Реферат: Слово в меняющемся мире: русский язык начала XXI столетия: состояние, проблемы, перспективы 
массового языкового сознания лексика, в прошлом стойко
ассоциировавшаяся с категориями буржуазного общества и имевшая соответствующие
комментарии в предшествующих словарях ("в буржуазном обществе",
"в капиталистических странах") и обозначающая теперь реалии, соотносимые
с российской действительностью: инфляция, мафия, коррупция, многопартийность,
стачка, забастовка, стачком, неимущий, безработица, бизнес, бизнесмен, капитал,
банкир. Сюда же относятся широко распространенные в современной России
наименования реалий и явлений, заимствованных из социального устройства
зарубежных стран (мэр, мэрия, парламент, муниципалитет, офис, фермер).
Третий процесс может быть назван процессом
ресемантизации - он связан с восстановлением исходных значений слов за счет
снятия идеологических наслоений и запретов советского времени.
Остановимся на этом процессе подробнее - он меньше
других исследован, хотя, по нашему мнению, наиболее важен для понимания
подлинных, глубинных языковых изменений современности.
В советский период истории русского языка, когда, по
словам Н.Бердяева, «идеологи коммунизма… низвергли религию, философию, мораль,
отрицали дух и духовную жизнь» [Бердяев 1990: 26], роль и функции языка
трансформируются: из средства коммуникации язык превращается в средство
насилия, становясь при этом объектом насилия [Купина 1999: 13 и след.].
Тоталитарное языковое сознание формировалось не только с помощью лозунгов и
прямых запретов, но и с помощью продуманных и внедряемых в сознание людей
семантических искажений. При мощном идеологическом воздействии на язык
оценочная модальность базировалась не на традиционных и общих представлениях о
мире (таких, как добро и зло, свет и тьма, жизнь и смерть и под.), а на знаниях
и истинах, навязанных, внушенных и пропагандируемых в обществе. В тоталитарном
общественном сознании стремительно формировался стандартный оценочный императив
«относись плохо!» не только по отношению к семантически нейтральным словам,
таким, как собственник, частный, оппозиция, диссидент, фракция и под., но и к
словам, за которыми в русской культурной традиции была закреплена мелиоративная
оценка: бескорыстие, праведность, всепрощение, покаяние, милостыня,
благотворительность. Напротив, за словами с устойчивой пейоративной оценкой под
давлением идеологии закрепляется аксиологический императив «относись хорошо!»:
ненависть (ср. классовая ненависть), террор (ср. красный террор).
В число таких слов с искаженной, смещенной семантикой
и нарушенным аксиологическим статусом попадает, в частности, слово
интеллигенция со всеми производными [2].
Семантическая трансформация осуществлялась с помощью
разнообразных собственно лингвистических приемов. Во-первых, была сформирована
семантическая оппозиция «интеллигенция - пролетариат»: … Большинство народа
начнет производить самостоятельно и повсеместно … учет…, контроль за
капиталистами (превращенными теперь в служащих) и за господами
интеллигентиками, сохранившими капиталистические замашки (Ленин, т. 21, 440,
1917). Как видно, в нашей партии выявились две тенденции: тенденция
пролетарской стойкости и тенденция интеллигентской шаткости (Сталин, т. 1:
130).. Этот факт не только кардинально меняет положение слова интеллигенция на
аксиологической шкале, формируя аксиологический императив «относись плохо!», но
вводит его в семантическую сферу всего, что социально и политически чуждо и
потому опасно (буржуазия, контрреволюция). Ср. также: Это замаскированное
уважение к буржуазной морали мне так же противно, как и любовное копание в
вопросах пола. Как бы бунтарски и революционно это занятие ни стремилось
проявить себя, оно все же в конце концов вполне буржуазно. Это особенно
излюбленное занятие интеллигентов и близко к ним стоящих слоев. В партии, среди
классово-сознательного, борющегося пролетариата для него нет места (Клара
Цеткин, Воспоминания о Ленине. 1955: 44).
