Реферат: Камчатка в планах Муравьева-Амурского

Конкуренция между Амуром и Камчаткой складывалась не в пользу последней. Оппонент В. С. Завойко Г. И. Невельской продолжал указывать на ошибочность мнения, что Камчатка «представляет для России все, что только можно мы желать на отдаленном своем востоке, и что для подкрепления Камчатки стоит только занять какой-нибудь из островов ближайший к тропикам» для снабжения ее продовольствием. С решением амурского вопроса, предрекал он, Петропавловск и Аян не смогут играть ожидаемой роли, а затраты на них будут не только напрасны, но и вредны. 22 сентября 1850 г. не стесняясь сгущать краски он писал М. С. Корсакову: «Камчатка представляет одну только Авачинскую губу — как гавань совершенно без всяких средств. Не на Камчатку глухую, а на Амур надобно бы было обратить все внимание… Камчатка хороша с Амуром, а без него есть мыльный пузырь»[61].

Несмотря на героическую оборону в 1854 г. Петропавловска от англо-французской эскадры[62], внимание центральных и местных властей окончательно переориентируется на Амур. Хотя Муравьев все еще продолжал надеяться, что ему удастся действовать и на Камчатке, и на Амуре. Он тяжело расставался со своими надеждами оживить Камчатку и превратить ее в северный форпост российского влияния в Азиатско-Тихоокеанском регионе. На это указывает его письмо, отправленное брату В. Н. Муравьеву 12 февраля 1854 г., перед отъездом из Петербурга: «Дела мои я окончил довольно благополучно, увидим теперь, что будет в Сибири; во всяком случае я еду теперь далеко, почти прямо в Камчатку, с весьма малым только отдыхом в Иркутске»[63]. Стало ясно, что развивать дальневосточную политику в двух направлениях — на севере и на юге — невозможно, при той скудости средств, которые имелись. Кроме того, открывались новые перспективы южнее устья Амура, русские моряки не взирая на настороженные предупреждения из Петербурга, были озабочены поиском более удобного порта на тихоокеанском побережье. Неблагоприятные военные обстоятельства диктовали другие решения. Войска и корабли из Петропавловска было решено вывести, а вместе с ним полуостров покинули и гражданские власти, оставив там лишь исправника с небольшим штатом чиновников, положенных для так называемых малолюдных округов Сибири и почтовую контору. Камчатка и Охотский край после короткого пробуждения вновь впали в длительную летаргию.

Еще весной 1854 г. Муравьев направил со специальной миссией в Аян М. С. Волконского, с поручением осмотреть как идет устройство и заселение тракта Якутск-Аян и для возможной встречи в Аяне с американским командором Перри, расчитывая, что тот после Японии посетит и российское побережье. Муравьев надеялся на сближение с Америкой ввиду назревавшего военного столкновения на Дальнем Востоке с Англией. Но Перри в Аян не прибыл. Вскоре Муравьев ввиду больших затрат и бесперспективности отказался и от дальнейшего заселения Якутско-Аянского тракта, несмотря на то, что ему с трудом в свое время удалось отстоять это решение в Петербурге[64]. Теперь основное его внимание занял готовящийся сплав по Амуру. К тому же 29 декабря 1854 г. вел. кн. Константин Николаевич в ответ на представление Муравьева о мерах по усилению обороны Камчатки, указал: «В Сибири сильным пунктом, в котором может найти убежище весь тамошний флот и который мы в состоянии защищать, если мы соединим все усилия наши, есть не Камчатка, а Амур»[65]. Для Муравьева это стало до некоторой степени неожиданностью, он все еще надеялся защищать Камчатку «до последней крайности».

Крымская война продемонстрировала уязвимость российских позиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Возникла острая необходимость новой корректировки дальневосточной политики. Если первоначально возвращение Амура связывалось с защитой и снабжением продовольствием Охотско-Камчатского края, то скоро Амур из средства превратился в самоцель, определив новый вектор правительственных действий. Теперь, определяя главную цель присоединения к России обширного и почти пустынного Амурского края, архиепископ камчатский, курильский и алеутский Иннокентий в статье «Нечто об Амуре», написанной в 1856 г., отмечал, что она заключается в том, «чтобы благовременно и без столкновений с другими державами приготовить несколько мест для заселения русских, когда для них тесно будет в России»[66]. Снабжение же Камчатки уходило (и вместе с тем надежды на морское будущее России в регионе) на второй план, и Иннокентий писал: «Честь России (о других причинах не говорю) не дозволяет бросить Камчатку и прочие приморские места, хотя они слишком дорого стоят казне и никогда не в состоянии будут окупать не только всех издержек и пожертвований казны, но даже и одних только пенсий, производимых служащим там…»[67].

