Реферат: Москва в XIX столетии
Через три дня, когда сгорело более трех четвертей
города, Наполеон вернулся в Кремль. Но с начала московского пожара для него уже
не было ни в чем удачи, и ему пришлось видеть, что все вокруг него рушится,
падает и влечет его самого в пропасть.
Он организовал в Москве свое управление, свой суд и
муниципальный совет. Но его управлению, с генерал-губернатором Мортье во главе
и обер-полицеймейстером Вильером (бывший лектор французского языка в нашем
университете), нечего было делать за отсутствием населения. Организованный
здесь суд ознаменовал себя только тем, что захватил несколько десятков ни в чем
не повинных москвичей, пугливо бродивших по пожарищам, обвинил их в поджогах
Москвы и расстрелял их, одних близ Петровского монастыря, других на Девичьем
поле. Совершенно было бесполезно учреждение и муниципальной думы, с городским
головой купцом Находкиным во главе. Эта дума собиралась на Маросейке, в доме
графа Румянцева, но и ей нечего было делать. Напрасно также Наполеон издавал
прокламации, призывавшие скрывавшиеся остатки населения не бояться ничего и
стать под защиту нового управления. Напрасно также призывались к возвращению в
Москву те, кто ее покинул до вступления "великой армии". Той же
неудаче подверглись попытки добиться открытия здесь торговли на рынках и в
лавках. Обращение к окрестному населению продавать в Москве предметы
продовольствия не нашло себе отклика; несколько крестьян, сделавших попытку
провезти сюда хлеб, были ограблены неприятелем у самой столицы. Даже запрещение
пускать в народ фальшивые ассигнации, отпечатанные Наполеоном в количестве 1,5
миллиона, и приказ рассчитываться за все настоящей монетой не давали результатов.
Народ, очевидно, занял непреклонно непримиримое положение по отношению к
врагам.
Но они со своей стороны не только не делали ничего к
смягчению этой ненависти, но, напротив того, с поразительным ослеплением и
дикой жестокостью подливали в огонь масла.
Носители западной культуры уже в первые часы своего
пребывания в Москве начали возмутительные грабежи, и с чрезвычайной быстротой
вся великая армия на собственную свою погибель обратилась в шайки мародеров, не
знавшие никакой дисциплины, никакого удержу. Мы намеренно говорим вся, потому
что в грабеже участвовали не только солдаты, но и генералы. Так современники
отметили грубый цинизм, с каким наполеоновские генералы в Каретном ряду грабили
великолепные кареты и коляски. Наполеон, не ради, разумеется, гуманности и
культурности, а ради спасения своего войска от разложения, своими приказами
пытался остановить грабежи в Москве, но он сам засвидетельствовал, что им не
повинуются, установил, что даже старая гвардия, охранявшая его особу,
предавалась грабежам не только достояния москвичей, но и складов самой великой
армии.
Самая картина грабежей представляла нечто невероятное:
грабили решительно все и всех, грабили не только покинутые подвалы богатых
людей, богатые магазины и лавки, но и отнимали последнюю одежду и снимали крест
с тех бедняков, которые укрывались в землянках или прятались в обгорелых сараях
и погребах. С несчастных женщин снимали все до последней нитки и обесчещенных
отпускали нагими, считая своей собственностью не только золото и драгоценности,
но и тряпье, прикрывающее коченеющее тело. Ужасную картину чудовищных
экспроприаций представляла Москва, когда 7 сентября Наполеон возвращался из
Петровского дворца в Кремль. Всюду он встречал группы солдат, сидевших у
костров. Они были огорожены или великолепными в золоченых рамах картинами, или
громадными зеркалами. В костры подбрасывалось полисандровое дерево от
клавикордов и художественной мебели, под ногами были разостланы богатые ковры.
Но было и худшее в этих грабежах, что переполняло чашу
народного терпения: это разграбление храмов, откуда с диким кощунством были
уносимы священные сосуды, церковные облачения и ризы с икон.
