Реферат: Церковная десятина 
Знакомство
с иными текстами убеждает в том, что возможен и другой взгляд на предназначение
церковного налога. Наиболее живо упомянутое свидетельство арльского ритора
Юлиана Померия, поносящего современные молодому Цезарию нравы окрестного
духовенства: "Доим и стрижем овец Христовых, с радостью принимаем от
христиан ежедневные подношения и десятины, а попечение о пастве, нуждающейся в
пище и отдохновении, от которой, наоборот, сами желаем кормиться,
оставили"17. Видимая разноголосица источников в трактовке получателя
церковной десятины некогда подвигла П. Вьяра на создание теории происхождения
доктрины данного церковного института из постепенной интеграции двух ее версий
- десятины-милостыни из христианской любви к ближнему и десятины ради
материального поддержания культа. Олицетворявмые соответственно Августином и
Иеронимом, через столетие в среде арльского духовенства два разных понимания предмета
якобы находя своих проводников в лице Цезария и Юлиана Померия18. Самое беглое
знакомство с источниками убеждает в том, что означенные авторы говорят о
десятине, обращаясь к разной аудитории. Пастырям — одно, паств - другое.
Если
Цезарий уверяет, что истинные получатели десятины - бедны значит, так надо.
Едва ли дело объясняется одними антиклерикальные настроениями верующих. В
рассматриваемую эпоху, как и много позднее, существовало мнение, согласно
которому материальная помощь бедным вводит человека в особые отношения с Богом
и, в частности, тем самым обеспечивает благополучие и достаток. Так, по
сообщению Григория Турского, овернскому магнату Экдицию, в голодный год
содержавшемуся на свой счет, как рассказывали, свыше 4 тыс. несчастных, был с
небес голос, возвестивший: "Экдиций, Экдиций, за это дело у тебя и у
семени твоего вовек не будет недостатка в хлебе, раз ты повиновался словам моим
и насыщением бедных утолил мой голод"19. Та же мысль — в устах Цезария.
Библейскими пророками обещано: кто дает бедным, никогда познает нужды. Убеждая
паству в том, что уплата десятины-милостыни гарантирует урожайность, Цезарий
Арльский явно не импровизирует. Да и может ли он это себе позволить, если
только желает быть услышанным? В сознании аудитории образ получающего
пропитание голодного попрошайки прямо сопрягается с образом урожая и божьей
милости, Епископ намерен использовать удобный для него ход мысли. И это еще не
все. Известно, что практика благотворительности в начальные столетия латинского
средневековья тесно связана с античной традицией эвергетизма - дара индивида
обществу ради славы и власти. Проповеди Цезария содержат ясные указания на
подобную щедрость его прихожан pro laude humana20. В этой связи текст Цезария
существенно прояснит другой рассказ Григория Турского, повествующий о том, как
через полвека после кончины нашего пастыря авторитет у жителей областей Арля,
Жаволя и Лепюи завоевывал некий лжепророк. "Приходившие к нему приносили
золото и серебро и одежды, кои он раздавал бедным, чем запросто соблазнял... А
соблазнил он великое множество народу и не одну деревенщину, но даже служителей
церкви. Последовало за ним народу свыше трех тысяч. Тут он начал раздевать и
грабить тех, кто попадался на пути, Награбленное, однако, он дарил неимущим.
Епископам и горожанам за то, что гнушались его почитать, грозил
смертью"21. Как можно заметить, благочестивый епископ и самозванный
Христос придерживаются в целом сходного образа действий. Щедрость к неимущим не
только угодна Богу, но равно сулит власть над людьми. Принимая на себя - пусть
не на свой счет - обеспечение бедных, церковь замещает в этом местные
аристократии22. Вживаясь в чужую роль, в чужой образ, она утверждает
собственную власть в деревне.
