Реферат: Романтика, феноменологическая социология и качественное социальное исследование

2.5 Социальная структура жизненного мира

На вопрос, как функционирует социальное действие, Шюц дает ответ, который исходит из интерсубъективной конституции жизненного мира. В жизненном мире я подчиняюсь тому, что другие видят мир в принципе так же, как и я. Это положение Шюц называет основным тезисом взаимных перспектив (Generalthese der wechselseitigen Perspektiven) (Schьtz u. Luckmann, 1975, Bd. I, S. 74). В этом центральном тезисе объединены две идеализации: во-первых, идеализация обмениваемости точками зрения (Vertauschbarkeit der Standpunkte), и, во-вторых, идеализация конгруэнтности систем релевантности (Kongruenz der Relevanzsysteme). В первой идеализации я предполагаю, что, в том случае, если другой стоял бы на моем месте, он видел бы вещи также как и я, и я бы также видел вещи в той же перспективе, как и он, если бы я стоял на его месте. Во второй идеализации я предполагаю, что различия в понимании и истолковании мира, которые вытекают из индивидуальных биографий, в принципе иррелевантны. Мы действуем и понимаем себя так, как будто мы судим о вещах по одинаковым критериям. Оба предположения делают нас уверенными, что другой будет действовать так же, как мы это знаем из собственного опыта, и доказательство противоположного также соответствует этому.

2.6 Временная и смысловая структура действия

Определенность действия связана также с временной и смысловой структурой действований. Чтобы понять эту взаимосвязь, Шюц различает действие (Handeln) и действование (Handlung) (Schьtz, 1932, S. 77). Действие есть процесс, в котором нечто осуществляется, действование (поступок) является результатом этого процесса. Действие всегда скрывает в себе будущее, а действование - всегда прошлое. Действие всегда предшествует действованию. С точки зрения социологии важно, что действие как процесс обнаруживает временную структуру, в которой оно мыслится как первое, а в качестве последнего мыслится действование. Согласно этому тезису, перед тем, как будем действовать, мы должны иметь представление о результате действия, следовательно, о действовании. Эту проецирующую действование временную перспективу Шюц называет «Думать значит уточнять будущее» („Denken modo futuri exacti«) (Schutz, 1932, S. 81.).

Перейдем теперь ко второй структуре нормального действия, смысловой структуре. Действие между субъектами происходит, если имеется молчаливое предположение о его мотивах. Шюц различает два мотива: первый он называет «чтобы-мотив» («Um-zu-Motiv»), второй - «так как-мотив» («Weil-Motiv») (Schьtz, 1932, S. 115 и S. 122; cр. также: Schutz u. Luckmann, 1975, Bd. I, S. 209ff. и S. 216ff.). Первый относится к проекту действия, второй - к биографической обусловленности установки действовать. Как уже было показано, действие всегда направлено на результат действования, который мыслится как проект и управляет нашим действием. Каждый шаг действия делается, чтобы достичь чего-либо определенного. Чтобы-мотивация относится к будущему. С другой стороны, мы также знаем, что наше действие имеет предысторию. Опыт накапливался, создавая определенную субъективную релевантную структуру. Поэтому мы действуем не просто так, а в силу определенных оснований, так как мотивация относится к прошлому.

Эту направленность феноменологической социологии на действие в повседневности можно, вероятно, описать следующим образом: понимание в повседневности есть понимание мотива: повседневно действующий стремится «под практическим давлением действования по возможности точно и быстро угадать намерения и местонахождение участника интеракции или о смысле знаковой объективации интенций» (Oevermann u. a., 1979, S. 386). Мотивы берутся, естественно, из области имеющегося типичного опыта. «Созданная гипотеза наделяет нас рысьими глазами для всего, подтверждающего ее, и делает нас слепыми для всего, ей противоречащего», - значится у Шопенгауэра (Schopenhauer, 1844, 2. Band. Erganzungen zum Zweiten Buch, §19, S. 252f.).

2.7 Социальное конструирование реальности

Предположения Шюца о конституировании и конструировании мира и о естественной установке на жизненный мир продолжили его ученики Питер Л. Бергер и Томас Лукманн6. Они выдвинули тезис о том, что предуготовленное в обществе знание изображает порядок. Общество определяет это тем, «что каждый знает» действительность, в которую мы с рождения вступаем и в которой мы, размышляя и действуя, движемся до самой смерти. Поэтому Бергер и Лукманн говорят также о «социальном конструировании реальности». Порядок принимается членами общества как само собой разумеющийся. Важнейший инструмент этого посредничества в конструировании реальности есть язык.