Это возмутительное святотатство соединялось с
тенденциозно злобным осквернением православных святынь. Католики, протестанты и
атеисты XVIII века с особой демонстративностью подчеркивали свое
надругательство над религиозным чувством русского народа; обманутые в расчетах
на его раболепство, они без всякой пользы для себя выкалывали на иконах глаза
священных изображений, кололи на лучину иконы, выбрасывали мощи из ограбленных
рак, обращали в конюшни именно алтари, на паникадилах вешали мясные туши. В
этой дикой злобности соревновались с простыми фанатиками маршалы, обедавшие на
престолах Чудова монастыря и Кремлевских соборов, и сам Наполеон, устроивший
свою кухню в Архангельском соборе и приказавший снять с Ивана Великого его
крест, чтобы водрузить его в Париже над Домом инвалидов...
Но сколько при этом было замучено и перебито
москвичей, за недостатком документальных данных установить нельзя. Свидетели
иноземного владычества в Москве говорят о множестве пыток, которым подвергали
остававшихся в Москве священников и монахов, у которых вымучивали указания, где
были скрыты церковные и монастырские сокровища. Установлена мученическая смерть
за это священника церкви Сорока Мучеников: его истерзанное тело было похоронено
в Новоспасском монастыре...
Если москвичи и жители окрестных сел убивали немало
врагов, то это ничто в сравнении с тем, что творили последние.
Наполеон отлично понял все гибельное значение занятия
Москвы и сам стал предлагать императору Александру 1 заключить мир. Глубоко
взволнованный тем, что не получал ответа, он старался скрыть от окружающих свою
тревогу разговорами, что предпримет поход на Петербург, что разделит Россию на
прежние удельные княжества и раздаст их своим маршалам и русским боярам. Для
демонстрирования своего мнимого спокойствия устраивал в Кремлевском дворце
концерты, а на Никитской, в доме Позднякова, французские спектакли, и сам со
своими маршалами посетил на Преображенском кладбище раскольников, которые
присягнули ему на подданство. Втайне же он готовился покинуть Москву.
Отправление из нее в начале октября авангарда Мюрата было началом очищения
Москвы, но оно было совершено с большой поспешностью, потому что 5 октября
Мюрат был разбит Кутузовым при Тарутине.
На прощанье с нашей столицей Наполеон обнаружил всю
низость своего мстительного озлобления: он отдал приказ приготовить громадный
взрыв Кремля с его соборами, дворцами, стенами и башнями, чтобы не оставить
камня на камне в этом средоточии нашей истории и всероссийских святынь. Заранее
пикетам был отдан приказ не допускать в окрестности Кремля и тех немногих
русских, которым прежде были выданы пропуска. В самом Кремле саперы всюду
копали траншеи и в них закладывали пороховые мины с фитилями.
В ночь на 7 октября началось выступление,
представлявшее печальную картину выхода перегруженных добычей грабителей, и
закончилось 10 октября. Последним выступил из Москвы отряд начальника
арьергарда Мортье. Некоторые из неприятелей, объятые жалостью, впрочем,
предупреждали москвичей быть на следующий день подальше от Кремля, а один
гвардеец даже прямо сказал городскому голове Находкину: "Спасайтесь, если
можете. Кремль будет взорван. Все приготовлено..." Страшная тревога распространилась
среди оставшихся в Москве русских.
На 11 октября на Москву налегла темная ночь с ливнем.
Вдруг ночную тишину прорезали один за другим три пушечных выстрела. Это из-за
Калужской заставы подавал сигналы маршал Мортье. В Кремле раздался потрясший
всю Москву и ее землю первый взрыв, за которым один за другим следовали 6
других взрывов, В окрестных домах провалились потолки, потрескались стены,
полопались стекла, вылетели рамы. От землетрясения людей сбрасывало с постелей.
