» (автор дает описание суда скорого и беспощадного) у него не вызывает сомнений. Моральная щепетильность, которую проявляет Извеков, присуща и Рагозину; оба они ведут себя таким образом, чтобы не дать ни малейшего повода для упрека в использовании служебного положения, предпочтения личных интересов общественным. Своеобразным апофеозом является концовка романа: героическое поведение Извекова вознаграждается признанием его заслуг со стороны высшего партийного и военного руководства... Подобная «счастливая концовка», как уже отмечалось, противоречит самим художественным принципам автора «Тихого Дона».

Следует также признать, что в романах К. Федина сцены «войны» гораздо слабее, чем сцены «мира». «Война», как правило, изображена общим планом; в них писатель более скован, его язык теряет образность, появляется сухая описательность. Вспомним, что аналогичный упрек высказывался в свое время и Шолохову - однако применительно к «Тихому Дону» это, думается, лишено оснований...

Поэтика К. Федина более организованна, дисциплинированна и - более рационалистична, скованна. Для К. Федина более характерно письмо тяжеловесное, под стать Л. Толстому, благодарным учеником которого считал себя сам писатель. Шолохову тоже близок Л. Толстой, но ему удалось выбраться из пут вязкого, сверхплотного психологизма, иссушающего рефлексирования героев, сохранив при этом толстовскую пластичность, резкость оптической настройки, прямоту, неотводимость взгляда.

Развиваясь в одном русле с Шолоховым, Федин, как уже говорилось, порой утрачивает чувство пластики, реалистической достоверности. Особенно это заметно во второй части трилогии К. Федина - романе «Необыкновенное лето». Границы повествования здесь заметно расширяются, произведение все больше обретает очертания романа-панорамы. Наряду с достоинствами это оборачивается и существенными просчетами - все более очевидной поляризацией, идеологизацией героев, известным схематизмом основного исторического действия, ослаблением сюжетных связей, что, в свою очередь, приводит к снижению читательского интереса. М. Шолохову, как мы знаем, всего этого удалось избежать.

4

Сущностно, кровно близок к Шолохову всем своим творчеством Л. Леонов. Уже сами названия их произведений - «Тихий Дон» и «Русский лес» - говорят об определенном родстве главной темы их творчества, философского и художественного мировосприятия. О родстве, но опять-таки не о внешнем сходстве. Каждый из этих писателей настолько оригинален и самостоятелен в литературе, что, сравнивая и сближая их, постоянно приходится оговариваться относительно их несходства.

«Русский лес» в послевоенной литературе - это, в известной мере, знаковое произведение. Л. Леонов во многом поднялся над своим временем, глубоко и самобытно размышляя об историческом творчестве, о самом смысле человеческого существования, об отношении человека к себе подобным, к обществу, природе, космосу. Но в то же время его роман принадлежит своему времени - с его сложными, противоречивыми проблемами и тенденциями, со всей атмосферой общественно-политической, идеологической, литературной борьбы. «В «Русском лесе» отразился пафос последних лет; на романе лежит «печать времени, когда он создавался», - справедливо отмечал исследователь Леонова В. Ковалев [6].

Есть немало общего уже в самой творческой судьбе романов М. Шолохова и Л. Леонова. Как и «Тихий Дон», «Русский лес» был встречен непониманием самого замысла, художественного своеобразия писателя. Лишь позже пришло признание вершинности, новаторского характера произведения Л. Леонова. А поначалу - в чем только не обвиняли писателя! И в «витиеватости» языка (А. Тарасенков), и в «надуманности образов» (М. Щеглов), и в «достоевщине» (З. Кедрина) и т. д. В газетах мелькали заголовки: «Неоправдавшиеся надежды», «Надуманная книга» и др. Идеи Вихрова и самого Леонова о «непрерывном лесном пользовании» назывались «старой и убогой идеей». Писатель С. Злобин делал вывод, что роман Леонова - это «крупная и серьезная неудача как по содержанию, так и по форме» [7]. М. Шагинян упрекала Л. Леонова за то, что вопрос об отношении человека к природе он решал «вполне реакционно», то есть в «пользу» природы [8]. Критиковали роман Леонова и лесоводы. Один из них - П. Васильев отмечал: «Образ профессора Вихрова не типичен для передовых деятелей нашего лесного хозяйства». И далее: «В этой части романа, где речь идет о лесе, советского народа нет» и т. д. [9]. И уж, конечно, писателю ставилось в вину, что в романе не показана должным образом роль партийного руководства в лесном деле... Как и Шолохов, Л. Леонов выстоял: не отказываясь «подумать над всем, что было сказано», «исправлять» написанное он не торопился...

Страницы: 1, 2