Общественный порядок - это результат действия людей. Действования, которые оказались успешными и целесообразными, наполняются рутинными действиями. Мышление, сопровождающее это действие в повседневности, характеризуется типизациями самопонимания. Это самопонимание латентно. Оно и является областью интереса эмпирического социального исследования. Феноменологический анализ хочет слой за слоем вскрыть процесс упорядочивания действительности человеком. Отсюда вырастает стремление исследовать действие в «совершенно нормальной повседневности». В этом и состоит задача этнометодологии. Прежде, чем я подойду к этой теории каждодневного действования и соответствующего качественного исследования, я хочу кратко заключить, какие претензии к качественному исследованию вытекают из теперешних размышлений.

3. Претензии к качественному исследованию

Против социального исследования, которое проводится стандартизированными методами, например, интервью, или занимается также опросом, обычно возражают, что получаемые знания зачастую имеют слишком общий характер, индивидуальные мотивы не раскрываются и развертывание мысли в мышлении и действии слишком почти не рассматривается. В отличие от него, в качественном исследовании внимание направляется на индивидуальное и структурное начала каждого отдельного случая. Ибо цель состоит в том, чтобы понять каждый отдельный случай из самого себя. Это, естественно, ведет к запрету работать с заранее готовыми гипотезами. Напротив, интерпретативное качественное исследование стремится сформировать теорию из каждого отдельного случая. Теория укоренена в конкретных условиях, среди которых относящиеся к ним лица думают и действуют. Глэйзер и Штраусс обозначили этот вид обоснования теории как «обоснованная теория» (grounded theory). Она возникает из описания индивидами жизненного мира и среды, и реконструирует стратегии, которые выбирают представители культурного окружения, чтобы обеспечить свою идентичность, свою общность с другими и свое отличие от других. Она показывает символические значения, которые люди придают своим действиям и объективным условиям своей жизни. Внимание к отдельным случаям дает возможность обнаружить теоретические взаимосвязи. Поэтому этот открывающий метод качественного исследования предлагается именно для новых ситуаций и критических ситуаций. Эта эксплоративная (объяснительная) функция качественного исследования в обоснование теории охотно выдвигается как собственное достижение. Качественное исследование имеет преимущество перед количественным, так как его теории ближе к конкретным индивидам и ближе к структурам их мышления и действия. Они дают объяснения из существа дела.

Метод, которым получают знания, можно назвать «аналитической индукцией». Это понятие Знанецкого и Линдесмита напоминает, конечно, о Дильтее, для которого «логическая сторона понимания (…) состояла во взаимодействии индукции, применения общих истин в особом случае и сравнимого метода» (Dilthey, 1900, S. 330). Процесс получения теоретических знаний нужно конкретно представить себе так. Исследователь начинает не со статистически разработанной выборки, но исходит из отдельного случая, который тщательно анализируется. На основе формирующейся отсюда теории ищут другие случаи, на которых могут быть критически проверены имеющиеся знания. Эту поисковую стратегию Глэйзер и Штраусс обозначают как теоретическую выборку (Glaser u. Strauss, 1967). При этом ищут отдельные случаи, которые были бы сходными с первым (минимальное сравнение) или явно отличались бы от него (максимальный контраст). Эта вторая стратегия служит для того, чтобы критически проверить теоретические знания. Таким образом, теоретическое знание постепенно выстраивается из глубокого знания отдельных случаев. Теория развивается, следовательно, как поисковый процесс и чутко реагирует на особенности поля. Если на этом пути больше не встречается ни одного случая, который противоречил бы сумме всего полученного знания или не расширил бы выстроенную до этого типологию, теоретическое знание может предварительно считаться надежными. По мере интерпретации отдельных случаев может возникать стремление обнаружить структуру самой интерпретации, которая действительна для всех случаев.

