Реферат: Читая Монтеня

бы говорить и о некой склонности его к восприятию идей  агнос-

тиков, однако это не совсем так:

  "Я убеждаюсь,  что философы-пирронисты не в состоянии  выра-

зить свою основную мысль никакими средствами речи;  им понадо-

бился бы какой-то новый язык!  Наш язык сплошь состоит из  со-

вершенно неприемлемых   для  них  утвердительных  предложений,

вследствие чего,  когда они говорят "я сомневаюсь",  их сейчас

же ловят на слове и заставляют признать,  что они,  по крайней

мере, уверены и знают, что сомневаются. Это побудило их искать

спасения в  следующем  медицинском сравнении,  без которого их

способ мышления был бы необъясним:  когда они произносят "я не

знаю" или "я сомневаюсь",  то они говорят, что это утверждение

само себя уничтожает, подобно тому как ревень, выводя из орга-

низма дурные соки, выводит вместе с ними и самого себя.

   Этот образ мыслей более правильно передается вопросительной

формой: "Что знаю я" - как гласит девиз, начертанный у меня на

коромысле весов".

   Эти слова  Монтень  заимствовал  у Сократа,  часто имевшего

обыкновение говорить:  "Знаю, что ничего не знаю". Таким обра-

зом, пирронизм  "Опытов"  представляет  собой  критику старого

мышления и служит способом доказательства того,  что разум че-

ловека обнаруживает  себя  в  беспредельном разнообразии своих

возможностей. Монтень не отказывается от познания мира и исти-

ны, скептицизм  его  не имеет абсолютного характера.  Различие

теорий, мнений,  их переменчивость и непостоянство  говорят  о

неисчерпаемости природы  и  мысли человека,  но отнюдь не о ее

бессилии. "Нелегко установить границы нашему разуму; он любоз-

нателен, жаден  и  столь же мало склонен остановиться,  пройдя

тысячу шагов, как и пройдя пятьдесят. Я убедился на опыте, что

то, что осталось неизвестным одному веку,  разъясняется в сле-

дующем".

   Пирронизм французского  писателя  имеет  определенные черты

диалектического мировоззрения.  "Разве самая  утонченная  муд-

рость не превращается в самое явное безумие. Подобно тому, как

самая глубокая дружба порождает самую ожесточенную  вражду,  а

самое цветущее  здоровье  - смертельную болезнь,  точно так же

глубокие и необыкновенные душевные  волнения  порождают  самые

причудливые мании  и  помешательства;  от  здоровья до болезни

лишь один шаг.  На поступках душевнобольных мы убеждаемся, как

непосредственно безумие  порождается нашими самыми нормальными

душевными движениями".

   Открытия эпохи Возрождения резко раздвинули границы челове-

ческих знаний. Для человека средних веков, воспринимавшего мир

как геоцентристскую  систему,  привыкшего  к  строгой градации

всех общественных и духовных отношений,  когда предмет и явле-

ния воспринимались  неподвижно  и  закреплялись навсегда в ка-

ком-нибудь ряду,  мир вдруг раздвинулся до непостижимой беско-

нечности и неисчерпаемости: человек словно попадал из знакомой

местности, где он все знал и мог ориентироваться, в чужую, где

ему нужно  было заново обнаруживать новые точки отсчета и ори-

ентиры. Возникло множество различных миров. "Твой разум с пол-

ным основанием и величайшей вероятностью доказывает тебе,  что

существует множество миров... В случае же если существует мно-

жество миров,  как полагали Демокрит, Эпикур и почти все фило-

софы, то откуда мы знаем,  что принципы и законы  нашего  мира

приложимы также и к другим мирам.  Эти миры, может быть, имеют

другой вид и другое устройство.  Эпикур представлял их себе то

сходными между собою, то несходными. Ведь даже в нашем мире мы

наблюдаем бесконечное разнообразие и различия в зависимости от

отдаленности той или иной страны".

   Скептицизм Монтеня сыграл определенную положительную роль в

отрицании писателем  различных  предрассудков и веры в чудеса.

Он категорически выступает  против  преследования  "колдунов".

