Курсовая работа: Сказки и сказочники
Принц
настолько легкомыслен по отношению к самому себе, что это уже граничит с
наивностью дурачка. Но именно в кажущейся слабости сказочных героев и
заключается их сила. Пусть братья потешаются над принцем: “Надо было быть тебе
поумнее”. Всё равно принцесса и королевство достанутся тому, кто не думает о
себе.
В
том-то и дело, что сказка не любит расчётливых и здравомыслящих. Зато она всеми
своими чудесами поддерживает наивных и безоглядных. Неосторожность чуть не
погубила принца, но в ней же — залог его счастья. Безрассудство сказочных
героев — это как раз то, что позволяет им преодолеть непреодолимые препятствия
и выполнить невыполнимые задания. Урок сказки — это урок бескорыстия.
Были
ли братья Гримм сказочниками?
Благодаря Гриммам многие читатели подружились
со сказкой, услышали её урок. Именно братья вдохновили многих других
собирателей, дали образцы для новых и новых сборников народных сказок. Но можно ли их самих назвать сказочниками? И да, и нет.
Представим
себе двух спорщиков. Один из них утверждает: “Братья Гримм — не сказочники, а
собиратели сказок”. Другой возражает: “Нет, всё же они — сказочники”. Вот какие
доводы каждый мог бы привести в защиту своего мнения.
Что
отличает братьев от предшествовавших им писателей-сказочников?
Возьмём
для примера знаменитого Шарля Перро (1628–1703). Он тоже брал сюжеты для своих
«Сказок моей матушки Гусыни» (1697) из фольклора. Но только затем, чтобы
переделать эти сюжеты и тем самым угодить вкусам придворных дам. Он очаровывал
их стилистической игрой —
рассказывая истории то с простотой и наивностью народной сказки, то с
изысканностью и изяществом светской беседы.
Совсем
иные задачи были у братьев Гримм. Они считали, что вовсе не их пересказ делает
сказку сокровищем, но что она сокровище сама по себе. Поэтому они и хотели быть
посредниками между устной традицией и читателями. Сперва Гриммы стремились к
“буквальной точности” в записи устного рассказа, затем — к тому, чтобы как
можно вернее передать сам дух народной сказки. Братья, конечно, обрабатывали
записанный ими материал, но чтобы полностью переделывать сказки — это им и в
голову не приходило.
У
Перро есть сказка «Красная Шапочка». Есть она и у братьев Гримм, но те же
персонажи ведут себя здесь совсем по-другому.
Шарль Перро:
Красная
Шапочка дёрнула за веревочку, и дверь отворилась.
Волк
видит, что она вошла, спрятался под одеяло и говорит:
—Положи-ка
пирожок на квашню, да и горшочек поставь, и иди ляг со мной.
Красная
Шапочка разделась, пошла ложиться и очень удивилась, когда увидала, какова её
бабушка раздетая. И говорит:
—Бабушка,
да какие же у вас большие руки!
—Это
чтобы покрепче тебя обнять, внучка!
—Бабушка,
да какие же у вас большие ноги!
—Это
чтобы лучше бегать, деточка!
—Бабушка,
да какие у вас большие уши!
—Это
чтобы лучше слышать, деточка!
—Бабушка,
да какие же у вас большие глаза!
—Это
чтобы лучше видеть, деточка!
—Бабушка,
да какие же у вас большие зубы!
—А
это чтобы тебя съесть!
И
с этими словами злой волк бросился на Красную Шапочку и съел её.
Братья Гримм:
Красная
Шапочка удивилась, что дверь настежь открыта, а когда вошла в комнату, всё
показалось ей таким странным, и она подумала: “Ах, Боже мой, как мне нынче тут
страшно, а ведь я всегда бывала у бабушки с такою охотой!” И она крикнула:
“Доброе утро!” — но ответа не было.
Тогда
она подошла к постели, раздвинула полог, видит — лежит бабушка, надвинут чепец
у неё на самое лицо, и выглядит она так странно-странно.