Казалось бы позиция Г. И. Невельского восторжествовала. Правительство признало южное направление дальневосточной политики не только приоритетным, но и единственным. Однако с пониманием, что северо-восточное направление дальневосточной политики не имеет больше перспектив, начинается удивлявшее многих современников, а затем и историков охлаждение отношений между Муравьевым и Невельским[68]. С перемещением военных сил с Камчатки на Амур главное местное руководство в крае было поручено не ему, как можно было ожидать, а В. С. Завойко. Вероятно, Муравьеву нужно было подыскать для Завойко достойное место, чтобы загладить провал с камчатским планом. Вместе с тем, несомненные успехи Амурской экспедиции и реализовавшиеся прогнозы Невельского могли беспокоить честолюбие Муравьева. Привыкнув к безусловной исполнительности своего окружения, он не смог бы долго терпеть столь независимого и самостоятельного человека, как Невельской. К тому же, исходя из чиновных правил, Завойко имел формальные преимущества перед Невельским, который получил чин контр-адмирала только 25 августа 1854 г.[69]

Но были и неформальные причины. В январе 1855 г., в ответ на жалобы Невельского по поводу РАК, Муравьев занял пассивную позицию, предпочитая потянуть время, разобраться на месте, выяснить все обстоятельства у Завойко, и даже осудил излишнюю горячность Невельского, который, по словам генерал-губернатора, «между гиляками одичал»[70]. 22 февраля 1855 г. в письме Муравьева поделился с Корсаковым планами кадровых перестановок: «Для успокоения Невельского я полагаю назначить его при себе исправляющим должность начальника штаба; Завойко — начальником всех морских сил, а тебя — всех сухопутных…»[71]. А уже 16 сентября 1855 г. он пишет вел. кн. Константину Николаевичу: «Невельской здесь теперь вовсе не нужен ни на Амуре, ни Иркутске, я принял смелость представить об отчислении его…»[72]. Очевидно, такие намерения генерал-губернатора не были большой тайной в его окружении. Н. В. Буссе в письме к М. С. Корсакову еще 14 декабря 1854 г., предсказывая новые административные назначения: «Невельской не годится теперь для Амура, его время прошло. Теперь надо человека положительнее. Завойко хорош»[73]. В подобных действиях М. И. Венюков попытался найти более глубокий смысл и полагал, что разрыв с Невельским и натянутые отношения генерал-губернатора с многими моряками был вызван стремлением последних закрепить на Дальнем Востоке приоритетное положение флота, отстоять здесь свою ведомственную независимость[74]. Своей резкостью в отношениях с привыкшими самостоятельно действовать в крае моряками Муравьев, как вспоминал тот же Венюков, «нажил среди них много врагов, которые успели охладить к нему вел. кн. Константина Николаевича. <...> И хотя амурское дело продолжало находить поддержку в генерал-адмирале, но против распорядителя его он имел зуб»[75].

Первоначально было решено разместить в Николаевске-на-Амуре управление камчатского военного губернатора В. С. Завойко, передав ему дела и штат упраздняемой Амурской экспедиции. Логика развития политических и военных событий ставила новые цели, изменила общую ситуацию в регионе и требовала усиления здесь имперского присутствия. Но и Завойко остался на Дальнем Востоке не надолго. Увлеченный поначалу на Камчатку Муравьевым, он стал тяготится своей службой в крае и вскоре покинул его[76]. Очевидно, дело было не только в пошатнувшемся здоровье. Завойко не разделял излишне оптимистических взглядов по поводу Амура, которые охватили большинство муравьевского окружения. По этому поводу А. М. Линден не без основания заметил: « Завойко и Невельского Муравьев всегда признавал своими непосредственными подвижниками, глубоко преданными. Оно действительно так и было прежде, но, передвинувшись на Амур, Завойко круто переменил фронт. Окрыленный блестящим успехом Петропавловского сражения, он сбросил с себя маску верного эпигона Муравьева и начал открыто высказывать свое несочувствие к Амуру, возводя в то же время на степень какой-то Аркадии Камчатку и увенчанный лаврами Петропавловск»[77]. Архиепископ Иннокентий также заметил, что Завойко сильно изменился «не слушает и слушать не хочет никаких резонов»[78], а при встрече в июне 1856 г. в Николаевске с В. С. Завойко и его преемником П. В. Казакевичем писал он: «Слышал я мнения и суждения об Амуре обоих адмиралов. Один чрез-чур хвалит (впрочем, уже убавил ходу), а другой в той же мере хулит. Аянские говорят, что они оба с этими мыслями и выехали. Последний будто бы хочет представить — бросить совсем Амур и сделать порт или в Камчатке, или в Аяне! Этого я от них не слыхал. Ужели это правда?! И ужели его послушают!… Нет! В.С. уже не тот же самый, но прежде он слушал, когда ему говорят резонно…»[79].