Какая
сила, иначе говоря, какие представления понуждают христиан перепоручать кому-то
свои подаяния? Прямого ответа на этот вопрос в проповедях Цезария мы не
находим. Многие тексты меровингского времени, включая наш, убеждают в самом
факте: верующие дают божьим людям на милостыню для бедных и иногда обнаруживают
неподдельную личную заинтересованность в таком посредничестве23. Оставить
вопрос открытым кажется соблазнительным ради уяснения общей архитектуры
доказательства. Если на минуту вообразить, что в одном-единственном тезисе
развернутого обоснования церковной десятины Цезарий не умеет быть убедительным,
тогда всему его хитроумному построению - в самом прямом смысле слова - грош
цена.
Раз
не одно только стремление поправить свое благосостояние исторгает из пастырей
потоки красноречия, можно думать, что и прижимистость христиан продиктовна не
исключительно скупостью, понятным нежеланием расстаться с нажитым. Казалось бы,
к такому как раз выводу подводит нас сам проповедник. С плеч долой тяжкое бремя
жадности, вдохновенно взывает он. Жестокая госпожа, она достойна презрения,
ибо, ведя служить себе, мешает служить Господу. Ярмо жадности влечет человека
прямиком в ад. Но раскрытие темы заставляет задуматься над тем, какие именно
образы сознания и жизненные привычки прихожая скрываются за словом
"avaritia". Похоже, паства имеет собственный взгляд на предназначение
земных богатств, отличный от клерикального.
Читаем
дальше. Откупись, человече, покуда жив. С того света долга тебе не вернуть.
(Здесь на память приходят историко-этнографические наблюдения Помпония Мелы,
согласно которому галлы некогда находили возможным откладывать расплату по
своим долгам на загробную жизнь24. Впрочем, объяснение словам епископа,
кажется, несколько менее экстравагантно.) Без толку пропадет завещанное жене,
ибо та может снова выйти замуж. Без толку завещать что-либо мужу, который
тотчас возьмет себе другую жену. Ни к чему заботиться о родных и близких, они
не отплатят тем же. После твоей смерти никто за тебя не заплатит, раз ты сам не
пожелал сделать это при жизни. Итак, людям их имущество необходимо затем, чтобы
оставить его семье? Прокомментировать текст, вероятно, поможет сочинение
Сальвиана Марсельского "К церкви", иначе называемое "О
жадности". Оно известно Цезарию, и количество выявленных до сих пор в
корпусе проповедей Арльского епископа аллюзий и прямых цитирований Сальвиана,
очевидно, может быть существенно увеличено. Еще важнее принципиальные,
смысловые совпадения, объединяющие эти тексты. Сальвиан преследует ту же цель,
что и Цезарий. Он озабочен получением от христиан для церкви щедрой лепты. Так
и не проронив ни слова о десятине, Сальвиан возлагает все надежды на
благочестивые дарения верующих, главным образом посмертные, через завещание.
Пресвитер прямо называет главную помеху для церковных доходов. Это patema
pietas: верующие не считают себя вправе расточать семейное достояние, которое
получили от предков и обязаны оставить сыновьям. Инкриминируемая христианам
жадность на поверку сродни патриархальной римской добродетели25. Спрашивается,
в какой мере яростный протест Сальвиана против блокирующей церковное обогащение
adversa pietas мог найти живой отклик в христианском обществе, если ее
ревнителем не менее последовательно выступал сам Гипонский епископ,
предлагавший обездоливающим родню завещателям "поискать кого-нибудь
другого, а не Августина"26? Так или иначе, наш проповедник придерживается
собственной и, надо полагать, более здравой тактики — заставляя слушателей
усомниться не в pietas как таковой, а в самих родственниках.
