Реферат: Патрик Генри: революция против конституции

Казалось бы, подобный радикализм отвечал глубинным принципам просвещенческой культуры. Век Разума освободил людей от власти прошлого. Традиции, прецеденты  и устойчивые убеждения в глазах просветителей имели ценность лишь в той мере, в какой они соответствовали рационалистически сконструированному идеалу. Казалось бы, Генри в своей речи выступал от имени новой национальной общности американцев, сменившей старое колониальное самосознание, для которого соседняя колония уже была "заграницей". Однако на деле ни антитрадиционализм, ни борьба с партикуляризмом для Генри никак не характерны, так что он использует оба эти принципа лишь в тактических целях. Если в противоречивом развитии его взглядов и можно выделить ведущий принцип, то это защита интересов родной Виргинии, пусть даже в ущерб всей Америке. Выдвигая требование пропорционального представительства, он действовал прежде всего в интересах своей колонии, не желая ее уравнения с другими колониями, "не столь богатыми и населенными" [39].

Важное значение имело выступление Генри против "плана Гэллоуэя", предложенного видным пробританским политиком из Пенсильвании. План предусматривал создание общеамериканских властных структур: Великого совета, назначаемого колониальными ассамблеями, и генерал-президента, назначаемого королем. При этом Великий совет был лишь совещательным органом при генерал-президенте, а тот, в свою очередь, контролировался британским парламентом. Впрочем, генерал-президент и Великий совет также могли накладывать вето на решения британского парламента, относящиеся к Америке [40]. Этот план противоречил сложившейся к тому времени у радикальных патриотов концепции империи, в которой колонии в принципе равны метрополии и британский парламент, в сущности, низведен до положения местного законодательного органа, равного колониальным ассамблеям.

Умеренные делегаты склонялись к поддержке "плана Гэллоуэя"; но Генри резко выступил против: "Мы освободим своих избирателей от власти коррумпированной Палаты общин, но бросим их в объятия американского законодательного органа, который может быть подкуплен нацией, признающей перед лицом всего мира, что подкуп является частью ее системы управления". "План Гэллоуэя" был отвергнут [41].

Генри входил в состав нескольких комитетов Конгресса, но не блистал ни в одном из них. Характерна судьба составленного им наброска обращения к королю. В нем Генри осуждал "нестерпимые акты". Он подчеркивал, что колонии не добиваются никаких новых привилегий: "Верните нам... наши древние и неоспоримые права, и мы будем удовлетворены" [42]. Подчеркнутый традиционализм и впоследствии останется важным элементом мировосприятия Генри. Он в довольно смиренном тоне просил короля отменить ненавистные акты, но предупреждал, что колонии никогда не подчинятся претензиям парламента и что их не следует толкать на крайние меры [43]. В сравнении с речами Генри составленное им обращение казалось довольно вялым и было холодно встречено Конгрессом. Окончательная версия была составлена на основе набросков Р.Г. Ли и Дж. Дикинсона [44].

Представляется, что Генри был убежден в бесполезности такого рода обращений и именно поэтому не вложил в свой вариант особенного энтузиазма. Дж. Адаме впоследствии рассказывал об одной беседе с Генри, состоявшейся примерно в это время. Адаме выразил убеждение, что все решения Конгресса нужны лишь для укрепления союза колоний, а на Англию все равно не произведут впечатления. "Генри сказал, что они могут произвести некоторое впечатление на народ Англии, но согласился со мной, что в отношении правительства мы зря стараемся" [45].

Уже в это время, когда большинство еще рассчитывало на мирное разрешение конфликта с метрополией. Генри выступил за активную подготовку к войне [46].

Именно этому была посвящена лучшая речь в его жизни, произнесенная 23 марта 1775 г. на Втором виргинском конвенте. Генри предложил резолюцию о необходимости организации виргинской милиции (ополчения) и о немедленном приведении колонии в состояние обороны [47].

Обосновывая свое предложение. Генри заявил, что политика парламента исключает всякую надежду на примирение метрополии и колоний:

"Мы посылали петиции, мы выражали протест, мы умоляли, мы простирались перед троном и молили короля вмешаться и удержать деспотическую руку министерства и парламента. Над нашими петициями смеялись; наши протесты вызывали новые насилия и оскорбления; на наши мольбы не обращали внимания; и нас с презрением оттолкнули от подножия трона! После всего напрасно питать сладостную надежду на примирение".

Для колоний не оставалось выбора, кроме вооруженного сопротивления:

"Нам некуда отступать, кроме покорности и рабства! Наши цепи уже выкованы! Их звон уже слышен на равнинах Бостона! Война неизбежна - и пусть она начнется!" [48].