—Ой,
бабушка, отчего у тебя такие большие уши?
—Чтоб
лучше тебя слышать!
—Ой,
бабушка, а какие у тебя большие глаза!
—Это
чтоб лучше тебя видеть!
—Ой,
бабушка, а что это у тебя такие большие руки?
—Чтоб
лучше тебя схватить!
—Ой,
бабушка, какой у тебя, однако, страшно большой рот!
—Это
чтоб легче тебя было проглотить!
Только
сказал это волк, и как вскочит с постели — и проглотил бедную Красную Шапочку.
Наелся
волк и улёгся опять в постель, заснул и стал громко-прегромко храпеть. А
проходил в ту пору мимо дома охотник и подумал: “Как, однако, старуха сильно
храпит, надо будет посмотреть, может, ей надо чем помочь”. И он вошёл к ней в
комнату, подходит к постели, глядь — а там волк лежит.
—А-а!
Вот ты где, старый греховодник! — сказал он. — Я уж давненько тебя разыскиваю.
И
он хотел было уже нацелиться в него из ружья, да подумал, что волк, может быть,
съел бабушку, а её ещё можно спасти; он не стал стрелять, а взял ножницы и стал
вспарывать брюхо спящему волку. Сделал он несколько надрезов, видит —
просвечивает красная шапочка, надрезал ещё — выскочила оттуда девочка и
закричала:
—Ах,
как я испугалась, как было у волка в брюхе темно!
Выбралась
потом оттуда и старая бабушка, жива-живёхонька, еле могла отдышаться. А Красная
Шапочка притащила скорее простых камней, и набили они ими брюхо волку. Тут
проснулся он, хотел было убежать, но камни были такие тяжёлые, что он тотчас
упал, — тут ему и настал конец.
Обратим
внимание: волк у Перро хитрее и коварнее. Он поначалу “прячется”, затем дольше
и лучше притворяется бабушкой. Зачем? Чтобы не просто съесть свою жертву, но
ещё и получить удовольствие от жестокой игры с ней.
Перро
заботится о том, чтобы всё в его сказке соответствовало литературным правилам.
Ему важно, чтобы его персонажи воплощали одно определённое качество: волк —
изощрённое коварство, Красная Шапочка — наивную доверчивость. Тогда из сказки
можно с полным правом вывести мораль: “Опасно детям слушать злых людей”; “Из
всех волков опасней льстивый волк”.
У
Гриммов волк гораздо проще и грубей: проглотив Красную Шапочку, он громко
храпит (Перро никогда бы не допустил подобного неприличия). Народная сказка не заботится
о правилах хорошего вкуса. Она нередко груба. К тому же её смысл не
укладывается и в однозначную формулу морали.
Зато
народная сказка строго следует сказочным законам. И в этом её главное отличие
от сказки литературной. Сказка Перро заканчивается плохо, сказка братьев Гримм
— хорошо. В сказке Перро коварство сильнее наивности, в сказке братьев Гримм
коварство наказано, наивность вознаграждена.
Народная
сказка не может кончаться плохо. Сказители невольно приводят её в соответствие
с основными сказочными законами — счастливого конца и сказочной справедливости.
И Гриммы в своём собрании сказок остаются верны этим законам.
Так,
значит, братья Гримм просто передавали то, что они слышали? Нет, существует
второе мнение: братья Гримм были сказочниками.
Чтобы
это доказать, достаточно сравнить самую первую рукопись братьев, в которой
сказки записаны так, как их рассказывали, с теми же сказками, но уже
опубликованными.
Возьмем
сказку «Шиповничек». Во исполнение злого заклятия принцесса и королевский
дворец должны погрузиться в сон. Но пройдёт сто лет — и поцелуй принца
расколдует спящих. В рукописи эти сцены выглядят следующим образом:
И
тут принцесса укололась веретеном и впала в глубокий сон. В это мгновение
вернулись король с королевой и всем двором, и все-все, кто был во дворце, тоже
погрузились в сон, уснули даже мухи на стенах.