Охваченные страхом люди выбегали из своих убежищ и под проливным дождем стояли
на площадях и улицах и успокоились, когда стало светать и когда заблестели
кресты Кремлевских соборов. Но скоро звон в церквах, начавшийся со Страстного
монастыря, возвестил всем, что Москва свободна...
Хотя далеко не все подкопы взорвались, центр Москвы
носил страшные следы разрушения. По берегу Москвы-реки дома были облеплены
вонзившимися в стены осколками камней. Река засеребрилась от множества мертвой
всплывшей рыбы. Никольская башня наполовину была разрушена, но над ее воротами
остался невредимым образ Чудотворца Николая, даже стекло, покрывавшее его, и
фонарь, висевший перед ним, были, к изумлению всех, целы. Арсенал был разрушен.
Здание сената было сильно изуродовано, филарстовская пристройка к Ивану
Великому была взорвана. Но соборы были все целы: в минных подкопах фитили были
потушены, вероятно, ночным ливнем, из траншей было вынуто 60 пудов пороху.
Взорваны были: Грановитая палата, дворец, Комендантский дом и Алексеевская
башня. В Кремлевских стенах зияло пять больших проломов.
Несмотря на это, московские скитальцы собрались в
храмах и с радостными слезами благодарили Бога за освобождение Москвы.
Подошедшие к Москве казаки генерала Иловайского заняли город, и скоро здесь
начал устанавливаться порядок. Возвратился сюда преосвященный Августин и привез
святыни. Приехал и граф Ростопчин. Стало возвращаться население. Но
потребовалось несколько лет, чтобы поднять Москву из пепла и развалин. И этот
процесс ее воссоздания был в своем роде третьим ее основанием, если за второе
принять ее восстановление за 200 лет перед этим, при царе Михаиле Феодоровиче,
которому пришлось обстраивать Москву после страшной разрухи междуцарствия и
польского владычества.
Вот итоги лихолетия 1812 года: из 9158 домов уцелело 2626,
а из 8520 магазинов - 1368. Из 290 храмов сгорело 127, а остальные 115 были
разграблены и изуродованы. Только на улицах (кроме колодцев, погребов и ям)
валялось 11 959 человеческих трупов и 12546 лошадиных.
Вид Москвы был ужасен: на месте деревянных домов
стояли остовы печей и дымоходных труб; на месте каменных - обгорелые стены;
большая часть церквей стояли обезглавленные, а колокольни без колоколов,
расплавленных пожаром или упавших на землю. Но поразителен и процесс
возрождения Москвы. Москва, не являясь правительственным центром, а оставаясь
только помещичьим и купеческим городом, обнаружила великую силу воссоздания,
почти в той же мере, в какой проявлялась она в 1613 году при первом государе из
дома Романовых, царе Михаиле Феодоровиче. Уже в 1812 году, когда архиепископ
Августин в декабре месяце устроил первый крестный ход из Кремля в память
освобождения Москвы, здесь кипели плотничные работы, а к весне 1813 года сюда
стали стекаться огромные массы каменщиков.
Начавшие снова выходить "Московские ведомости"
писали о Москве в своем номере от 25 декабря 1812 года следующее: "Нет
места, годного для жилья, которое не было бы уже занято. Торговля и
промышленность распространяются с удивительной быстротой. Построено до 2800
временных лавок, и вся торговая площадь заполнена бесчисленным множеством
продавцов и покупателей".
Император Александр 1 высоко ценил жертвы и заслуги
Москвы в великом деле освобождения России от нашествия "двадесяти
язык", с их грозным предводителем. Он выразил это в следующем своем манифесте,
30 августа 1818 года.
"Первопрестольной столице Нашей Москве
В достопамятный навсегда 1812 год, когда настояла
надобность спасти Отечество от нашествия сильнаго и многочисленнаго врага, Мы,
во изъявление уважения Нашего к сей Первопрестольной, древней Российской
столице обратились с воззванием нашим наипервее к ней и не умедлили Сами
предстать посреди оной. Усердие и ревность ея соответствовали Нашему ожиданию.