Внутреннюю
логику аргументации Цезария вскрывают и другие откровения Сальвиана. По его
словам, верующие не видят для себя нужды или пользы в том, чтобы давать на
поддержание культа и за спасение души. Отданное искренне почитают потерянным
зря27. Пусть Бог — податель всех благ. Он не нуждается в людской щедрости. Иначе
зачем бы он все роздал? Спасаться воображаемые оппоненты Сальвиана намерены
посредством целомудрия, умеренности и трезвости28. Надо наконец сказать, что в
своих рассуждениях о церковной десятине Цезарий Арльский фактически обходит
вниманием две, казалось бы, принципиально важные темы — материального
обеспечения культа и спасения души, искупаемой заступничеством бедных. Трактат
Сальвиана Марсельского, похоже, объясняет, почему. И едва ли не он один. Другие
меровингские тексты того же клерикального происхождения заставляют своих
читателей верить в сугубую душеспасительную роль дарений, через посредство
церкви, в пользу бедных — вроде пересказанной в "Диалогах" Григория
Великого истории о некоем благочестивом сапожнике, чей будущий дом в раю, согласно
утверждению визионера, строится по субботам, так как именно в этот день недели
тот сапожник обыкновенно раздает в церкви бедным, что имеет лишнего из еды и
одежды29. Сколь бы подкупающе простонародно не звучали подобные повествования,
сколь бы много и охотно сам Цезарий в иных обстоятельствах не рассуждал на тему
того, как "милостыня уничтожает грехи, словно вода гасит пламя", в
ответственный момент, когда проповеднику как никогда требуется быть
убедительным, он на время благоразумно забывает читать нотации.
Сочинение
Сальвиана демонстрирует иной образец "ловца человеков". С горечью
автор пишет о неверии христиан в спасительную роль дарений в пользу церкви и
посвящает свои усилия тому, чтобы внедрить эту мысль в их сознание. Он занят
исправлением нравов. Цезарий действует иначе, он не столько навязывает пастве
собственные мнения, сколько намерен до конца употребить имеющиеся, — хотя и не
говорит об этом прямо, как, к примеру, Григорий Великий30. В занятой Цезарием
позиции, кажется, меньше всего резиньяции. О страстной и деятельной натуре
Цезария свидетельствуют его сочинения и факты биографии. Здесь уместно
вспомнить, сколь плачевно для будущего епископа Арля закончился первый опыт
управления людьми. По сообщению агиографа, молодой келарь прославленной своим
аскетизмом Леренской обители оказался не в меру требователен, восстановил
против себя братию и был скоро отставлен31. Растерял ли Цезарий с годами
юношеский максимализм или же, вернее будет думать, понял о людях нечто такое,
без чего историки раннего средневековья в основном благополучно обходятся? Мы,
разумеется, не назовем безоглядный конформизм единственным верным способом
социального строительства вообще и политики церкви в частности. Однако и само
насилие не эффективно без взаимопонимания. По-настоящему действенным его делает
знакомство пастырей с локальными этнографиями32.
Коллеги
Цезария, окрестные пастыри, очевидно, не смогли бы повторить вслед за
Иеронимом: "Не получаю удела средь прочего народа, но, подобно
[ветхозаветным] левитам и священникам, живу с десятины, и в служении алтарю
поддерживаем приношениями алтарю, имея еду и одежду, тем и буду
доволен"33. Издание проповедей нашего епископа открывает
проповедь-отповедь, назначенная самим святителем, за чередою хозяйственных
забот забывающим о пастырском наставлении прихожан, да и не желающим искать с
ними общий язык. Священнослужитель, сетует он, рукоположен не в земледельцы и
не в управители церковных поместий. Его нива - страждущие души верующих. Иной
скажет: пустые слова, если я оставлю попечение о поместьях, сам претерплю нужду
и не смогу подать бедным. Цезарий соглашается: мы не ветхозаветные священники
да левиты, нам без поместий никак нельзя (absque possessionibus esse non
possurnus). He пристало, однако, посвящать себя мирским хлопотам сверх меры, довольно
будет двух-трех часов в день. Лучше поменьше собрать в поле, да побольше в
духе. Станете проповедовать слово божье. Господь вас не оставит — будет, из
чего подать милостыню.
Судя
по всему, проблема восприятия десятины, стоит не перед одними мирянами.