"Жизнь наша  есть нечто слишком реальное и существенно важное,

чтобы ею можно было бы расплачиваться  за  какие-то  сверхъес-

тественные и воображаемые события... Каким бы безупречно прав-

дивым ни казался человек, ему можно верить лишь в том, что ка-

сается дел  человеческих.  Во всем же,  что вне его разумения,

что сверхъестественно,  ему следует верить лишь в том  случае,

если слова его получают и некое сверхъестественное подтвержде-

ние. Богу угодно было удостоить им некоторые наши свидетельст-

ва, но  не  должно опошлять его и легкомысленно распространять

на все решительно. У меня уши вянут от бесчисленных россказней

вроде следующего: такого-то человека в такой-то день трое сви-

детелей видели на востоке, трое других - на западе, в такой-то

час, в таком-то месте, одетым так-то. Разумеется, я и себе са-

мому в этом не поверил бы!  Насколько естественнее и правдопо-

добней допустить,  что двое из этих свидетелей лгут, чем пове-

рить, что какой-то человек мог за двенадцать часов с быстротою

ветра перенестись  с востока на запад!  Насколько естественнее

считать, что разум наш помутился от причуд нашего же  расстро-

енного духа,  чем поверить, будто один из нас в своей телесной

оболочке вылетел на метле из печной трубы по воле духа  потус-

тороннего! И для чего нам, постоянным жертвам воображаемых до-

машних и житейских тревог,  поддаваться обману воображения  по

поводу явлений сверхъестественных и нам неведомых.  Мне кажет-

ся, что вполне простительно усомниться в чуде,  если во всяком

случае достоверность его можно испытать каким-либо не чудесным

способом. И я согласен со святым Августином,  что относительно

вещей, которые трудно доказать и в которые опасно верить, сле-

дует предпочитать сомнение." Монтень не признает чудес, считая

что нет ничего в природе,  что выходило бы за пределы ее зако-

нов. Никакой особой силы над природой нет. Я вполне согласна с

ним, ибо  разного  рода происходящие чудеса возможно объяснить

и нашим недостаточно полным,  а скорее, совсем не полным, зна-

нием законов природы;  и тем, что при допущении идеи существо-

вании иных миров возможно воздействие законов  их  природы  на

нашу жизнь при нашем с ними соприкосновении.

           8. О МЕСТЕ ЧЕЛОВЕКА В МИРОЗДАНИИ

   Монтень разрушает  антропоцентризм,  желание человека расс-

матривать себя как центр вселенной.  Он создает новую иерархию

человека в мире. Несомненно наличие у Монтеня  его стихийно-ма-

териалистического убеждения в объективности независимо от всяк-

ого сознания существующих предметов и объектов. Человек,считает

он, не автономная единица в природе,  живущая по сверхъестест-

венным законам,  которые полагаются неким верховным существом.

Он часть природы и подчиняется естественным законам.

   "Рассмотрим же человека, взятого самого по себе, без всякой

посторонней помощи,  вооруженного  лишь  своими  человеческими

средствами и лишенного божественной милости и знания,  состав-

ляющих в действительности всю его славу,  его силу, основу его

существа. Посмотрим.  чего он стоит со всем этим великолепным,

но чисто человеческим вооружением.  Пусть он покажет мне с по-

мощью своего разума,  на чем покоятся те огромные преимущества

над остальными созданиями,  которые он приписывает  себе.  Кто

уверил человека, что это изумительное движение небосвода, этот

вечный свет, льющийся из величественно вращающихся над его го-

ловой светил,  этот грозный ропот безбрежного моря,  - что все

это сотворено и существует столько веков только для него,  для

его удобства и к его услугам!  Не смешно ли, что это ничтожное

и жалкое создание,  которое не в силах даже управлять собой  и

предоставлено ударам всех случайностей, объявляет себя власте-

лином и владыкой вселенной,  малейшей частицы которой оно даже

не в силах познать,  не то что повелевать ею!  На чем основано

то превосходство,  которое он себе приписывает, полагая, что в

этом великом  мироздании  только  он  один способен распознать

красоту и устройство,  что только он один может воздать  хвалу

творцу и отдавать себе отчет в возникновении и распорядке все-

ленной! Кто для ему эту привилегию!  Пусть он покажет нам гра-

моты, которыми на него возложены эти сложные и великие обязан-

ности..." Сегодня, думается, уже достаточно, к счастью, утвер-

дилось представление о человеке как о части природы,  и отнюдь

не центральной. Однако психология современного человека далеко

не перестролась в соответствии с этим принципом.  Приведу наг-

лядный пример, хотя таких примеров не тысяча, и не две (а осо-

бенно в стране,  где людям сначала приходится думать  о  хлебе

насущном для  собственного  выживания,  а  потом уже о братьях

меньших). Проведенные научные исследования, по недавнему сооб-

щению средств массовой информации), доказали некоторую законо-

мерность: чем больше объем мозга животного, тем оно разумнее.