<...>
И,
войдя во дворец, принц поцеловал спящую принцессу, и все проснулись и сыграли
свадьбу принца с принцессой, и стали жить-поживать да добра наживать.
А
вот как те же эпизоды выглядят в опубликованном варианте:
И
в тот миг, когда принцесса почувствовала укол, она упала на постель, что стояла
в светёлке, и погрузилась в глубокий сон.
И
сон этот распространился по всему замку; король и королева, которые только что
вернулись домой и вошли в зал, тоже уснули, и вместе с ними и все придворные.
Уснули и лошади в стойлах, и собаки на дворе, голуби на крыше, мухи на стенах;
даже огонь, пылавший в печи, и тот замер и уснул, и жаркое перестало шипеть и
поджариваться, а повар, схвативший было за волосы поварёнка за то, что тот
чего-то недоглядел, отпустил его и тоже уснул. И ветер утих, и не шелохнулся ни
один листок на деревьях около замка.
<...>
И
только королевич к ней прикоснулся, открыла Шиповничек глаза, проснулась и
ласково на него поглядела. И сошли они вместе с башни.
И
вот проснулись король с королевой и все придворные, и они удивлённо посмотрели
друг на друга. Поднялись лошади на дворе и стали отряхиваться. Вскочили гончие
собаки и замахали хвостами. Подняли голуби на крыше свои головки, огляделись и
полетели в поле. Мухи стали ползать по стене. Огонь в кухне поднялся тоже,
запылал и стал варить обед; жаркое начало снова жариться и шипеть. А повар дал
такую затрещину поварёнку, что тот так и вскрикнул; а стряпуха стала поскорей ощипывать
курицу. И отпраздновали тогда пышную свадьбу королевича с королевной
Шиповничек, и жили они счастливо до самой смерти.
Что
прежде всего отличает один отрывок от другого? Ответ очевиден: первый отрывок
короче, второй — длиннее. А почему? Потому что во втором отрывке больше
деталей. И это не случайно: детали в рукописном и книжном вариантах имеют
разное значение.
Деталь
в народной сказке — это рычаг, с помощью которого движется сюжет сказки.
Назначение детали здесь состоит в том, чтобы приблизить счастливый конец — так
положено, согласно сказочному закону.
Деталей
в народной сказке не может быть много. В данном эпизоде рассказчику необходимо
сообщить, что заснула не только королевна, но и все во дворце. Чтобы
подчеркнуть, что заснули именно все-все в большом-большом дворце, нужна
непременно самая маленькая деталь (этого требует закон наибольшего контраста).
Поэтому в рукописном варианте появляется муха, и с её появлением сюжет делает
шажок вперёд.
Но
затем отношение братьев к детали существенно изменилось. Когда братья работали
над рукописью, они ещё были только собирателями сказок. Но когда пришло время
готовить сказки к печати, перед Гриммами встала совсем другая задача —
произвести впечатление на читателя. Представляя сказки на читательский суд, они
осознавали себя уже не скромными собирателями, а проводниками в сказочный мир.
Это в наши дни сказки, созданные народом, читаются почти всеми детьми и многими
взрослыми. А братья Гримм были первопроходцами; им только ещё предстояло
добиться читательского признания народной сказки.
Почему
опубликованный вариант длиннее рукописного, почему в нём так много деталей? Это чтобы увлечь читателя. Детали должны на
время остановить действие сказки — чтобы читатель подольше задержался в
сказочном мире, обрёл сказочное настроение.
Что
может увлечь читателя? Что-нибудь забавное или страшное. В «Шиповничке» больше
забавных деталей: вот огонь и ветер засыпают вместе с
людьми, лошадьми и мухами, вот повар после столетнего сна как ни в чём не
бывало отвешивает затрещину поварёнку. Но есть в собрании Гриммов сказки, где
от иных деталей — мороз по коже. Например, в «Красной
Шапочке» одно только слово — “странный” (“комната показалась ей странной”,
“бабушка выглядела так странно-странно”) — пугает читателя гораздо больше, чем
вся сказка Перро.