Описанное Мидом конституирование интеракции и общества, вытекающее из способности человека представить себя в ситуации другого, конститутивно для социального исследования, которое пытается обнаружить внутреннее зрение соучастников. Это означает также, что они признаются субъектами, чей субъективный смысл приемлем в силу этого признания. В ходе признания собственного достоинства рос интерес к тем социальным группам, на которые ранее почти не обращали внимания. Качественное исследование понималось как социология «корней» (grass root-Soziologie). Это начинание переняло позднее историческое исследование, описывая «историю снизу», например, с помощью метода устной истории. Допущение субъективно понятого смысла субъекта должно было расширить теоретическую перспективу исследователя. Социальная и политическая вовлеченность исследователей выросла из этого понимания социального.

Феноменологическая социология Шюца наметила профиль проблематики качественного исследования. Особенно это касается выявленных им идеализаций, с помощью которых индивиды конституируют и конструируют свой мир. Вопрос о глубинных структурах образования типов, важный для качественного исследования, вытекает из идеализаций «и так далее» и «я могу снова и снова», которые делают надежным отношение индивида к своему миру. Соответствующие темы – это биография, образец схемы толкования и определение ситуации. В идеализации обмениваемости точками зрения и конгруэнции систем релевантности, которые дают действующим лицам гарантию совместных действий, для качественного социального исследования встает вопрос о принципе конструирования конкретного действия. Все это – тема этнометодологии, которая понимается как теория повседневного действия, строящая свою теорию в тесной связи с необычным методом качественного социального исследования.

4. Этнометодологическое экспериментирование с кризисной ситуацией

Метод эксперимента в традиционном эмпирическом социальном исследовании применяется довольно редко, и качественное социальное исследование сталкивается с возражениями, вызванными попыткой побудить личность к определенным действиям среди искусственно созданных условий. Возражения идут в двух направлениях: во-первых, нельзя отрицать, что каждый повод к действию среди условий, заданных извне, представляет собой манипуляцию, во-вторых, любой эксперимент разрушает рутину повседневности. В первом случае ставится вопрос, насколько серьезен причиняемый субъекту вред. Во втором случае появляется вопрос об ответственности за последствия возникновения у субъекта конфронтации альтернатив мышления и действия.

У американского социолога Гарольда Гарфинкеля, который, как и Питер Л. Бергер и Томас Лукманн, был учеником Альфреда Шюца, этих сомнений не было. На первый взгляд, казалось, что такие сомнения не могут возникнуть, так как речь идет об эксперименте, который совершенно нормально воспринимается в нашей повседневности и скорее напоминает безобидное шутовство, нежели серьезное социальное исследование. Именно в таких экспериментах можно выявить новые интересы качественного социального исследования, которые нацелены на открытие глубинных структур, показывая, как тонок лед, по которому мы движемся в нашей повседневности. Можно также предположить, что эксперимент Гарфинкеля был направлен на то, чтобы сделать нас немного сознательнее и освободить от неожиданностей. О чем же шла речь в этих экспериментах? Гарфинкеля интересовал вопрос, как функционирует действие в повседневности. Интерес к социальной реальности повседневности связывает его с ранним качественным исследованием Чикагской школы, с феноменологической социологией, как она, представлена, например, Бергером и Лукманном, а также с теориями, берущими начало в символическом интеракционизме. Особое значение имеют работы Ирвинга Гоффмана. Отличие метода Гарфинкеля в том, что он экспериментально вмешался в эту социальную реальность повседневности, нарушил рутину и тем самым применил к ней методы, которыми мы обычно воспроизводим нормальный порядок вещей. Теорию, из которой он вывел необычную форму качественного социального исследования, он назвал этнометодологией.

4.1 Конституирование и методическое конструирование повседневности

Каковы основные положения этнометодологии? Предполагается, что члены общества исходят из совместного запаса знаний. Само собой разумеющейся предпосылкой для всех участвующих в интеракции служит наличие вещей, «которые знает каждый». Они опосредствуются нами в процессе социализации, и мы применяем их как схему совместной реальности. Эта действительность, таким образом, постоянно конституируется. Она - реальность в процессе исполнения.

Благодаря общему запасу знания взаимно выявляют смысл нашего действия. Это происходит не случайно, при этом в повседневности мы применяем, сознательно или бессознательно, определенные методы, которыми каждодневно конструируем этот мир совместно с другими. Так как эти методы типичны для общества или этнической группы, мы как само собой разумеющееся принимаем то, что мы понимаем других и доверяем тому, что другие также доверяют нам.