Во-вторых, образованы словообразовательные дериваты
уничижительной семантики и крайне негативных коннотаций: интеллигентщина и
диминутивы интеллигентик и интеллигетишка. Начало этому было положено, судя по
всему, словоупотреблением Ленина: Наступил 1905 год, и девятое января еще раз
изобличило всех непомнящих родства интеллигентиков (т. 8, с. 120). Карать их
исключением. Только так можно оздоровить рабочую партию, очиститься от дюжины
бесхарактерных интеллигентиков…, идти навстречу трудностям, идти с революционными
рабочими. (т. 21, с. 355, 1917). Большинство народа начнет производить
самостоятельно и повсеместно …учет, контроль за капиталистами (превращенными
теперь в служащих) и за господами интеллигентиками, сохранившими
капиталистические замашки (т. 21, с. 440, 1917). Рабочий депутат … не дал бы
себя в обман запуганным либеральным интеллигентишкам (т. 16, с. 208, 1912).
Помимо образования уничижительных словообразовательных
дериватов умело и последовательно применяются все возможные собственно
лингвистические приемы, направленные на семантическую трансформацию слова:
настойчиво насаждаются сопутствующие слову оскорбительные эпитеты
(интеллигенты-отступники, интеллигент-истерик, интеллигент-белоручка, гнилая
интеллигенция, бесхарактерный интеллигентик, безликий интеллигент, перепуганные
интеллигентики); относительное прилагательное интеллигентский сочетается только
со словами пейоративной окраски (интеллигентская шаткость, интеллигентский
истеризм); по этому же принципу образуются и составные прилагательные
(интеллигентски-пошлый, интеллигентски-мещанский).
«Оформленное» такими способами аксиологическое
представление о слове интеллигент было стремительно навязано обществу массовыми
презентативными текстами, не только политическими (Ленин, Сталин, Луначарский и
др.), но и художественными (Маяковский, Асеев, Гладков, Н. Островский, А.
Толстой и др.), вошли в широкое речевое употребление и надолго закрепились в
общественном языковом сознании.
В-третьих, происходит непосредственное семантическое
насилие над словом - искажение или поломка его семантической структуры,
разрушение слова на семном уровне.
Рассмотрим этот процесс подробнее и проанализируем его
на структурном уровне - на уровне лексического значения.
К лексическому значению будем подходить с интегральных
позиций, при которых слово понимается не как ограниченный набор семантических
элементов, а как бесконечно сложная и избыточная структура, включающая в себя
не только понятийное содержание, но и прагматическую информацию о слове - весь
запас лингвистических и экстралингвистических сведений, всех добавочных
смыслов, называемых коннотациями.
Лексическое значение представим в виде системы
концентрических кругов, где внутренний круг означает денотативное ядро -
постоянные обязательные и неустранимые семы, обычно составляющие словарную
дефиницию, а следующий за ним - периферию денотата - второстепенные семы,
закрепленные в массовом языковом сознании за данным денотатом и являющиеся
факультативными в словарных дефинициях (по существу семная структура первых двух
кругов обнаруживается на уровне компонентного анализа и составляет обобщенное
содержание словарной дефиниции - родовое понятие и основные видовые признаки).
Далее следует ряд концентрических кругов, содержащих прагматическую информацию
о слове, - разнородный набор коннотаций (социальных, исторических, культурных,
эмотивных, экспрессивных и т.д.), который также представляет собой не аморфное
образование, а иерархически организованную систему с разными уровнями, в разной
степени удаленными от денотативного ядра. Ближайший к денотативному ядру круг
составляют потенциальные семы - соотносимые с несущественными для денотата
признаками, но общеизвестные в языковом коллективе (такие, например, как
неопрятность свиньи, упрямство осла и т. п.). Наиболее отдаленное от
денотативного ядра место занимают семы индивидуальные, ситуативные и т.п. - то
есть такие семантические компоненты, которые не являются всеобщими, а отражают
ассоциации некоторой части языкового коллектива и могут реализоваться только
при определенных обстоятельствах (к ним относятся в первую очередь
идеологические прагматические компоненты).