Едва
ли не самая страшная сказка Гриммов — «Жених-разбойник». Из неё и приведём два
отрывка. Начнём с рукописного варианта:
Разбойники
убили бабушку, стянули у неё с пальцев все кольца, а кольцо с безымянного
пальца никак не снималось; тогда этот палец они отрубили, и он отлетел за бочку
и упал прямо в подол принцессы.
Убедись
сам, насколько книжный вариант страшнее:
Притащили
разбойники с собой какую-то девушку: они были пьяные и не обращали внимания на
её вопли и крики. Дали они ей выпить три полных стакана вина: один стакан
белого, другой стакан красного, а третий стакан янтарного, и у неё от этого
напитка разорвалось сердце. Потом сорвали они с неё красивое платье, положили
её на стол, порубили на куски её красивое тело и посыпали его солью.
Бедная
невеста, сидя за бочкой, вся так и дрожала, она поняла, какую судьбу ей готовят
разбойники. Заметил один из разбойников на мизинце убитой девушки золотое
кольцо, но снять его сразу не смог, тогда он схватил топор и отрубил ей палец;
но подскочил палец вверх как раз над самой бочкой и — упал невесте на колени.
Какие
детали в опубликованной сказке усиливают ощущение страха? В рукописи жертва
была старушкой, в книге на её месте — прекрасная девушка. Чем красивее девичье
платье и тело, тем сильнее чувство ужаса и сострадания у читателя. В рукописи
жертву только убивают, в книге — уже съедают, да ещё с солью. Вопли девушки и
дрожь прячущейся невесты усиливают впечатление. Так деталь воздействует на
читателя.
Гриммовские
сказки — уже не совсем народные. Они как бы на полпути к литературной сказке, а
сами братья — наполовину сказочники.
От
народной сказки к сказке авторской
Братья Гримм и их друзья привили любовь к
сказкам — не только читателям, но и писателям. А писатели к тому времени уже
привыкли всё делать по-своему. Поэтому им показалось мало просто пересказывать
и переделывать сказки; им захотелось их придумывать — от начала до конца.
Так
на смену Шарлю Перро и братьям Гримм пришли новые сказочники — сочинители. Это означало, что в сказочном мире переменилась власть: народная сказка превратилась в авторскую, литературную.
Прежде
всякие феи, маги и колдуны, творя чудеса, строго следовали законодательству
народной сказки. Отныне же им волей-неволей пришлось подчиниться волшебнику
гораздо могущественнее их — автору, сказочнику-творцу. Больше не стало в сказках одних и тех же непреложных законов. Их
заменили какие-то загадочные правила — у каждого автора свои.
В
народной сказке всё было ясно: любое чудо можно было предвидеть наперёд. Другое
дело, когда чудом правит авторская выдумка — фантазия:
теперь готовься к неожиданностям и гадай, что случится на следующей странице.
Было
время, когда сказки начинались с “однажды” и “жили-были”. Меньше всего тогда от
них ждали правдоподобия. Так и говорили: сказка — это то, чего не
бывает. Всякий знал, что место её не здесь, а где-то там — “за тридевять
земель”, “в некотором царстве-государстве”. Но всё изменилось с приходом в
сказочный мир творцов: в обыденной жизни они начали искать следы сказки, в
сказке — следы обыденной жизни.
Они
решились смешать реальность и чудо, заставили встретиться повседневное с
небывалым. Зачем? Чтобы действительность преобразилась.
Для
этого им понадобились разные магические секреты.