К середине XIX в., когда стало очевидно, что в ближайшем будущем Россия будет не способна создать мощный тихоокеанский флот, возобладала континентальная концепция имперской политики на Дальнем Востоке. С переориентацией правительственного внимания с северо-востока на юг, на первый план вышли российско-китайские отношения, ключевую роль в которых приобрели Приамурский и Уссурийский края. Уже в 1853 г. Муравьев, прогнозируя усиление могущества Соединенных Штатов, стал утверждать, что со временем они будут первенствовать на Тихом океане и следует примириться с мыслью, «что рано или поздно придется им уступить Северо-Американские владения наши»[80], что нужно быть готовыми компенсировать эти потери за счет территориального расширения империи на Дальнем Востоке. Муравьев был не прочь раздвинуть пределы империи за счет Монголии и Манчжурии, установив над ними протекторат.

Россия, по его мнению, способна и обязана господствовать на азиатском побережье Восточного океана, взяв реванш на Амуре и Дальнем Востоке «за все то, что она терпит от Запада»[81]. Стало ясно, что Россия должна вернуться на азиатский континент, повернув вектор имперской экспансии с северо-востока на юго-восток, сохраняя за морскими силами задачи обороны российских рубежей и поддержки правительственных действий на суше. Только усилившись на континенте, заселив новые земли, создав на Дальнем Востоке мощный военный и экономический потенциал, Россия сможет вернуться к активной военной и торговой морской политике. Присоединение Приамурского края выглядело в правительственной идеологии как возвращение утраченных русских земель, насильственно отторгнутых в XVII в. от России. Это была не только политика восстановления исторической справедливости, но и торжество новых принципов в отношениях России с сопредельными азиатскими государствами, прежде всего с Китаем. Россия должна была спешить укрепить свои позиции на континенте, заняв выгодные стратегические территории и выходы в океан, способные обеспечить в будущем успех имперской экспансии в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Это была политика нацеленная на перспективу, ради которой стоило пойти, может быть, и на необоснованные настоящим моментом жертвы. Морским силам теперь отводилась явно вспомогательная роль, что не могло не отразиться и на кадровых назначениях. Новому политическому курсу в жертву и был брошен в середине XIX в. Охотско-Камчатский край.

Список литературы

Кабанов П. И. Амурский вопрос. Благовещенск, 1959; Алексеев А. И. Амурская экспедиция. 1849–1855 гг. М. , 1974; Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. Хабаровск, 1986; Мамай А. С. Амурский вопрос в дальневосточной политике России в середине XIX в. : Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1997; Матханова Н. П. Генерал-губеранторы Восточной Сибири. Новосибирск, 1998. См. также: Козюра А. В. Российская историография о роли Н. Н. Муравьева-Амурского в становлении дальневосточной политики России // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность. М. ; Иркутск; Тэгу, 1997. Вып. 2.

Подробнее см: Ремнев А. В. Россия на Дальнем Востоке в начале XIX века: замыслы, дискуссии, реалии // Вестник Омского отделения Академии гуманитарных наук. Омск, 2000. № 4.

Сафронов Ф. Г. Русские на Северо-Востоке Азии в XVII — середине XIX в. М., 1978. С. 58, 196.

РГИА. Д. 167. Л. 7–18.

Предложения И. Ф. Крузенштерна о посылке посольства в Японию с целью установления торговых отношений и о научном значении кругосветных плаваний // Головнин В. М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах, с приобщением замечаний его о Японском государстве и народе. Хабаровск, 1972. С. 493–494.