Семантическая поломка слова интеллигент на системном
уровне осуществляется таким образом: в его денотативное ядро внедряются
отдаленные от денотата ситуативные семы «непрактичный», «далекий от жизни»,
«беспомощный», которые, привлекая по ассоциативной цепочке семы резко
уничижительной характеристики «трусливый», «безвольный», «приниженный» и т.п.,
вытесняют ядерные семы «образованный», «профессионально занимающийся умственным
трудом», и вместе с ними близкие к денотату потенциальные семы «альтруизм»,
«совестливость», «деликатность» - и занимают все денотативное пространство.
Меняется семантическое наполнение ЛЗ, система коннотаций и вместе с ними
аксиологический статус слова меняется на противоположный.
Более того, семантическая поломка так сокрушительна,
что слово интеллигент десемантизуется, становится семантически выхолощенным и
на аксиологической шкале опускается на уровень бранного: Варвара, бормоча
«взбесившийся самец, тиран, собственник», торопливо сделала бутерброд с
баклажанной икрой. «Ешь, негодяй!» - в отчаянии крикнула Варвара, тыча
бутербродом. - «Интеллигент!» (Ильф и Петров, Золотой теленок).
Словарные описания тоталитарного общества закрепляли
за соответствующими понятиями пейоративную оценку в виде семантических
комментариев, стилистических помет, а также соответствующих иллюстративных
цитат (Купина 1995: 12). Ср. в ТСУ: Интеллигент. 1. Лицо, принадлежащее к
интеллигенции. 2. То же, как человек, социальное поведение которого
характеризуется безволием, колебаниями, сомнениями (презрит.). Вот она,
психология российского интеллигента: на словах он храбрый радикал, на деле он
подленький чиновник. Ленин. Интеллигентство. (презрит.) Образ мыслей, привычки,
свойственные интеллигенту (во 2 знач.). Интеллигентщина. (нов. разг. презрит.)
1. собир. Интеллигенция, интеллигентные люди. 2. То же, что интеллигентство (но
с большим презрением).
Семантическая трансформация слов интеллигенция,
интеллигент сохранялась долгие десятилетия. Внедренные в семантическую
структуру слова семантические компоненты удерживались в общественном языковом
сознании даже тогда, когда за советской интеллигенцией было признано право
существовать в виде «прослойки» между пролетариатом и крестьянством: Шахтеры …
жали руки увесисто, плотно, не тискали с повышенной торопливостью, как это
делают мнящие себя сильными интеллигентики, а пожимали руки непринужденно и
весомо, как люди, знающие цену труда. Известия, 9 авг. 1964. На сцену вышел
изрядно потрепанный жизнью, озлобленный, духовно опустошенный человек, в
котором уживались анархист и эсер, оголтелый демагог, пошляк и позер, жалкий
интеллигентишко-слизняк. Правда, 30 ноября, 1973. Сенин чувствовал себя
мальчишкой, идеалистом, гнилым интеллигентом. Вл. Попов. Обретешь в бою.
Такому же семантическому искажению было подвергнуто
множество слов.
Нейтральное в плане модальности прилагательное
консервативный [3], которое в русском языке дореволюционной поры либо сохраняло
нейтральную семантику латинского этимона conservatives - «охранительный», либо
сопровождалось устойчивыми позитивными коннотациями [4], во всех словарях
советской эпохи имело не соответствующие его семантическому наполнению
дефиниции с закрепленными негативными коннотациями: «Враждебный прогрессу,
приверженный ко всему устаревшему, отжившим порядкам, косный» (БАС).
Слово безбожник употреблялось в значении «активист в
области атеистической пропаганды» (общество безбожников, работать безбожником
при избе-читальне, журналы «Безбожник», «Юный безбожник», «Безбожник у
станка»).
Слова космополит и космополитизм входили в число самых
стойких идеологем советского времени конца 40-х - начала 50-х годов:
Космополитизм. Буржуазная реакционная идеология, отвергающая национальные
традиции и национальный суверенитет, проповедующая отказ от патриотизма и
национальной культуры под лживым лозунгом «человек - гражданин мира» (БАС). Ср.