Но разве  тогда  не  варварство,  не дикость истреблять китов,

мозг которых превосходит по объему даже мозг человека, считаю-

щего себя наиболее разумным представителем фауны Земли!

  "По суетности того воображения он равняет себя с богом, при-

писывает себе божественные способности,  отличает  и  выделяет

себя из  множества  других созданий,  преуменьшает возможности

животных, своих собратьев и сотоварищей,  наделяя их такой до-

лей сил  и способностей,  какой ему заблагорассудится.  Как он

может познать усилием своего разума внутренние и скрытые  дви-

жения животных! На основании какого сопоставления их с нами он

приписывает им глупость...

   Когда я играю со своей кошкой, кто знает, не забавляется ли

скорее она  мною, нежели я с ею!

   Тот недостаток, который препятствует общению животных с на-

ми, - почему это не в такой же мере и наш недостаток, как их!

Трудно сказать,  кто виноват в том, что люди и животные не по-

нимают друг друга,  ибо ведь мы не понимаем их так же,  как  и

они нас.  На  этом основании они так же вправе считать нас жи-

вотными, как мы их.  Нет ничего особенно удивительного в  том,

что мы не понимает их: ведь точно так же мы не понимаем басков

или троглодитов. Однако некоторые люди хвастались тем, что по-

нимают их,  например, Апполоний Тианский, Мелапм, Тиресий, Фа-

лес и другие.

                          И если есть народы, которые, как ут-

верждают географы,  выбирают себе в цари собаку, то они должны

уметь истолковывать ее лай и движения.  Нужно признать равенс-

тво между нами и животными:  у нас есть некоторое понимание их

движений и чувств,  и примерно в такой же степени животные по-

нимают нас. Они ласкаются к нас, угрожают нам, требуют от нас;

то же самое проделываем и мы с ними.

   В то же время известно,  что и между самими  животными  су-

ществует глубокое общение и полное взаимопонимание,  причем не

только между животными одного и того же вида,  но и  различных

видов.

   Заслышав собачий лай,  лошадь распознает злобно ли лает со-

бака, и  нисколько  не  пугается,  когда  собака  лает  совсем

по-иному. Но и относительно животных,  лишенных голоса, мы без

труда догадываемся по тем услугам,  которые они оказывают друг

другу, о каком-то существующем между ними способе  общения;они

рассуждают и говорят с помощью своих движений".

   Наверное, абсолютно  во всех отношениях равнять кошку и че-

ловека и не следует,  однако то,  что все мы,  и люди, и кошки

являемся частями  природы  (причем наиболее вредной для нее же

самой частью сегодня являемся именно мы) достаточно очевидно.

        9. О БОГЕ

   Но только  ли  природа  и человек,  как ее составная часть,

являются частями мироздания!  Существует ли бог, а если да, то

каково оно,  это  божество.  В  период  расцвета инквизиции во

Франции, давления религиозных догм Монтень открыто не мог  от-

ветить на  эти  вопросы  в  "Опытах",  однако позиция философа

очерчена достаточно ясно.

   Монтень предлагает  обзор толкований древними авторами идеи

божества и называет его гвалтом философских школ.  Такая сумя-

тицы мнений  оставляет  у  Монтеня  одно сомнение - сомнение в

идее божества вообще!  Монтень оказался  перед  противоречием:

если бог существует,  он - существо одушевленное,  если он су-

щество одушевленное, то он имеет органы чувств, а если он име-

ет органы чувств, то он подвержен развращающему влиянию страс-

тей. Если он не имеет телесной сущности,  он не имеет и  души,

а, следовательно,  не может и действовать; если он имеет тело,

то он не избавлен от гибели.

   Слабость человеческого разума,  считает писатель, не в сос-

тоянии рационально обосновать веру, которая может быть обнару-

жена только в "откровении". "Ведь если бы это было возможно, то

неужели столько  необыкновенно  одаренных  и  выдающихся  умов

древности не смогли бы силами своего ума достигнуть этого поз-

нания." Но именно поэтому, освободившись таким образом от вся-

ких отношений с верой,  разум человека  оказывается  абсолютно

свободным, независимым в том, что касается человеческих дел.