Цит. по: Алексеев А. И. Амурская экспедиция 1849–1855 гг. М., 1974. С. 12.

РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 6923. Л. 10.

Там же. Л. 2–3.

Шумахер П. Оборона Камчатки и Восточной Сибири против англо-французов в 1854 и 1855 гг. // Русский архив. № 8. С. 397.

РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 6923. Л. 8.

П. Д. Киселев, министр государственных имуществ

ОР РГБ. Ф. 137. К. 40. № 17. Л. 9.

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. М., 1891. Т. I. С. 222.

Там же. С. 230.

Струве Б. Воспоминания о Сибири // Русский вестник. 1888. № 5. С. 41–42.

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. II. С. 51.

Там же. С. 321.

Невельской Г. И. Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России. 184901855. М., 1947. С. 39–40.

В начале 1860-х гг. этих поселенцев с р. Мая перевели в Южно-Уссурийский край, «Мая вновь обратилась в пустыню, какою, впрочем, она по своему географическому положению и должна быть» (Линден А. М. Записки // Граф Н. Н. Муравьев-Амурский в воспоминаниях современников. Новосибирск, 1998. С. 142).

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. II. С. 105.

Там же. С. 215.

РГА ВМФ. Ф. 410. Оп. 2. Д. 169. Л. 2.

Цит. по: Струве Б. Воспоминания о Сибири // Русский вестник. 1888. № 6. С. 94.

Там же. С. 97.

Из письма Н. Н. Муравьева — Л. А. Перовскому (7 авг. 1849 г.) // Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 220–221.

Там же. Т. I. С. 221.

Там же. С. 204–205.

А.Сильницкий, не без некоторого преувеличения, даже считал, что предложение Завойко о переносе порта из Охотска в Аян «есть начало всех дальнейших событий на дальнем востоке, закончившихся айгунским договором, давшим Российской Державе обширный Приамурский край» (Сильницкий А. Адмирал Василий Степанович Завойко и его деятельность в Приамурском крае в муравьевскую эпоху. Хабаровск, 1898. С. 2).

Г. И. Невельской явно из недоброжелательства намекает на то, что В. С. Завойко при этом исходил и из карьерных соображений, так как обычно начальники Охотской фактории были из мещан, а с переносом ее в Аян стал важным административным лицом и был произведен в капитаны 2-го ранга (Невельской Г. И. Указ. Соч. С. 62).

Там же. С. 63.

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 243.

Там же. Т. I. С. 218–219. Хотя, как вспоминал Б. В. Струве, Муравьев колебался в выборе между В. С. Завойко и охотским начальником капитаном 1-го ранга И. В. Вонлярлярским, но окончательное решение он принял по рекомендации епископа Алеутского и Камчатского Иннокентия (Струве Б. Воспоминания о Сибири // Русский вестник. 1888. № 5. С. 63–64).

См.: Сафронов Ф. Г. Указ. Соч. С. 135–136.

Цит. по: Струве Б. Воспоминания о Сибири // Русский вестник. 1888. № 6. С. 96.

ПСЗ-II. № 24811.

Булычев И. Путешествие по Восточной Сибири. СПБ., 1856. Ч. I. С. 75.

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 219.

Там же. Т. I. С. 243.

РГА ВМФ. Ф. 224. Оп. 1. Д. 236. Л. 9.

Там же.

РГА ВМФ. Ф. 410. Оп. 2. Д. 315. Л. 14–15.

РГИА. Ф. 1263. Оп. 3. Д.199. Л. 31.

Сафронов Ф. Г. Указ. Соч. С. 135–136.

В. С. Завойко — Н. Н. Муравьеву 13 марта 1850 г. (Аян) // РГА ВМФ. Ф. 191. Оп. 1. Д. 26. Л. 13.

В. С. Завойко — Н. Н. Муравьеву. 9 декабря 1850 г. (Петропавловск) // Там же. Л. 32.

Линден А. М. Записки // Русская старина. 1905. № 4. С. 125.

Барсуков И. П. Указ Соч. Т. I. С. 472.

РГА ВМФ. Ф. 410. Оп. 2. Д. 315. Л. 105.

Там же. Л. 184.

Сафронов Ф. Г. Указ. Соч. С. 198.