4.2 Почему мы в повседневности верим, что понимаем друг друга: идеализации

Каждый член общества действует методично. Этот тезис может удивить, так как мы отнюдь не считаем некоторые действия рациональными. Однако в этнометодологии речь идет о другом: «Этнометодологам интересно не то, почему люди совершают некоторые действия, а как они это делают» (Weingarten u. Sack, 1976, S. 13.). Здесь встает вопрос, как мы вообще можем действовать, и почему мы полагаем, что мы понимаем друг друга в повседневности. Предлагается множество объяснений. Я назову четыре, каждое из которых представляет лишь аспект единого смыслового конструирования социальной действительности.

Два первых объяснения - это названные Шюцем идеализации «и так далее» (идеализация последовательности) и «я могу снова и снова» (идеализация повторяемости). Поскольку в мире повседневности нет никаких неожиданностей, мы молчаливо доверяем тому, что все в принципе продолжает идти так, как шло до сих пор, и в будущем мы в принципе можем действовать так, как действовали всегда. Третье объяснение, почему мы считаем само собой разумеющимся, что мы можем понимать других, а они нас, связано с представленным Шюцем основным тезисом взаимной перспективы (Generalthese der wechselseitigen Perspektiven). Он включает обе идеализации «обмениваемости точками зрения» и «конгруэнтности релевантных систем». Тем самым допускается, что я (ego) и другое (alter), в сущности, живут в одинаковой системе релевантности, которая основывается на совместном запасе знания и одинаковой социализации в обществе. Доверяя выполнению этих конститутивных ожиданий, люди вступают в отношения друг с другом.

Идеализации «и так далее» и «я могу снова и снова» делают нас как индивидов уверенными в ожиданиях в наших действиях. Идеализации обмениваемости точками зрения и конгруэнтности систем релевантности дают нам уверенность в совместных действиях с другими. Гарфинкель наряду с этими идеализациями социальности выделяет еще одну: то, что знает каждый, является настоящей основой действия в реальном социальном мире (Garfinkel, 1963, S. 228). Это четвертое объяснение того, почему мы в повседневности полагаем, что мы понимаем друг друга. Мы оставляем «типичное» знание и применяем эту идеализацию как практическую теорию в повседневности.

4.3 Проект практических теорий в повседневности

Мышление в повседневности есть «мышление в естественной установке». Оно питается из своего опыта и из опыта, который общество предоставляет нам как типичный. Наше мышление руководствуется практикой, типичная форма которой нам доверена уже давно, и результат которой мы предвидим почти наверняка. Этот метод упорядочения нового в известный образец принадлежит к так называемым практическим теориям, которыми мы объясняем повседневность и систематизируем ее друг для друга. Естественно, эти практические теории оказывают влияние также на социальное действие, и здесь Гарфинкель думает совершенно иначе, чем Толкотт Парсонс (у которого он, впрочем, защитил докторскую диссертацию). Согласно Парсонсу, действие происходит практически во исполнение общих норм и ценностей. Гарфинкель, напротив, говорит, что только мы конструируем друг для друга совместную действительность, в которой связь ценностей и норм устанавливается лишь нами. Конструирование означает, конечно, принятие решения, что должно и не должно делать. Любое действование есть, следовательно, отбор из большого числа возможностей действования. Для Гарфинкеля, действующий постоянно задается практическим вопросом: что делать дальше? Из-за комплексности социальной реальности метод раскрытия предпосылок действия состоит в документальном методе интерпретации.

4.3.1 Документальный метод интерпретации

Интеракции удаются, так как все участники интерпретируют свое поведение как типичный пример («документ») типичного, известного в обществе образца. Этот новый метод Гарфинкель назвал «документальным методом интерпретации». Это понятие Гарфинкель, как сам отмечал (Garfinkel, 1961, S. 199), воспринял от немецкого социолога знания Карла Мангейма, который имел влияние на мышление Шюца, а также Бергера и Лукманна. Однако Гарфинкель использовал его иначе, чем Мангейм, который этим обозначал герменевтически-критический метод раскрытия «собственного» смысла документа (ср.: Mannheim, 1921/22, S. 108): он использовал это понятие скорее в том смысле, как Шюц описал процесс типизации. Документальным методом интерпретации мы приводим вещи повседневности в «нормальный» порядок.

