Реферат: Создан для бури
Реферат: Создан для бури
Павел Амнуэль
24
сентября 1998 года ушел из жизни человек, о котором трудно говорить в
единственном числе. Он создал новую науку. Он был автором теории развития
творческой личности. Кроме того, он писал научно-фантастические рассказы. И еще
был гениальным учителем. Его учениками считают себя десятки тысяч человек, в
том числе и те, кто никогда не встречался с автором ТРИЗ - теории решения
изобретательских задач.
Умер
изобретатель и ученый Генрих Саулович Альтшуллер.
Умер
писатель-фантаст Генрих Альтов.
Ему
шел семьдесят второй год.
С
его смертью ушла эпоха.
* *
*
Он
был бакинцем. Трудно объяснить это человеку, никогда не жившему в Баку
доперестроечных времен, но мне кажется, что, живи Генрих Саулович в Москве или
Киеве, Ленинграде или Наро-Фоминске, ТРИЗ был бы создан на много лет позже или
не создан вообще.
Баку
- это романтика моря. Баку - это город ветров, и когда завывает ноябрьский
норд, невозможно не думать о полетах в иные миры. Баку - это нефть, и когда
смотришь на сотни кивающих, будто игрушечные журавли, качалок, невозможно не
думать о романтике технического прогресса. И еще Баку - это интернационал
народов, тот самый, который был провозглашен в те давние времена партией и
правительством, но на деле воплощен разве что в Баку и, как ни странно, в
ГУЛАГе, том самом, где молодому Альтшуллеру пришлось провести пять лет жизни.
Родился
Альтшуллер, впрочем, не в Баку, а в Ташкенте 15 октября 1926 года, но эту
деталь его биографии можно считать несущественной и называть Генриха Сауловича
коренным бакинцем - иначе разве можно понять суть его творчества?
Бакинцами
были его родители, журналисты по профессии. Отец Генриха Сауловича работал в
газете "Звезда Востока". Ташкентский период в их жизни не продолжился
долго. Когда Генриху исполнилось пять лет, семья Альтшуллеров вернулась в Баку,
к морю, к запаху мазута и бакинскому национальному либерализму.
О
чем мог мечтать бакинский мальчишка? О море, естественно. Как многие, Генрих
мечтал стать моряком. Как многие, он моряком так и не стал. Как многие в его
возрасте, он запоем читал книги. Естественно, о море, о путешествиях -
приключения и фантастику. Генриху повезло дважды. Во-первых, в школе были умные
преподаватели, не отбившие у мальчика тяги к самостоятельному мышлению.
Во-вторых, в библиотеке, где Генрих брал книги, на полках стояли тома Жюля
Верна и Герберта Уэллса, а не популярных уже в те годы Казанцева и Долгушина.
Когда
Генрих учился в восьмом классе, появилась реальная возможность воплотить в
жизнь мечту о море - он поступил учиться в военно-морскую спецшколу. И тогда
ему повезло в очередной раз, хотя в то время он вовсе не считал случившееся
везением. Наступил 1941 год, началась война, и весь выпуск спецшколы был
направлен на фронт. Весь - кроме Генриха, которому в то время недоставало
одного года до призывного возраста. Пришлось вернуться в обычную школу.
Первое
изобретение Генрих сделал, когда учился в десятом классе. К удивлению учителей,
он даже получил на свой "аппарат для погружения в воду" авторское
свидетельство, поскольку новизна конструкции была очевидна: кислород для
дыхания впервые предлагалось получать из перекиси водорода.
Призывной
возраст подошел, когда Генрих закончил школу. Он ушел в армию в разгар войны,
но и тогда его отправили не на фронт, а в запасной стрелковый полк, откуда
Генрих получил направление на учебу в летное училище.
Война
закончилась, закончилась и учеба. Получив диплом, Генрих вернулся в Баку, был
демобилизован и начал работать в патентном отделе Краснознаменной Каспийской
флотилии.
* *
*
У
Генриха был друг. Они дружили с детства и оба собирались стать изобретателями.
Друга звали Рафаил Шапиро, и многим это имя знакомо - впоследствии он стал
журналистом и популяризатором, автором книг "Для кого падают яблоки",
"Закон есть закон" и других. Шапиро репатриировался в Израиль в конце
семидесятых годов и долгое время работал в журнале "Страна и мир",
авторитетном европейском издании, но это было потом, а в конце сороковых друзья
хотели одного: сказать свое слово в изобретательстве.
Они
изобрели новый тип катера и новую модель скафандра, но больше всего их
интересовала химия и возможность создать такое вещество, чтобы разом вывести из
строя солдат вражеской армии. И не дай Бог, если секрет этого вещества узнают враги
советской власти - ведь тогда они смогут совершить ужасную диверсию во время
парада на Красной площади!