Римский-Корсаков В.А. Балтика-Амур. Хабаровск, 1980. С. 204.

Невельской Г.И.. Указ. Соч. С. 188.

Римский-Корсаков В. А. Указ. Соч. С. 182.

Там же.

Там же. С. 195.

3 февраля 1850 г. капитан 2-го ранга Г. И. Невельской поступил в полное распоряжение восточно-сибирского генерал-губернатора. Уже 8 февраля Невельской был произведен в капитаны 1-го ранга и переведен на службу в Охотскую флотилию, с приказом состоять при Муравьеве для исполнения «особого высочайшего повеления» (Алексеев А. И. Амурская экспедиция 1849–1855 гг. М., 1974. С. 48).

В. С. Завойко — Н. Н. Муравьеву. 9 декабря 1850 г. (Петропавловск) // РГА ВМФ. Ф. 191. Оп. 1. Д. 26. Л. 32.

В. С. Завойко — Н. Н. Муравьеву. 9 декабря 1850 г. (Петропавловск) // РГА ВМФ. Ф. 191. Оп. 1. Д. 26. Л. 34.

В. С. Завойко — Н. Н. Муравьеву. 26 августа 1851 г. (Петропавловск) // РГА ВМФ. Ф. 191. Оп. 1. Д. 26. Л. 38–39.

Цит. по: Матханова Н. П. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX в. (конец 1830-х — середина 1860-х гг.): Дис. … д-ра ист. наук. Новосибирск, 1999. С. 433.

Цит. по: Алексеев А. И. Амурская экспедиция 1849–1855 гг. М., 1974. С. 56.

См.: Степанов А. Петропавловская оборона. Хабаровск, 1954.

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 347.

Там же. Т. I. С. 356–357.

Сильницкий А. Указ Соч. С. 16.

Барсуков И. П. Иннокентий, митрополит московский и коломенский. По его сочинениям, письмам и рассказам современников. М., 1883. С. 382.

Там же. С. 383.

Алексеев А. И. Указ Соч. С. 161. И. П. Барсуков считал, что причиной охлаждения отношений Муравьева к Невельскому и Завойко могли стать их нерешительные действия во время вражеского десанта в заливе де-Кастри. Хотя и Барсуков отмечает, что у Муравьева и раньше были причины для недовольства Невельским из-за неточности в исполнении генерал-губернаторских распоряжений (Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 415).

Хотя это старшинство не было значительным. Завойко был произведен в генерал-майоры одновременно с утверждением в должности камчатского военного губернатора только 25 июня 1853 г., а 17 ноября 1854 г. переаттестован в адмиралы.

Алексеев А. И. Указ Соч. С. 162.

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский.Т. I. С. 396.

РГА ВМФ. Ф. 410. Оп. 2. Д. 1016. Л. 45.

Цит. по: Алексеев А. И. Указ Соч. С. 168.

Венюков М. И. Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии. Хабаровск, 1970. С. 58.

Венюков М. И. Из воспоминаний. Амстердам, 1895. Кн. 1. С. 232. О сложном периоде в отношениях с вел. кн. Константином Николаевичем Н. Н. Муравьев намекал М. С. Корсакову 19 марта 1856 г. из Петербурга: «Впрочем, Государь и все члены Его семейства весьма ласковы со мною, а Великий Князь Константин Николаевич возвращается к прежнему доверию» (Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 448).

На столкновения с Муравьевым, как на причину отставки Завойко указывают многие исследователи. См. например: Алексеев А. И. Как начинался Владивосток. Владивосток, 1985. С. 80 Исторический парадокс заключался еще и в том, что и Г. И. Невельской (вынужденный провести в крае зиму 1855/1856 гг. как частное лицо), и В. С. Завойко почти одновременно покинули Дальний Восток весной 1856 г.

Линден А. М. Записки // Граф Н. Н. Муравьев-Амурский в воспоминаниях современников. Новосибирск, 1998. С. 146.

Письма Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского. Кн. 2. СПб., 1898. Письмо к Н. Д. Свербееву (13 сент. 1856 г.).

Барсуков И. П. Иннокентий, митрополит московский и коломенский. С.372.

Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 323.

Н. Н. Муравьев — М. С. Корсакову (1 дек. 1856 г.) // Барсуков И. П. Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Т. I. С. 478.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://zaimka.ru/