Закончил Генри словами, ставшими бессмертными:

"Дайте мне свободу или дайте мне смерть!".

После нескольких минут немого восторга радикально настроенные делегаты вскочили с места, приветствуя оратора. План вооружения и мобилизации виргинской милиции был принят [49].

Сам Генри активно включился в подготовку к войне. Он тренирует собственный отряд волонтеров. Солдаты были одеты в зеленые охотничьи куртки с надписью "Свобода или смерть" на груди. Оружием им служили главным образом томагавки. На знамени отряда была изображена гремучая змея и девиз: "Не наступай на меня". Самой заметной операцией Генри стала экспедиция, организованная после того, как губернатор Данмор перевез порох из королевских складов на английский военный корабль - для большей сохранности. Патриоты сочли действия Данмора незаконными, и отряд Генри захватил в качестве компенсации часть колониальной казны. После этого губернатор счел нужным издать прокламацию, в которой призывал виргинцев не содействовать Генри в его "умыслах". Зато патриотические организации Виргинии вынесли ему благодарность [50].

В октябре 1775 г., несколько позже, чем для Новой Англии, для Виргинии началась Война за независимость. Английские войска шли на столицу колонии Уильямсберг, но были остановлены патриотами (Генри в это время возглавлял оборону Уильямсберга). Губернатор Данмор в прокламации от 7 ноября 1775 г. ввел в Виргинии военное положение и даровал свободу всем рабам, принадлежавшим мятежникам, если только эти рабы помогут усмирить взбунтовавшуюся колонию [51]. Генри в ответ ввел вооруженные патрули для предотвращения рабских восстаний [52]. Теперь отступать было действительно некуда.

В 1776 г., на следующей сессии конвента. Генри внес проект резолюций, провозглашавших Виргинию свободной от всякой лояльности по отношению к британской короне. Он требовал, чтобы делегаты Виргинии на Конгрессе "добивались немедленной и полной Декларации независимости" [53]. 14 мая Конвент принял резолюцию Генри практически полностью. Виргиния стала независимой республикой. Население Уильямсберга было охвачено восторгом. Размещенная в городе артиллерийская часть устроила салют. Британский флаг был торжественно спущен с Капитолия новорожденного штата, а взамен на флагштоке взвилось американское знамя [54]. Еще через два месяца, 4 июля была провозглашена независимость США.

Конвент же приступил к разработке конституции Виргинии. Генри также внес несколько предложений (ни одно из них не было принято). Он выступил в пользу расширения избирательного права, но при этом требовал (под влиянием французского просветителя Ш.Л. Монтескье и Дж. Адамса) создания сильной исполнительной власти. В конституции эта ветвь, напротив, предельно ослаблялась [55].

Как только конституция была одобрена. Конвент приступил к выборам губернатора. И неудивительно, что им стал Патрик Генри, самый популярный человек в штате. Как губернатор он действовал если и не всегда эффективно, то, во всяком случае, энергично. Он ухитрился не утратить популярности на этом традиционно непопулярном посту, дважды добиться переизбрания и вновь занять губернаторский пост после войны [56].

Любопытно, что он старался демонстрировать скорее преемственность с традицией, нежели революционный разрыв с прошлым. Новый губернатор расстался с привычной для него небрежностью в одежде. Он появлялся перед согражданами в аккуратно расчесанном и тщательно напудренном парике, в черном костюме и широком алом плаще. Ходить пешком отныне было ниже его достоинства, и он приобрел дорогой экипаж [57]. Конвент, кстати говоря, придерживался подобной же тактики. Не случайно новому губернатору было назначено такое же жалованье - 1000 фунтов, - какое получали королевские губернаторы "Старого доминиона". Еще 1000 фунтов была выделена на перестройку губернаторского дворца [58].

Росло и его благосостояние. Всю жизнь, если только позволяли обстоятельства. Генри скупал участки земли на Западе. К началу 1778 г. он был владельцем двух участков в графстве Боттур и 10 тыс. акров на территории современного штата Кентукки, а в мае 1778, прикупил плантацию в графстве Генри (ее площадь равнялась 10 тыс. акров) [59]. Пще одну плантацию он арендовал в окрестностях Ричмонда - чтобы с удобствами отдыхать там от душной и пыльной столицы. В 1787 г. Генри входил в сотню богатейших людей Виргинии [60].

В 1775 г. умерла его супруга Сара, оставив мужу шестерых детей. В 1777 г. он женился вторично - на сей раз скорее по расчету. Его новая избранница, Доротея Дендридж, была намного моложе супруга. Ее семья, хоть и стесненная в средствах, происходила от первых поселенцев Виргинии и была в родстве с Александром Спотсвудом, лейтенант-губернатором Виргинии в 1710-1722 гг. Так что этот брак был для Генри еще одной ступенькой наверх, в замкнутый круг виргинской аристократии.