свободное от идеологической установки, простое и изящное толкование в словаре
Толля: Космополит. Человек, который свой собственный интерес подчиняет
всеобщему интересу человечества и принимает участие в радостях и горестях
человечества; гражданин вселенной.
Так же были искажены на структурном уровне слова
идеализм, праведник, святой и многие другие.
Особый и наиболее значимый разряд
"вернувшейся" лексики составляют термины религий, прежде всего
православия: священник окормляет детскую больницу, освятили квартиру (офис,
корабль, школу), паства, иерарх, псалмы, тропари, пастырь, приход, духовные
чада, соборование, владыка, миряне, таинство, причащение, новомученики,
рукоположение, канонизация новых русских святых - слова, ставшие привычными в
современных текстах радио- и телепередач, на страницах газет. Восстанавливается
их смысл и положение в лексической системе, в лингвистической науке исследуются
религиозные тексты [Мечковская 1998, Боус 2000, Варзонин 2001], ставится вопрос
о роли и месте религиозной лексики в лексической системе современного русского
языка и о существовании особого церковно-религиозного функционального стиля
[Гостеева 1997, Крылова 2000] издаются новые словари православной лексики [ПС,
СПЦК].
Как известно, борьба с религией в советском обществе
происходила не только в форме разрушения храмов, надругательства над святынями
и физического уничтожения священнослужителей, но и в форме насилия над языком.
В словарях советского времени религиозные термины сопровождались не только
пометами-указателями «религ.[иозное]» или «церк.[овное]», «В христианском
культе», «По религиозным представлениям», но и вполне определенными
семантическими конкретизаторами, такими, как «якобы», «будто бы», «так
называемый» и т.п. : Библия. Свод всех книг так называемого священного писания…
(ТСУ). Содержание дефиниций и тексты комментариев также целенаправленно
искажали семантику и аксиологический статус слова. Бог, господь, создатель
(устар.), творец (устар). Все эти слова, представляющие собой различные
обозначения бога в христианской религии, в соврем. разговорно-литературной речи
утратили свое первоначальное значение и употр. в устойчивых оборотах,
выражающих различные эмоции (удивление, возмущение, страх и т.д.) [ССРЯ]. В
приведенном фрагменте словарной статьи сохранена графика (написание строчной
буквы) источника.
Связанный с православием массив лексики, вытесненный
за годы советской власти из языкового сознания людей и отодвинутый на периферию
лексической системы, сейчас возрождается и занимает свое особое место в
культуре и в лексической системе. Это место своеобразно и противоречиво:
«обслуживая» глобальную сферу суперкультуры [5], церковно-религиозная лексика
на лексическом уровне остается подсистемой и представлена в лексическом составе
языка как его составная часть. Этот ареал лексической системы, за короткое
время оказавшийся заполненным практически без лакун, занимает сейчас
чрезвычайно важное место в секулярной культуре. Состав соответствующей
лексической подсистемы отражает все уровни, все связи и отношения, свойственные
лексической системе: 1) формирование тематических групп: а) в сфере отвлеченной
лексики: основные понятия вероисповедания (Бог, Троица, дух); лексика
христианской морали (грех, милосердие, смирение); богословские понятия
(таинство, догмат); названия таинств (крещение, миропомазание); наименования
Небесной иерархии (ангел, архангел); элементы церковного календаря (Пасха,
Великий пост); формы и элементы богослужения (литургия, проскомидия); б) в
сфере конкретной лексики: храм и его части (алтарь, иконостас); предметы
богослужения (дискос, потир); священнические облачения и их части (фелонь,
орарь, омофор); наименования Церковной иерархии (иерей, диакон, епископ);
наименования библейских персонажей и знаменательных лиц (апостол, пророк).
Возвращаются не только слова, но и отдельные значения
слов, утраченные или трансформированные в советское время: Посмертный.
Осуществляемый или возникший после смерти (о чем-н. относящемся к деятельности
умершего). Посмертное издание сочинений. Награжден посмертно. Посмертная слава)
[ОШ-92]. В наши дни актуализируется старое значение: «Относящийся к проявлениям
человека после его физической смерти». Посмертное состояние. Посмертное
существование. Прижизненные и посмертные чудотворения (ТСРЯ ХХ).