Гарфинкель провел только кризисный эксперимент, который ставил под сомнение обычные предположения нормального поведения и понимания. Его цель состояла в том, чтобы через это нарушение раскрыть предположения о нормальности действия в повседневности. Один из кризисных экспериментов показал, что мы сами пытаемся привести бессмысленные ситуации в порядок (Garfinkel,1967, S. 79f.). Для этого Гарфинкель пригласил студентов принять участие в «альтернативном» проекте психотерапевтического консультирования. Они должны были сначала описать проблему терапевту, который сидел в другом помещении, а затем задать ему 10 вопросов, на которые можно было ответить только «да» или «нет». Ответы консультанта были заранее определены по принципу случайности, и порядок ответов был на всякий случай одинаковым. Когда позднее студенты рассказывали о консультации, выяснилось, что за неожиданными и даже противоречивыми ответами каждый пытался отыскать некий глубокий смысл. Из этого эксперимента становится ясно, что мы, очевидно, не можем выдержать, если мир не в порядке. Социальная реальность непрерывно конструируется нами так, что она сама производит смысл.

Документальным методом интерпретации мы реконструируем тип, в котором действие и говорение обретает другой смысл, а именно смысл для обеих сторон. При этом мы сталкиваемся с проблемой, которую можно было бы обозначить как отсылку действия и говорения к индивидуальному типу. Эта отсылка, которая вытекает не из самих вещей и не из совместно разделенного знания, но может быть понята лишь из специфического, индивидуального контекста, обозначается в этнометодологии как «индексарность» („Indexikalitaet«). Индекс выражает нечто иное, поэтому Штраусс перевел также indices как «симптом» (Strauss, 1959, S. 141). По сути, общий язык состоит из индексов (aus Indices), а следовательно, указаний на определенный контекст, в котором то, что «также» говорится, имеет специфический смысл. С помощью таких индексов действующие сигнализируют, что они есть кто-то «еще, кроме этого».

Индексальные выражения служат предпосылкой социальному сближению и доверительности. Типичные индексальные или контекстуальные понятия - это, например, имена, специфические обозначения и профессиональные выражения, но также это все те понятия, которые использует рассказчик для указания на нечто иное. Примерами являются слова «затем», «здесь», «этот», «эта», «это», «естественно». Язык нашей повседневности изобилует такими индексальными выражениями. Они основаны на допущении, что все участвующие разделяют совместное знание. Индексальные выражения впитывают другое и изменяют его в согласии с контекстом, который определил рассказчик. По существу, речь идет о том, чтобы посредством смысла, который конституировала одна сторона, нацелить людей на совместное согласие. Таким образом, действительность конструируется социально.

Индексальные выражения являются облегчением для тех, кто их знает. Для других они - повод для недовольства, поскольку они не знают, что имеется ввиду, и по этой причине отрезаны от решающих условий совместного действия. Действующие, следовательно, всегда должны быть разупорядочены. В повседневности обычно не обязательно так глубоко передавать индексы, чтобы любой мог нас понять. Мы хотим лишь, чтобы была поддержана коммуникация с определенными людьми. Если мы замечаем, что они не могут полностью нас понять, мы предлагаем им разъяснения. Спектр этих разъяснений колеблется от попутных комментариев до выразительных обоснований. С помощью стратегии объяснения действующие восстанавливают общий смысл, который некоторое время вызывал вопросы. Гораздо чаще с обеих сторон обнаруживается ожидание прояснения в процессе коммуникации того, что еще не совсем понимается в качестве индексальной особенности момента. Эта способность жить в неопределенности, по-видимому, служит хорошей предпосылкой для совместности. Тем самым я перехожу ко второму методу конституирования повседневности, которая эту неопределенность, вероятно, увеличивает.

4.3.2 Расплывчатость языка

Индексальные выражения, естественно, не подлежат точной расшифровке, так как знание контекста различно. Чтобы предотвратить непонимание, партнеры по интеракции выражаются неопределенно и выжидательно. Благодаря этой неопределенности они дают пространство для интерпретации. Они допускают, следовательно, множество связей, так что каждый может выстроить из них свой собственный проект действования. Парадоксальным образом расплывчатость не увеличивает неопределенность, а облегчает повседневную коммуникацию. В одном из своих экспериментов Гарфинкель показал, что получается, если люди не воспринимают расплывчатый язык. Он попросил своих студентов парировать пустую фразу «Как поживаете?» требованием разъяснения. Гарфинкель пересказывает то, что разыгралось между «спрашивающим» и его «жертвой»:

«Жертва»: «Ну, как дела?»