Победа в Войне за независимость не принесла Соединенным Штатам ожидаемого "золотого века". Финансы и экономика в целом были расстроены. Падение уровня жизни вызывало социальный протест, самым ярким эпизодом которого было восстание Д. Шейса в Массачусетсе. В это же время полностью дестабилизируется политическая система Конфедерации. Континентальный конгресс теряет свой авторитет; с исчезновением военной угрозы штаты предпочитают просто игнорировать его. В этих условиях набирают силу и влияние сторонники укрепления федеральной власти.

Конституционный конвент, собравшийся в 1787 г. в Филадельфии, предложил стране новую конституцию, превратившую рыхлую конфедерацию в федеративное государство, - ту самую конституцию, которая действует в США и по сей день, - и передал ее на утверждение конвентам штатов. По всей стране развернулись яростные дебаты ее сторонников и противников, федералистов и антифедералистов.

Генри связал себя с последними. Его позиция имела первостепенное значение. Недаром, узнав о том, что Генри встал в ряды противников конституции, Мэдисон, ее основной автор и защитник, пал духом: "М-р Генри - грозный противник, из-за которого исход дела (т.е. ратификация конституции. - М.Ф.) сомнителен" [61]. После Дж. Вашингтона Генри был самым известным виргинцем в стране и по-прежнему лучшим оратором Америки. Мэдисон со своим слабым голосом никак не мог соперничать с ним. В протоколах ратификационного конвента Виргинии нередко встречается запись: "М-р Мэдисон говорил еще что-то, но так тихо, что никто ничего не мог разобрать".

Что же предопределило позицию Генри в этом важном вопросе? Отчасти это свойственный революционерам XVIII в. острый страх перед утратой свободы и перед заговорами коварных политиков, стремящихся к деспотизму. Сказывался здесь и его традиционализм. Если многие современные историки склонны считать конституцию продолжением политической традиции Британской империи, то антифедералисты, напротив, считали ее шокирующе беспрецедентной. Генри возмущался: "Это правление так ново, что у него нет имени" [62]. Действительно, конституция содержала немалое число теоретических новшеств. Как отмечает С. Кэньон, теория современного федерализма сложилась в 1787 г. [63]. К этому можно добавить, что и концепция президентской республики была новшеством.

На примере Генри и его единомышленников можно видеть, как демократические и антицентралистские принципы Американской революции обернулись против нее самой; риторика, выработанная в борьбе с имперскими претензиями Великобритании, использовалась против укрепления союза штатов.

В восприятии Генри принятие новой конституции было равнозначно гибели Конфедерации, утрате свободы и чуть ли не установлению в США монархии. Конституция для Генри была "резолюцией столь же радикальной, как та, что отделила нас от Великобритании" [64]. При этом, в отличие от Декларации независимости, конституция не оправдывалась экстремальной ситуацией. Единственная опасность, угрожавшая США, заключалась, по его мнению, в самой конституции, так как она уничтожала Конфедерацию и создавала на ее месте унитарное государство [65]. В том, что это государство - именно унитарное, его убеждала уже первая фраза конституции: "Кто дал им право говорить таким языком: "Мы, народ" вместо "Мы, штаты"? Штаты - отличительная черта и душа всякой конфедерации. Если штаты не будут субъектами этого договора, то он должен создавать одно великое консолидированное правительство народа всех штатов" [66].

Перспектива консолидации штатов ужасала Генри, и не случайно федералист Г. Ли жаловался, что его оппонент "противодействовал бы любой системе, будь она даже ниспослана с небес, если только она укрепляет Союз штатов" [67]. Унитарное государство Генри считал несовместимым со свободой. Республиканское правительство на территории такой огромной страны, как США, не может удержать от распада единое государство. Если же правительство будет достаточно сильным, чтобы справиться с задачей, то оно неизбежно утратит республиканский характер [68].

Федеральное правительство Генри видел лишь в одном качестве - в качестве врага. Всякая уступка в пользу центра - предательство интересов Виргинии. Генри последовательно создавал картину федерального правительства как оплота деспотизма: президент обладает "королевской властью" и будет жить в "экстравагантной роскоши"; Конгресс отнимет у американцев всю их собственность, "вводя налоги, какие ему угодно, и назначая своим депутатам такую плату, какую ему захочется". В Америке будет создана постоянная армия, "чтобы исполнять омерзительные приказы тирании", а народное ополчение (милиция), этот единственно достойный свободного народа защитник, - уничтожено. Генри заявлял, что новая конституция лишает американцев возможности "защищать свои права или вести войну с тиранами". Утрата контроля над милицией делает их беззащитными перед Конгрессом [69].