Именно
так молодые и энергичные изобретатели Генрих Альтшуллер и Рафаил Шапиро
написали в пространном, на тридцати страницах, послании на имя самого Сталина,
ибо кому же еще было заботиться о том, чтобы Красная Армия была всех сильней? А
страшное вещество они действительно изобрели, причем ингредиенты его можно было
купить в любой аптеке. Так, во всяком случае, было написано в злополучном
письме.
Впрочем,
главным в письме было не упоминание удивительного вещества, а анализ положения
дел в советском изобретательстве. Положение это всегда оставляло желать
лучшего, а в послевоенные годы и вовсе не соответствовало требованиям
промышленности. Альтшуллер и Шапиро уже понимали в то время, что для того,
чтобы эффективно работать в области изобретательства недостаточно таланта,
желания и упорства. Изучение психологии изобретателя тоже мало чем помогало -
не человека нужно было изучать, а сделанные им изобретения, искать
закономерности в их появлении. Тогда и появились у молодых авторов первые
соображения о том, что изобретение не возникнет, если не существует
технического противоречия. И первые изобретательские приемы тоже были выявлены
уже в те годы, о них тоже шла речь в письме.
Послание
"О положении в советском изобретательстве" было отпечатано в сорока
(!) экземплярах и послано не только главному адресату - Иосифу Сталину, - но и
в редакции крупнейших газет и журналов.
Оргвыводы
не заставили себя долго ждать. Генриха и Рафаила арестовали в один и тот же
день и час. Сначала допросы шли в Баку, стояла страшная жара, и
"воронок", в котором Генриха возили на допросы в комитет, раскалялся,
как топка, в которой сожгли Сергея Лазо. А потом - бегом - на третий этаж и -
ни секунды, чтобы прийти в себя, - серия вопросов: "Почему вы хотели
совершить диверсию на Красной площади?", "Кто еще, кроме Шапиро,
входил в вашу организацию?", "Кто ваш вдохновитель?"
Тайна
ужасного вещества интересовала, видимо, высокое начальство, и Генриха отправили
в Москву, в знаменитую Бутырку, где он сидел в одной камере с неким студентом,
посаженным за то, что пытался развалить советское сельское хозяйство. Студент
был математиком и о сельском хозяйстве знал только, что буханки хлеба на деревьях
не растут.
На
допрос уводили в десять ноль пять, сразу после отбоя, и допрашивали всю ночь, а
в камеру возвращали без пяти шесть. В шесть - подъем, до отбоя на нарах лежать
нельзя, разрешалось только сидеть и, конечно, ни в коем случае не спать. Через
неделю Генрих уже не соображал, на каком свете он находился, и тогда они с
соседом придумали, что делать. Горящей папиросой рисовали на кусочках бумаги,
оторванных от папиросной коробки, черные кружки и прилепляли эти зрачки-бумажки
поверх закрытых глаз. Один из сокамерников с нашлепками на глазах садился на
нары и спал, а второй ходил по камере и делал вид, что рассказывает соседу
интересную историю. Так им действительно удавалось поспать днем, что прибавляло
сил для ночных допросов...
В
тюрьме не пытали и не били, но разве мало других способов сломать человека? За
окном камеры неожиданно начинал работать мощный компрессор. Грохот стоял такой,
будто взрывался вулкан Кракатау. Самого себя не слышишь, и так с утра до
вечера. Но если ты не слышишь себя, то и вертухаи не слышат, о чем говорят в
камере. И Генрих с соседом под грохот компрессора во весь голос пели
антисоветские песни.
Закончилось
это пение печально. Компрессор неожиданно вышел из строя и заткнулся посреди
дня, а друзья, у которых грохот продолжал стоять в ушах, продолжали петь, будто
ничего не произошло. Результат: карцер и новые допросы.
Следователь
говорил Генриху: "Мы должны написать в протоколе, кто вовлек вас в
преступную организацию. Скажите, что это сделал ваш отец. Его уже нет в живых,
ему все равно, а вы облегчите свою участь". Генрих не пожелал облегчить
собственную участь предательством отцовского имени.
Приговор
гласил: пятьдесят восьмая статья, двадцать пять лет.
* *
*
Отправили
Г.С.Альтшуллера в Воркуту добывать уголь. То ли случайно, то ли потому, что в
бараках для "политических" не хватало места, но Генрих попал к ворам
в законе. Эта публика чужаков не терпела и в первую же ночь "брала на
перо". Не избежал бы печальной участи и Генрих, если бы не давняя любовь к
книгам Александра Грина. Его собирались "мочить", а он пересказывал
сюжеты "Алых парусов" и "Бегущей по волнам". Может, это
странно, а может, естественно: души у воров в законе оказались полны той же
романтики, что и душа молодого изобретателя.