«Спрашивающий»: «Как дела с чем? Мое здоровье, мое денежное положение, мои задания в вузе, мое состояние души, мое…»

«Жертва»: (покраснев и взволнованным тоном) «Послушай. Я всего лишь хотел быть вежливым. Откровенно говоря, меня совсем не беспокоит, как обстоят твои дела» (Garfinkel, 1961, S. 207)

Можно варьировать эксперимент, принимая содержание сказанного. Тогда на пустую фразу «Как поживаете?» отвечают таинственными словами «Я не хотел бы об этом говорить», или подробно описывают свои болячки. Третий эксперимент мог бы показать, как предложение ясной дефиниции может вызвать проблемы. Представим себе, что произойдет, если муж после свадьбы скажет своей жене: «Я люблю тебя. Что я под этим понимаю, ты можешь прочесть в соответствующей статье словаря Брокгауза».

В этих экспериментах становится ясным, что мы в повседневности отнюдь не всегда хотим все знать в точности. Язык повседневности расплывчат, но это не является недостатком. Это облегчает коммуникацию, так как каждый может определить для себя совместную реальность.

4.4 Правила повседневности

Повседневность состоит из практических правил, согласно которым мы живем и следования которым, естественно, ожидаем от других. Некоторые правила являются обязательными и без них совместные действия вообще были бы невозможны. Некоторые упростились и стабилизировались, и в принципе норма стала иной. Гарфинкель лишь демонстрировал в другом кризисном эксперименте, что происходит, если мы нарушаем привычные правила, которые как таковые не замечаем. В этом кризисном эксперименте Гарфинкель попросил своих студентов вести себя дома с родителями как вежливый гость (Garfinkel, 1967, S. 47f. ). К тому же, например, относилось правило говорить только если будет задан вопрос, вежливо спрашивать, можно ли пойти в туалет, или безмерно хвалить еду и спрашивать, как это приготовить. Все студенты сообщали, что их поведение повергло всех в замешательство и негодование. Спрашивали, что с ними произошло и что же все это значит. Наконец, родители подумали, что вероятно, их дети переработали или испытывают кризис. Тем самым они объясняли нарушение правил повседневности и вновь приводили повседневность в порядок.

Из этих кризисных экспериментов стало ясно, что наша повседневность конституируется определенными предположениями о нормальности. Они являются настолько само собой разумеющимися, что они никогда не могут отождествляться со стандартизированными методами. Тем не менее предположения о нормальности - лишь решающая предпосылка социального действия. Однако даже качественное социальное исследование нуждается в определенной фантазии, чтобы выявить такие предположения.

5. Качественное социальное исследование – взгляд на глубинные структуры

Элвин У. Гоулднер, один из острых критиков западной социологии, предъявил этнометодологии упрек в том, что она будто занимается социологией в качестве «случившегося» („Happening«). Согласно его мнению, она является элегантно ведущим себя анархизмом, который чуть-чуть нуждается в твердом порядке (Gouldner, 1970, S. 466 и 472). Изменять же она ничего не желает. В этой критике он не одинок, и многие из серьезных социологов опасаются также, что социология, которая так шутливо приближается и понимается с каждым шагом, не принимается всерьез. Я думаю, в любом отношении в социологии, видимо, вырастет самосознание, и что касается эксперимента с кризисной ситуацией, необходимо лишь разъяснить, что он содержит критический потенциал, возникающий в тайниках в нашей повседневности, где и манифестируется общество. Кризисные эксперименты являются парадигмой качественного социального исследования, которое нацелено на раскрытие глубинных структур действия. Поскольку оно при этом разрушает красивую видимость повседневной рутины, оно всегда имеет разоблачительный резонанс. Это ироническая сторона романтического мышления. Но эта ирония не стремится ранить, но пытается сдержать мышление «как обычно».

Формулируя цель таким образом, я хотел бы установить относительный характер упрека Гоулднера. Такие эксперименты не направлены на изменение. Гарфинкель потому ведет людей по тонкому льду молчаливых предположений в повседневности и мирится с тем, что они при этом проваливаются под лед, поскольку в разрушении порядка он надеется обнаружить, что сдерживает его изнутри. И вероятно, с этим он связывал надежду, что в своей повседневной жизни участники действуют гораздо менее сознательно. Эмпирическое социальное исследование, которое приглашает к этому рискованному эксперименту, должно, конечно, сначала установить, от кого оно требует такого непосильного кризиса и к какому результату приведет.