Мы видели нещадящую никаких пожертвований горячую любовь ея к Нам и отечеству.
Претерпенное потом ею от руки злодейства крайнее бедствие и разорение уязвило
сердце Наше глубокою печалию. Но управляющий судьбами народов, Всемогущий Бог,
избрал ее, да страданием своим избавит она не токмо Россию, но и всю Европу.
Пожар ея был заревом свободы всех царств земных. Из поругания святых храмов ея
возникло торжество веры. Подорванный злобою Кремль, обрушась, раздавил главу
злобы. Тако Москва и подвигами и верностию и терпением своим показала пример
мужества и величия. Имея все сие запечатленным в уме и в сердце Нашем, Мы с
отеческою к ней любовию даже и во время самой войны не преставали пещися о
всевозможном воспоможении разоренным ея жителям и во всех повелениях Наших
главноначальствующему над Москвою о том подтверждали. Ныне же, по окончании
столь многотрудной войны, по приведении в порядок расстроенных дел Европейских
и по некотором необходимо-нужном пребывании Нашем в С.-Петербурге, восхотели
Мы, как скоро могли, посетить сию достопочтенную делами и древностию столицу
Нашу, дабы лично обозреть ее состояния и нужды, а притом ознаменовать пред
целым светом незабвенныя заслуги ея, Божеским благословением осеняемыя,
чужеземными державами уважаемыя и толико достойныя любви и благодарности от Нас
и всего отечества. Для предания в потомственныя времена толь достославных ея
деяний, повелеваем сию грамоту, всенародно изъявляющую ей Нашу признательность,
хранить в Московских департаментах Сената.
Но еще ранее этого манифеста государь 25 декабря 1812
года решил воздвигнуть в Москве, в память Отечественной войны всероссийский
памятник в виде храма Христа Спасителя, и в манифесте своем высказал следующее:
"В сохранение вечной памяти того беспримерного
усердия, верности и любви к Вере и к Отечеству, какими в сии трудные времена
превознес себя народ Российский, и в ознаменование благодарности Нашей к
Промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились Мы в
Первопрестольном граде Нашем Москве создать церковь во имя Спасителя Христа,
подробное в чем постановление возвещено будет в свое время. Да благословит
Всевышний начинание Наше! Да совершится оно! Да простоит сей Храм многие веки,
и да курится в нем пред святым Престолом Божиим кадило благодарности позднейших
родов, вместе с любовию и подражанием делам их предков".
Из значительного числа проектов этого храма государь в
1816 году избрал составленный академиком живописи Витбергом проект, поражающий
своей колоссальностью. Местом для сооружения храма были избраны Воробьевы горы,
между смоленской дорогой, по которой пришел Наполеон, и калужской, по которой
ушел. Высота храма от вершины горы до креста равнялась 80 саженям, а от подошвы
горы 110. Храм должен был состоять из трех ярусов, или трех храмов. Нижний, в
виде параллелограмма, углублялся в землю горы и посвящался Рождеству Христову.
В его катакомбы предполагалось перенести кости убитых в 1812 году воинов. По
обеим сторонам нижнего храма простиралась колоннада в 300 сажен,
предназначенная для истории побед Отечественной войны и манифестов того
времени. На концах ее предполагалось поставить два памятника: один из пушек,
отбитых у Наполеона во время его похода по России, а другой из взятых во время
наших походов против него за границей до самого взятия Парижа. Средний храм в
форме креста посвящался Преображению Господню, а верхний в виде круга Воскресению
Христову. Изображая всю земную жизнь Христа Спасителя, храм этот трехчастным
своим составом по замыслу художника символизировал тело, душу и дух человека.
Исполинский храм венчался большой главой и четырьмя меньшими, на которых
предполагалось поместить 48 колоколов и подобрать их так, чтобы звон их
составил четыре музыкальных аккорда.