Подобно всем другим лексическим пластам
религиозно-церковная лексика функционирует в сложном комплексе производных
(Бог: боговоплощение, боговдохновенный, богооставленность, Богоприимец,
богословие, богослужение, богопознание, богоподобие, боговидение, Богочеловек,
Богоявление, богохульство, безбожие, безбожный, безбожник). Рассматриваемому
лексическому массиву, свойственны синонимические ряды (елеосвящение =
соборование), антонимические пары, отражающие основные концептуальные оппозиции
(добро - зло, дух - плоть, смирение - гордость); омонимия (Агнец 1. и Агнец 2.)
[Примеры приводятся по: СПЦК].
«Новым» можно считать сам факт возвращения
православной лексики в активный состав современного русского языка, что
касается лингвистических свойств этой лексики, то она наиболее архаична,
традиционна и не только не испытала на себе разрушительных перемен, которые
коснулись других лексических слоев русского языка, но осталась
«законсервированной». «Точно оно [православие - Г.С.] не заметило, что мир
изменился и что нужно определить свое отношение к этому изменению» [6] - эти
слова Н.А.Бердяева, произнесенные 70 лет назад, приложимы к лексике православия
и в наши дни.
Фрагментарность данной статьи обусловлена громадностью
материала и неисчерпаемостью связанных с ним лингвистических проблем, что,
вероятно, может создать впечатление хаотичности. Целью этой статьи было еще раз
показать, что нет оснований тревожиться за судьбу русского языка или говорить о
его «порче». О порче языка можно говорить тогда, когда язык утрачивает свою
функциональную состоятельность - когда нарушаются его функции (коммуникативная,
информационная, номинативная, когнитивная, эстетическая и другие, менее важные)
или когда останавливаются или деформируются обычные языковые процессы
(семантический, номинативный, словообразовательный), чего нельзя сказать о
современном русском языке, который, как бы ни был «засорен», сохраняет свою функциональную
активность, и даже обнаруживает повышенную интенсивность всех нормальных
языковых процессов [Скляревсая 1991: 54-55]. Процессы, происходящие в русском
языке на рубеже веков, только на первый взгляд производят впечатление языковых
катаклизмов - в действительности они реализуют гибкость и жизнеспособность
современной языковой системы, в них больше закономерного, чем случайного и
больше вселяющего надежду, чем катастрофического. Со временем языковая система
адаптирует чужеродные элементы (заимствования, жаргонизмы) и приспособит их для
своих номинативных или стилистических потребностей, или, не найдя им
применения, отторгнет. Что касается «языкового кризиса» наших дней, то он
проявляется не на уровне языковой системы, а в сфере культуры речи [Караулов
1991] и отражает крайне низкий уровень владения языком - либо массовое
косноязычие, либо языковую разнузданность. «Языковой кризис» обусловлен,
сформирован, поддерживается и провоцируется кризисом общества и «спасение
языка» может произойти только естественным путем как следствие спасения
общества.
Примечания
1. Здесь и далее, если не оговаривается особо, все
примеры приводятся по ТСРЯ ХХ и ТССРЯ ХХ.
2. Мы не касаемся здесь вопроса об осознании сложности
смыслового объема понятия «интеллигенция», в частности, о противопоставлении
его понятию «образованное общество», и о некоторых негативных коннотациях,
свойственных этому слову еще в дореволюционную пору [Грановская 1995: 5 и
след., 62 и след.].
3. Ср. ТСРЯ ХХ: 1. Традиционный, опирающийся на
традиции; сохраняющий старое, надежно зарекомендовавшее себя. 2. Отстаивающий
неизменность в общественном устройстве и политике; противоп. революционный,
реформаторский.
4. Ср.: «В политической жизни этим именем обозначают
те учреждения и силы, кои благоприятствуют укреплению существующей
государственной жизни, сохранению порядка и поддержанию авторитетов» [Толль].