После
той ночи, так и не тронув новичка, урки взяли Генриха под свое покровительство.
Он пересказывал им Грина, а когда иссяк запас того, что он помнил, Генрих начал
придумывать истории сам. Воры в законе на работу не выходили из принципа, и
Генрих не выходил тоже, а лагерное начальство вынуждено было смотреть на это
безобразие сквозь пальцы.
Впрочем,
сидеть без работы Генриху было скучно. То ли через месяц блатной жизни, то ли
позже - сейчас я уж не помню - он сам попросился на работу, но не в шахту, а на
такую, чтобы можно было шевелить начавшими уже плесневеть мозгами. Его посадили
в кабинет в Управление шахтами и поручили руководить производственным
процессом. То, что Генрих почти ничего об этом процессе не знал, никого не
интересовало.
"Однажды,
- рассказывал Альтшуллер много лет спустя, - сидел я вечером в кабинете и ломал
голову над тем, как организовать завтрашнюю смену. Была зима, стоял мороз, и в
комнате гудела печка-буржуйка, которую заправлял дровами какой-то старичок,
глядевший на меня со страхом. Я предложил ему сесть и отдохнуть. Он боязливо
присел (все-таки я для него был начальником), и мы разговорились. Я пожаловался
на судьбу, на то, что руковожу процессом, в котором не разбираюсь. А старичок
признался, что на воле был "всего лишь" заместителем наркома угольной
промышленности, и знал весь этот процесс лучше, чем свои пять пальцев. "Но
это же бред! - воскликнул я. - Как это можно? Садитесь на этот стул и займитесь
своим делом, а я буду подносить дрова". "Нет, - покачал головой
бывший замнаркома, - если об этом узнают, нас обоих ждет карцер".
И
ведь это была истинная правда...
* *
*
Все-таки
хорошо, что Сталин не был долгожителем и умер в 1953 году. Но плохо, что он не
умер во младенчестве...
В
1954 году Генрих вернулся в Баку и не застал мать в живых: годом раньше,
отчаявшись добиться у властей помилования для сына, она покончила с собой.
Вернулся
домой и Рафаил Шапиро, и друзья продолжили свою работу с того самого места, на
котором остановились пять лет назад. Они занялись исследованием объективных
законов изобретательского творчества, поскольку уже тогда были уверены в том,
что "изобретательское творчество связано с изменением техники,
развивающейся по определенным законам. Создание новых средств труда должно,
независимо от субъективного к этому отношения, подчиняться объективным
закономерностям".
Приведенная
выше цитата взята из статьи Г.С.Альтшуллера и Р.Б.Шапиро "О психологии
изобретательского творчества", опубликованной в шестом выпуске журнала
"Вопросы психологии" за 1956 год. Именно эта статья и эта дата
открывают историю создания ТРИЗ - теории решении изобретательских задач.
Техника
развивается по объективным законам, которые никак не зависят от воли и желания
изобретателя. Если эти законы выявить, то удастся установить и закономерности
иного, более глубокого уровня: принципы, по которым одно изобретение сменяется
другим. Эти принципы тоже объективны. Изобретатель не может сказать себе:
"Давай-ка я изобрету нечто такое, что совершенно изменит транспорт".
Чтобы сделать изобретение, нужно прежде всего выяснить, нуждается ли именно
сейчас в обновлении та область техники, которой вы решили заняться. Ведь часто
изобретатели теряют уйму времени (годы!), пытаясь сказать новое слово в
области, где такое слово совершенно не нужно. Случается и наоборот: изобретение
назрело, но изобретатели, занятые иными проблемами, не обращают на это
внимания.
И
вторая проблема. Допустим, определили мы каким-то образом, что, скажем, в
металлургии именно сейчас создалась ситуация, когда нужно изобрести нечто
новое. Как это сделать? Неужели поступить, как все изобретатели в прошлом:
пробовать один вариант, другой, третий, ошибаться и возвращаться к началу,
искать и снова ошибаться, а потом, совершенно неожиданно, на прогулке с любимой
или во сне, вдруг появляется решение, и ты восклицаешь "Эврика!", и
бежишь к столу, чтобы записать, потому что иначе обязательно забудешь, ибо
вдохновение является и уходит, когда ему заблагорассудится, а не тогда, когда
нужно изобретателю?
"Долой
вдохновение!" - вот девиз, выдвинутый Г.С.Альтшуллером. Нет, он вовсе не
был против таинственной игры ума. Но он хотел раскрыть эту тайну. Не ждать
милостей от человеческой природы, а взять их у нее. Как работает вдохновение?
Нельзя ли выявить объективные законы этой работы? А выявив, научиться разумно
использовать законы и не надеяться на "авось".