Президентская власть - одно из самых смелых теоретических новшеств, введенных Филадельфийским конвентом, - вызывала у Генри наибольшие опасения. Даже назначение диктатора было бы лучше, так как подобная мера в какой-то мере оправдана опытом Древнего Рима. В его представлении президента отделяет от короля только один шаг: "А разве не сможет он во главе своей армии подавить любую оппозицию? Президент! У нас будет король; армия будет приветствовать его как монарха; ваша милиция вас покинет, поможет ему короноваться и будет сражаться против вас. И что вы сможете противопоставить этой силе?" [70].

Сложная система сдержек и противовесов, которая теоретически должна предотвратить такой сценарий, вызывает у Генри лишь презрение: "Какая польза может быть от ваших показных, воображаемых противовесов, ваших пляшущих на канате, погремушечных, бестелесных сдержек и прочих затей?" [71]. Единственной гарантии, которую он готов был признать надежной. Билля о правах, в конституции не было.

Но детали не столь уж существенны. Генри не принимал саму концепцию конституции. Если федералисты доказывали, что именно такое правительство необходимо для обеспечения государственных интересов США, то он демонстрировал характерную для классического республиканизма ориентацию на моральные принципы. Интересы государства в его глазах не стоят серьезного внимания. Более того, преследование таких целей, как величие и мощь страны, прямо противоречит сохранению свободы. Он постоянно противопоставляет "роскошное" правительство "простому", "бедные, незначительные и скромные республиканские принципы" - "утонченным" принципам, на которых основана конституция и которые на деле ведут к установлению тирании [72].

Конфедерация в его глазах идеальна. В конечном итоге, лишь она отвечает принципам революции, которая, по мнению Генри, была направлена против консолидации и была возможна лишь благодаря известной слабости имперского контроля [73]. Конституция же контрреволюционна. Ее потенциальный монархизм разрушает республиканский идеал. Контроль Конгресса над налогообложением - это то самое "налогообложение без представительства", против которого американцы боролись с 1765 г.

Начиная с XIX в. биографы истолковывали позицию, занятую Генри на ратификационном конвенте, как борьбу за свободу. Не сразу выявляется, что, помимо возвышенной заботы о правах американцев, им руководили и побуждения не столь возвышенные. Это прежде всего попытка добиться преимуществ для своего штата и своего региона за счет всех остальных. Генри испытывал острую ненависть к Северу. Он уверял: "Это правление подчиняет всё северному большинству". А между тем "тирания Филадельфии может быть подобна тирании Георга III" [74].

Основные понятия, ассоциировавшиеся у южан конца XVIII в. с образом Севера - деньги и валютные спекуляции, благодаря которым северяне способствуют утечке банкнот с Юга и контролируют финансы всего Союза. Важнейшей чертой Севера казалась также его враждебность к интересам Юга. Именно как проявление таковой виргинцы расценили впоследствии "гамильтоновскую систему", предполагавшую укрепление финансовой системы и промышленности США. Так что в 1790-х гг. Генри прослыл в своем штате настоящим пророком, верно распознавшим просеверный потенциал конституции [75].

Север в представлении антифедералистов-южан жаждал господства, стремился полностью подчинить себе Союз. Он никогда не допустил бы усиления южных штатов. "Северные штаты никогда не согласятся ни на какие условия, возвеличивающие Юг", -предупреждал Генри. Основанием для столь острой тревоги была неравная численность рабовладельческих и нерабовладельческих штатов. По подсчетам Мэдисона, к северу от границы распространения плантационного рабства находилось восемь штатов, к югу - только пять [76]. Численное превосходство обеспечивало нерабовладельческим штатам преобладание в Сенате. Они должны были также получить большинство в Палате представителей. До проведения первой федеральной переписи восточные и среднеатлантические штаты в совокупности имели 36 депутатов в нижней палате Конгресса, а южные - лишь 29 (ст. 1, разд. 2). Их преобладание было, в общем, довольно призрачным. Даже если допустить полное единство северных штатов, какого на самом деле не было. Север не получал ни в одной из палат двух третей голосов, необходимых для принятия поправок к конституции, проведения процедуры импичмента или преодоления президентского вето (ст. 1, разд. 2, 3, 7, ст. 5). Тем не менее антифедералисты Юга были убеждены, что новая конституция дает Северу полную власть над Союзом.

Страницы: 1, 2, 3