На фоне этого предупреждения должен, естественно, возникнуть вопрос, почему качественное социальное исследование вызывает сегодня большой интерес. На это Кляйнинг дал упрощенный ответ прагматического свойства. Согласно этому, «количественные исследования больше связаны с позитивистским пониманием общества и идеологией прогресса», чем качественные исследования, так как количественные данные считаются внеценностными, объективными и реальными (Kleining, 1996, S. 36). Качественные данные могут быть получены в большинстве отдельных случаев, чаще всего также в проблематичных или по меньшей мере необычных ситуациях, и указывают скорее на альтернативы «нормальному» состоянию. Это не означает, конечно, что качественное исследование является per se критичным, но оно позволяет как раз эти альтернативы устанавливать. Так как многие темы берутся из повседневности, альтернативы допускают перепроверку того, что каждый сам знает и о чем думает.

Список литературы

Abels, Heinz (1997): Interaktion, Identitдt, Prдsentation. Kleine Einfьhrung in interpretative Theorien der Soziologie (Opladen, Westdeutscher Verlag)

Arbeitsgruppe Bielefelder Soziologen (Hg.) (1973): Alltagswissen, Interaktion und gesellschaftliche Wirklichkeit, 2 Bдnde (Reinbek, Rowohlt)

von Baeyer (1971): Einleitung zu: Schьtz (1971): Gesammelte Aufsдtze, Bd. III (Den Haag, Nijhoff)

Berger, Peter L.; Luckmann, Thomas (1966): Die gesellschaftliche Konstruktion der Wirklichkeit, 10. A. 1993 (Frankfurt am Main, Fischer)

Blumer, Herbert (1973): Der methodologische Standort des Symbolischen Interaktionismus. In: Arbeitsgruppe Bielefelder Soziologen (Hg.) (1973)

Bulmer, M. (1984): The Chicago School of Sociology (Chicago, University of Chicago Press)

Dilthey, Wilhelm (1900): Die Entstehung der Hermeneutik. In: Dilthey (1974): Die geistige Welt. Einleitung in die Philosophie des Lebens, Erste Hдlfte (Gesammelte Schriften V. Band) (Stuttgart, Teubner)

Flick, Uwe; u. a. (Hg.) (1991): Handbuch Qualitative Sozialforschung (Mьnchen, Psychologie Verlags Union)

Fuchs, Werner (1984): Biographische Forschung (Opladen, Westdeutscher Verlag)

Garfinkel, Harold

(1961): Das Alltagswissen ьber soziale und innerhalb sozialer Strukturen. In: Arbeitsgruppe Bielefelder Soziologen (Hg.) (1973), Bd. 1

(1963): A conception of, and experiments with trust as a condition of stable concerted actions. In: Harvey (Hg.) (1963): Motivation and social interaction (New York)

(1967): Studies in ethnomethodology (Englewood Cliffs, Prentice-Hall) Glaser, Barney; Strauss, Anselm (1967): The Discovery of Grounded Theory. Strategies for Qualitative Research (New York, Aldine)

Goffman, Erving (1959): Wir alle spielen Theater, 7. A. 1991 (Mьnchen, Piper)

Gouldner, Alvin W.

(1970): Die westliche Soziologie in der Krise, 1974 (Reinbek, Rowohlt)

(1973): Romantisches und klassisches Denken. Tiefenstrukturen in den Sozialwissenschaften. In: Gouldner (1984): Reziprozitдt und Autonomie (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

Hopf, Christel; Weingarten. Elmar (Hg.) (1979): Qualitative Sozialforschung, 2. A. 1984 (Stuttgart, Klett-Cotta)

Kleining, Gerhard (1996): Qualitative Sozialforschung - Deutende und entdeckende Verfahren (Hagen, FernUniversitдt)

Kohli, Martin (1981): Wie es zur „biographischen Methode« kam und was daraus geworden ist. In: Zeitschrift fьr Soziologie, 10. Jg.