Магические
секреты литературной сказки
Конечно, литературная сказка не вполне порывает
с народной. Нередко сказочники-творцы прибегают к законам народной сказки. Но
важнее для них найденные, изобретённые ими секреты. Один из них — это секрет внезапного чуда. Когда вы читаете
народную сказку, вы ожидаете чудес и не удивляетесь им. Не так — в литературной
сказке.
Сказочники-творцы
начинают, как правило, с изображения обычных героев в обычных обстоятельствах.
До поры до времени жизнь в книге идёт своим чередом и всё совершается, как
всегда. Но вот в какой-то момент говорится волшебное слово “вдруг”. И точно: вдруг появляется колдун из-за угла аптеки, джин
из бутылки, фея под видом гувернантки. Игрушки оживают, птицы начинают говорить
на человеческом языке, люди открывают в себе немыслимые способности.
Или
из домашнего шкафа, дачного погреба, лесной норы открывается путь в волшебную
страну. Снова, как заклинание, сказано слово “вдруг”. И
— кто бы мог подумать? — в следующее мгновение самые обыкновенные персонажи
оказываются в самых невероятных мирах. При этом заворожённый читатель уже
представляет себя на их месте — удивляясь, пугаясь и радуясь вместе с ними.
Пользуясь
секретом внезапности, литературная сказка внушает читателю: мир неизведан,
жизнь непредсказуема, а чудо где-то рядом.
Другой
секрет — это секрет неожиданной точки зрения. Сказочники выведали его у поэтов.
Известно:
привычка — враг очарования. Знаете и вы: если привыкаешь к какой-нибудь вещи,
то вскоре перестаёшь её замечать. Как разбудить чувства, как вызволить вещь из
плена скуки?
Для
этого надо знать секрет, позволяющий без всякой помощи чародеев
увидеть удивительное в привычном, чудесное в будничном.
В
чём же он состоит? В готовности играть. Благодаря игре вещи весело сдвигаются
со своих мест, вступают в непредвиденные отношения с другими вещами и, наконец,
становятся неузнаваемыми. С этим секретом отчасти знаком каждый, кому случалось
играть с заброшенными и забытыми мелочами. Всё зависит от того, как на них
посмотреть. В игре и щепка — корабль, и лоскуток — знамя, и палка — рыцарский
меч.
А
глубже всех секрет неожиданной точки зрения постигли поэты. У них ведь во все времена
особенный взгляд на вещи — не такой, как у всех остальных.
Например:
в век стремительного технического прогресса поэт способен изумиться даже
устаревшему телефонному аппарату. И всё потому, что поэту ведомы правила
волшебной игры под названием «А что если?».
А
что если взглянуть на телефон глазами озадаченного марсианина? Не превратится
ли тогда аппарат в домашнее животное, которое любит поспать?
А
что если телефон зазвонит и кто-то поднимет трубку? Марсианину покажется, что
животное проснулось и плачет, а хозяин его убаюкивает, поднеся к губам.
А
что если кто-то начнёт набирать номер? Марсианин решит, что хозяин будит
животное, щекоча его пальцем.
Вот
во что издавна умеют играть поэты.
Примерно
двести лет назад они поделились своим секретом со
сказочниками. И те научились превращать простые явления и происшествия в сказку
исключительно благодаря неожиданному выбору точки зрения. А ещё — переворачивать быт одним только
вопросом “А что если?”.
А что если уменьшить персонажа до размеров спичечного коробка и передать ему
восприятие травинки, лужицы и жука?
А что если взглянуть на снег — глазами теплолюбивого аиста, на топор —
глазами сосны, на смену правительства — глазами воробья, на человеческую судьбу
— глазами бутылочного горлышка?
Тогда
мир очистится от серости будней, и в нём прорастёт волшебство.
Наконец,
сказочники владеют секретом загадочной детали.
Мы
уже знаем: народная сказка обходится без морали, без поучительных выводов. Не
так в литературной сказке: она почти всегда нас чему-нибудь учит, внушает нам
какую-нибудь мораль.
Страницы: 1, 2, 3, 4
|