5. Религиозно-церковный мир обладает надкультурными
признаками, обобщая не некоторые, а все важные для человечества категории и
отношения, предписывая свои, причем очень устойчивые поведенческие стереотипы,
имея свои литературу, искусство (живопись, музыку, скульптуру, архитектуру).
Бердяев, как известно, считал, что именно в церковном культе исчерпывающе
представлена и еще не дифференцирована вся культура как таковая. В этом смысле
церковная культура может быть определена как суперкультура, в противоположность
субкультуре, в которой отсутствуют глобальные общечеловеческие концепты и
гипертрофированы и дифференцированы частные, периферийные, как, например, в
молодежной субкультуре.
6. Бердяев Н.А. Речь на открытом собрании
Религиозно-философской академии. Париж, 1932. С. 6.
Список
литературы
Активные языковые процессы конца ХХ века: Тезисы докл.
международной конф. IV Шмелевские чтения. 23 – 25 февраля 2000 г. М.
Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. (1991), Русская
политическая метафора. М.
Бердяев Н. А.(1990),Истоки и смысл русского
коммунизма. М.
Боус Г.Н. (2000), Особенности номинации в сфере
обрядовой богослужебной лексики (на материале русского и английского языков).
АКД. Саратов.
Варзонин Ю.Н. (2001), Этические основания теории
риторики. Тверь
Виноградов В.В.(1994), История слов. М.
Гостеева С.А. (1997), Религиозно-проповеднический
стиль в современных СМИ // Журналистика и культура русской речи. М. Вып. 2.
Грановская Л.М. (1995), Русский язык в «рассеянии».
Очерки по языку русской эмиграции первой волны. М.
Дуличенко А.Д. (1999), Этносоциолингвистика
«перестройки» в СССР: Антология запечатленного времени. Munchen: Sagner.
Земская Е.А. (1997), Лингвистическая мозаика:
Особенности функционирования русского языка последних десятилетий ХХ века //
Оценка в современном русском языке. Helsinki
Караулов Ю.Н. (1991), О состоянии русского языка
современности. Доклад на конференции «Русский язык и современность. Проблемы и
перспективы развития русистики» и Материалы почтовой дискуссии. М.
Костомаров В.Г. (1994), Языковой вкус эпохи. Из
наблюдений над речевой практикой масс-медиа. М.
Крылова О.А. (2000), Существует ли
церковно-религиозный функциональный стиль в современном русском литературном
языке? // Культурно-речевая ситуация в современной России. Екатеринбург
Культурно-речевая ситуация в современной России:
вопросы теории и образовательных технологий. Сб. статей. Екатеринбург, 2000.
Купина Н.А. (1995), Тоталитарный язык.: Словарь и
речевые реакции. Екатеринбург-Пермь.
Купина Н.А. (1999), Языковое сопротивление в контексте
тоталитарной культуры. Екатеринбург.
Мечковская Н.Б. (1998), Язык и религия. Лекции по
филологии и истории религий. М.
Русский язык конца ХХ столетия (1985 - 1995).
Коллективная монография. Под ред. Е.А.Земской. М., 1996.
Сиротинина О.Б. (1999), Современный публицистический
стиль русского языка // Русистика. 1999. No1/2.
Скляревская Г.Н. (1993), Реальный и ирреальный мир
толкового словаря. Scando-Slavica, Tomus 39.
Скляревская Г.Н. (1991), Состояние современного
русского языка: взгляд лексикографа // Русский язык и современность. Проблемы и
перспективы развития русистики. Т.1. М.
Скляревская Г.Н. (1998), Введение. Толковый словарь
русского языка конца ХХ века. Языковые изменения. Под ред. Г.Н.Скляревской.
СПб.
Ферм Л. (1994), Особенности развития русской лексики в
новейший период (на материале газет). Uppsala.
Шапошников В. (1998), Русская речь 1990-х: Современная
Россия в языковом отображении. М.
Шаховский В.И. (1998), Голос эмоции в русском
политическом дискурсе // Политический дискурс в России - 2: Материалы рабочего
совещания 29 марта 1998 г. Институт языкознания РАН. М.
Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.philology.ru
|