Lukбcs, Georg (1923): Geschichte und KlassenbewuЯtsein. Studien ьber marxistische Dialektik, 1967 (Amsterdam, de Munter)

Mannheim, Karl (1921/22): Beitrдge zur Theorie der Weltanschauungs-Interpretation. In: Mannheim (1970): Wissenssoziologie, 2. A. (Neuwied, Luchterhand)

Mills, C. Wright (1959): Kritik der soziologischen Denkweise, 1963 (Neuwied, Luchterhand)

Oevermann, Ulrich; u. a. (1979): Die Methodologie einer ‘objektiven Hermeneutik’ und ihre allgemein forschungslogische Bedeutung in den Sozialwissenschaften. In: Soeffner (Hg.) (1979): Interpretative Verfahren in den Sozial- und Textwissenschaften (Stuttgart, Metzler)

Park, Robert Ezra (1926): Behind our masks. In: Park (1950): Race and culture (New York, Free Press)

von Rosenstiel, Lutz (1991): Fritz J. Roethlisberger & William J. Dicksons: „Management and the worker«. In: Flick u. a. (Hg.) (1991)

Schopenhauer, Arthur (1844): Die Welt als Wille und Vorstellung, 2. A. 1892 (Arthur Schopenhauer’s sдmmtliche Werke in sechs Bдnden, hg. von Eduard Grisebach, Bd. I und II (Leipzig, Reclam)

Schьtz, Alfred (1932): Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Eine Einleitung in die verstehende Soziologie, 1974 (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

Schьtz, Alfred; Luckmann, Thomas (1975): Strukturen der Lebenswelt, Bd. I (Neuwied, Luchterhand)

Shaw, Clifford R. (1930): The Jack-Roller. A delinquent boy’s own story (Chicago, University of Chicago Press)

Simmel, Georg

(1887): Ьber die Grundfragen des Pessimismus in methodischer Hinsicht. In: Simmel Gesamtausgabe Bd. 2, 1989 (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

(1890): Ьber sociale Differenzierung. In: Simmel Gesamtausgabe Bd. 2, 1989 (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

(1908): Soziologie (Simmel Gesamtausgabe Bd. 11), 1992 (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

(1900): Philosophie des Geldes (Simmel Gesamtausgabe Bd. 6), 1989 (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

Strauss, Anselm

(1959): Spiegel und Masken, 1968 (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

(1987): Grundlagen qualitativer Sozialforschung, 1994 (Mьnchen, Fink)

Thomas, William I.

(1927): Methodologische Vorbemerkung zu: Der polnische Bauer in Europa und Amerika. In: Thomas (1965)

(1928): Das Kind in Amerika. In: Thomas (1965)

(1965): Person und Sozialverhalten (Neuwied, Luchterhand)

Weber, Max

(1904): Die „Objektivitдt« sozialwissenschaftlicher Erkenntnis. In: Weber (1956)

(1906): Kritische Studien auf dem Gebiet der kulturwissenschaftlichen Logik. In: Weber (1973): Gesammelte Aufsдtze zur Wissenschaftslehre, 4. A. (Tьbingen, Mohr)

(1913): Ьber einige Kategorien der verstehenden Soziologie. In: Weber (1956)

(1921): Wirtschaft und Gesellschaft (Tьbingen, Mohr)

(1956): Soziologie, Weltgeschichtliche Analysen, Politik, 3. A. 1964 (Stuttgart, Krцner)

Weingarten, Elmar; Sack, Fritz (1976): Ethnomethodologie. In: Weingarten, Sack, Schenkein (Hg.) (1976): Ethnomethodologie. Beitrдge zu einer Theorie des Alltagshandelns (Frankfurt am Main, Suhrkamp)

Примечания

Введение в теорию Гоффмана и других феноменологических социологов излагается в работе: Abels (1997)

К истории Чикагской школы социологии - см.: Blumer (1984): The Chicago School of Sociology

Краткий обзор этого научного проекта и его значения для качественного социального ис-следования имеется у Розенштиля. См.: von Rosenstiel (1991): Fritz J. Roethlisberger & William J. Dicksons: „Management and the worker".

Хорошее введение в историю биографического исследования предлагает Фукс (Fuchs, 1984, S. 95-190); Обзор некоторых классических исследований см.: „Handbuch Qualitative Sozialforschung" von Flick u. a. (Hg.) (1991).

Строго говоря, конституция и конструкция осуществляются одновременно.

См.: Бергер П., Лукманн Т. Социальное конструирование реальности. Пер. с англ. М.: Медиум, 1995.