Альтшуллер
и Шапиро создавали в конце пятидесятых годов основы новой науки. Что нужно
сделать, если неясно даже направление поиска? Каждая уважающая себя наука
начинается с систематизации объекта исследований. С выявления объективных
закономерностей. Современная зоология началась с линнеевской классификации
животного мира. В основе современной химии лежит менделеевская классификация
элементов. География не была наукой, пока не были составлены достаточно полные
карты земного шара. А для того, чтобы создать теорию изобретательства, нужно
было разобраться в уже сделанных изобретениях, в описаниях уже выданных
патентов и авторских свидетельств. Найти общее у изобретений, казалось бы,
совершенно разных. Разделить изобретения на классы по уровню сложности.
Установить принципы, по которым после изобретения Х появляется изобретение Y, а
не какое-нибудь другое.
Сотни
тысяч описаний авторских свидетельств пришлось Г.С.Альтшуллеру
проанализировать, прежде чем был создан и опубликован первый в истории техники
"алгоритм изобретения" - набор правил, которыми должен
руководствоваться изобретатель в своей работе. Первый алгоритм состоял из
четырех "шагов". Он был прост, но достаточно эффективен. С помощью
алгоритма образца 1959 года уже делались изобретения!
Вот
один из эффектных примеров, описанный Г.С.Альтшуллером в книге "Основы
изобретательства" (вы найдете переиздание этой книги во втором томе
Собрания сочинений). Существует техническая проблема: что нужно сделать, чтобы
ледокол в арктических льдах двигался в несколько раз быстрее?
Первый
шаг алгоритма: сформулировать ИКР - идеальный конечный результат. Чего вы,
собственно, добиваетесь в идеальном случае? Чтобы корабль передвигался во льдах
так, будто никаких льдов не существует.
Шаг
второй: что этому мешает? Льды, естественно! Стоп. Льды в Северном океане -
объективная реальность, от льдов никуда не денешься. В системе
"лед-корабль" менять нужно именно ледокол, а не арктические торосы.
Итак, двигаться с большой скоростью ледоколу мешает... что? Корпус,
естественно. Лед необходимо колоть и давить исключительно для того, чтобы затем
протащить сквозь образовавшуюся полынью толстенное тело корабля.
Шаг
третий: в чем причина помехи? Иными словами: почему у корабля такой широкий
корпус? Это понятно - нужно ведь место для размещения груза, двигателей,
кубриков для команды... Никуда от этого не деться, все это нужно тащить с
собой. Значит, задача не решается, ведь корпус - основная принадлежность
ледокола, как и любого другого корабля?
Нужно
сделать четвертый шаг. Ответить на вопрос: "Как устранить помеху?"
Вот здесь-то и помогло изучение сотен тысяч изобретений. Альтшуллер еще в те
годы выявил около трех десятков стандартных приемов, которые используются на
четвертом шаге алгоритма. Как устранить помеху? Примените нужный прием, вот вам
список!
У
задачи о ледоколе есть красивое решение, полученное с помощью приема:
"Разделение объекта на составные части". Нужно разделить корпус
ледокола надвое - верхнюю часть, которая будет двигаться НАД льдами, и нижнюю,
которая будет двигаться ПОД льдами. И соединить эти две части корабля узкими,
как ножи, боковинами. Только они, эти боковины-лезвия, и будут соприкасаться со
льдом и не колоть его, как это делают ледоколы, а резать, как это делает острый
нож, вонзаясь в масло. Корабль идет во льдах, не оставляя за собой привычной
полыньи - только два узких ножевых следа. Сопротивление льда движению судна
уменьшается во много раз. Многократно увеличивается скорость при той же
мощности двигателей.
Ледокол-нож
еще не создан, но идея живет, красивая идея.
* *
*
У
Г.С. Альтшуллера было много идей, и все - красивые, необычные, опережавшие
время. Совершенствуя алгоритм изобретения, Альтшуллер просто вынужден был
придумывать новые технические идеи, большая часть которых (как идея
ледокола-ножа) не нужна была промышленности. У технических систем свои законы
развития, у промышленности, внедряющей изобретения, - законы свои. Техническая
мысль стремится взлететь над обыденностью, а промышленность консервативна, изменения
в технологии принимает лишь в крайнем случае, когда уже невозможно обойтись без
внедрения нового.
Помните
классический образ безумного изобретателя, который носится по десяткам
учреждений и добивается, чтобы его гениальное изобретение обязательно внедрили?
Это жутко вредное существо, испортившее характер в бессмысленных скандалах с
чиновниками от техники. Изобретатель, по Альтшуллеру, должен вести себя иначе.
Он находит техническое противоречие. Он делает изобретение, не затрачивая на
это годы жизни и миллиарды нервных клеток, которые не восстанавливаются. А
потом... Потом он решает другую задачу. Внедрением пусть занимаются другие -
те, кому хорошо известны законы развития промышленности.
Страницы: 1, 2
|
|