12 октября 1817 года в присутствии государя, царской
семьи и прусского принца Вильгельма, впоследствии императора германского
Вильгельма 1, состоялась торжественная закладка храма-памятника. Начались уже
работы по его постройке, были затрачены четыре с лишним миллиона рублей, но
грунт для такого тяжелого сооружения оказался слабым, и после смерти Александра
1 решено было прекратить работы на Воробьевых горах и избрать новое место для
храма Христа Спасителя.
Император Александр 1, несмотря на истощение
государственной казны войнами, деятельно занимался восстановлением Кремля, его
башен, стен, дворца и соборов. Он приказал приобрести у митрополичьего
кафедрального Чудова монастыря дом митрополита Платона и, обратив его во
дворец, подарить своему брату великому князю Николаю Павловичу. Над этим
зданием был надстроен новый этаж.
С любовью относясь к восстановлению Москвы из
развалин, Александр Павлович, несмотря на множество дел, часто посещал ее. Так,
прибыл он сюда после Венского конгресса 15 августа 1816 года и пробыл здесь до
своих именин, 30 числа, когда подписал вышеприведенный манифест. Эти две недели
сделались одним сплошным народным праздником в честь освободителя отечества и
умиротворителя Европы. В следующем 1817 году он прибыл сюда со всей царской
семьей и прожил до описанной выше закладки храма Христа Спасителя. В феврале
1818 года он снова посетил Москву и 20 числа с большим торжеством открыл на
Красной площади памятник Минину и Пожарскому, изваянный скульптором Мартосом.
Один из барельефов памятника изображал сбор пожертвований в Нижнем Новгороде, а
другой - выход в 1612 году поляков из Кремля. Отсюда государь уехал в Варшаву.
В это время, 17 апреля, родился в Николаевском дворце великий князь (будущий
император) Александр Николаевич. Крещение, к которому снова прибыл государь,
происходило 5 мая в Чудовом монастыре, где новокрещенный был положен на мощи
святителя Алексия.
16 июня прибыл в Москву прусский король Фридрих Вильгельм
с упомянутым выше принцем Вильгельмом.
При их встрече у дворца великая княгиня Александра
Феодоровна взяла у кормилицы новорожденного Александра Николаевича и передала
его Фридриху Вильгельму, причем император сказал прусскому королю: "Этот
ребенок родился в Кремле, в древнем дворце русских царей, недалеко от колыбели
фамилии Романовых и близ святых Иверских ворот, где чудотворный образ
Богоматери бодрствует и печется о судьбах этого города и России". Эти
слова государя произвели глубокое впечатление, и Фридрих Вильгельм много раз
повторял их близким людям. Прусский король, прогуливавшийся по Москве и верхом
и пешком, удивлялся городу, как феникс возрождавшемуся из пепла с чрезвычайной
быстротой. Однажды, любуясь с Красного крыльца видом Москвы и сиявшими на
солнце куполами церквей, он сказал: "С Москвой не может соперничать ни
один город". "Да, сказал стоявший около него император Александр, -
это святой город".
Этот государь оставил в Москве по себе память еще
следующим: в Кремле, на месте Цареборисов-ского дворца, где ныне находятся
казармы, перед которыми расставлены огромные орудия, начиная с царь-пушки, был
под наблюдением князя Цицианова архитектором Еготовым выстроен дом для
Оружейной палаты, которая и находилась здесь до 1851 года. В свое время это
огромное здание по карнизам украшено было статуями и бюстами. Здесь были и
Добрыня Никитич, и князь Холмский, и Ордын-Нащокин, и боярин Матвеев, и князь
Голицын (времени царевны Софии), и другие. На барельефах были изображены: прием
послов разных исповеданий св. Владимиром, принесение Владимиру Мономаху царских
принадлежностей, покорение Казани, победы над турками при Чесме и Кагуле.
Впоследствии все эти украшения были сняты, и здание было обращено в казармы.
Страницы: 1, 2, 3
|
|