   Оторвав религиозную истину от разума и реальной жизни, Мон-

тень превращает своего бога в абстрактную сущность, не имеющую

никаких конкретных черт, вечную, вневременную, не определенную

никакими атрибутами. Объективно это привело к растворению идеи

бога в бесконечном,  неопределимом, т.е. в природе, в "великом

целом". За идеей бога Монтень признает,  таким образом, значе-

ние некой непостижимой первопричины.  Но отделив эту первопри-

чину от  всего земного и мирского,  он приходит к безграничной

свободе человека в посюсторонних делах.

   "Если вера  не  открывается нам сверхъестественным наитием,

если она доходит до нас не только через разум,  но и с помощью

других человеческих средств, то она не выступает во всем своем

великолепии и достоинстве; но все же я полагаю, что мы овладе-

ваем верой  только  таким путем.  Если бы мы воспринимали бога

путем глубокой веры, если бы мы познавали его через него само-

го, а не с помощью наших усилий, если бы мы имели божественную

опору и поддержку,  то человеческие случайности не в состоянии

были бы нас так потрясать, как они нас потрясают. Наша тверды-

ня не рушилась бы от столь слабого натиска. Пристрастие к нов-

шествам, насилие государей, успех той или иной партии, случай-

ная и неожиданная перемена наших взглядов не могли  бы  заста-

вить нас поколебать или изменить нашу веру,  мы не решились бы

вносить в нее раскол под влиянием какого-нибудь нового  довода

или уговоров,  сколь бы красноречивыми они ни были.  С непрек-

лонной и неизменной твердостью мы сдерживали бы напор этих по-

токов.

   Если бы этот луч божества как-нибудь касался нас, он прояв-

лялся бы  во всем:  это сказалось бы не только на наших речах,

но и на наших действиях,  на которых лежал бы его отблеск; все

исходящее от нас было бы озарено этим возвышенным светом.  Нам

должно быть стыдно, что среди последователей всех других рели-

гий никогда не было таких,  которые не сообразовали бы так или

иначе свое поведение и образ жизни со своими верованиями - как

бы ни  были  эти верования нелепы и странны,  - в то время как

христиане, исповедующие столь божественное и небесное  учение,

являются таковыми лишь по названию;  хотите убедиться в этом -

сравните наши нравы с нравами магометанина или язычника - и вы

увидите, что  мы  окажемся  в этом отношении стоящими ниже.  А

между тем, судя по превосходству нашей религии, мы должны были

бы сиять несравненным светом, что о нас следовало бы говорить:

"Они справедливы, милосердны, добры. Значит, они христиане".

       10. О БЕССМЕРТИИ ДУШИ

   Монтень по-своему подходил и к проблеме бессмертия души. Он

ее решает в духе материализма,  доказывая,  что состояние тела

непосредственно отзывается  на душе:  достаточно укуса бешеной

собаки, чтобы потрясти душу до основания. Отрицая идеи Платона

о воздаянии в будущей жизни, он спорит с этим, так как тот, по

его мнению, кто будет испытывать эти наслаждения, уже не будет

прежним человеком, это будет что-то совсем иное.

   "Когда Магомет обещает  своим  единоверцам  рай,  устланный

коврами, украшенный золотом и драгоценными камнями, рай, в ко-

тором нас ждут девы необычайной красоты и  изысканные  вина  и

яства, то для меня ясно,  что это говорят насмешники,  приспо-

собляющиеся к нашей глупости: они стремятся привлечь и соблаз-

нить нас этими описаниями и обещаниями,  доступными нашим зем-

ным вкусам. Ведь впадают же некоторые наши единоверцы в подоб-

ное заблуждение  и надеются после воскресения вернуться к зем-

ной и телесной жизни со всеми мирскими благами и удовольствия-

ми. Можно ли поверить, чтобы Платон - с его возвышенными идея-

ми и столь близкий к божеству, что за ним сохранилось прозвище

божественного, - допускал,  что такое жалкое создание, как че-

ловек, имеет нечто общее с этой непостижимой силой!  Можно  ли

представить себе, чтобы он считал наш разум и наши слабые силы

способными участвовать в вечном блаженстве или терпеть  вечные

муки! От  имени человеческого разума следовало бы сказать ему:

если те радости, которые ты сулишь нам в будущей жизни, такого

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5