Материальное благополучие и само существование церкви в это время не мыслится
вне ее собственной хозяйственной деятельности. На исходе следующего столетия в
канонах XVI Толедского собора говорится о невозможности осуществления
пресвитером священнических обязанностей в случае, если его приход располагает
менее, чем десятью mancipia. Такая церковь названа беднейшей34. Оно и понятно:
при упомянутой ренте в 1/10 урожая35 данное число работников обеспечивает
пастырю уровень жизни, сравнимый с их собственным. На Турском соборе в 567 г.
верующим предлагается уплачивать десятину с сервильного приплода, т.е. жаловать
в церковые поместья каждого десятого народившегося раба36. Арльский епископ,
похоже, знает волшебное слово, представляет, как повести дело, чтобы получить
от прихожан десятину, и тем не менее признает невозможность для клира,
удовольствовавшись ею, отказаться от хозяйственной деятельности. Хотя живой
пример того подают ветхозаветные святители. Хотя, без сомнения, подобный отказ
пошел бы на благо пастырскому служению, что, возможно, в конечном счете дарует
церкви никак не меньший достаток.
Вопрос
о том, почему клирики так упорно держатся за свои хозяйства, не полагаясь на
десятину, выходит за рамки нашей темы. Стоит, однако, обратить внимание на
очевидное сходство клерикального обоснования церковной собственности и
церковной десятины у Цезария Арльского. В самом деле, предлагаемое воображаемым
оппонентом Цезария оправдание отвлекающих пастыря хозяйственных забот
заставляет вспомнить расхожее оправдание церковных поместий как таковых.
Согласно тому же Юлиану Померию, имущество церкви — не что иное, как вотчина
бедных. Все, что церковь имеет, она имеет вместе с неимущими и ради них37.
Уподобление церковных поместий собственности получающих от церкви милостыню
бедняков восходит к актам собора в Везоне в 442 г. С еще большей
выразительностью данная мысль заявлена в канонах Агдского собора в 506 г., на
котором председательствовал Цезарий Арльский. Посягнувшие на собственность
церкви должны быть отлучены от церковного общения как самые настоящие убийцы
бедных, и последующими галльскими соборами меровингского времени уже знакомый
нам тезис воспроизводится систематически. "Это доказывает, что церковная
собственность постоянно была объектом притязаний и расхищений и что
единственным оправданием, выдвигаемым в ее защиту, являлось ее предназначение
для бедных"38. Конкретные примеры действенности подобной аргументации
можно встретить у Григория Турского39. Как отмечает Э. Босхоф, пропагандистский
и охранительный характер образа церковной собственности как собственности
бедных, который утверждали галльские церковные соборы меровингского периода,
особенно явствен в свете полного отсутствия темы материальной помощи бедным на
испанских соборах этого времени40 - еще одно косвенное доказательство того, что
Цезарий знает, что говорит.
Как
возникает социальное отношение? “"Послушный" - от [слова]
"ухо", ибо слушает/слышит велящего” (Obaudiens, ab aure, eo quod
audiat imperantem)41. При всей уникальности избранного источника, выводы,
которые следуют из рассмотрения текста Цезария, во многом, разумеется,
гадательны. Досадное молчание потенциальной аудитории не выдает меру актуальной
оригинальности проповедника. Наиболее очевидно само стремление нашего героя
разговаривать на заемном языке и быть убедительным во что бы то ни стало.
Обходя, по возможности, спорные вопросы материального вспоможения клиру и
спасения душ верующих, оппортунистически трактуя тему божественного провидения,
Цезарий Арльский уверяет, что по справедливости, ко всеобщей пользе и под
угрозой санкции, десятина уплачивается Господу Богу, который поручил церкви ее
распределение в среде бедных мира сего. Предлагаемое понимание церковного
налога призвано учесть целую гамму присущих пастве ценностных ориентации и жизненных
представлений, которые не всегда совпадают с клерикальными клише. (Надо ли
говорить о том, что мы вовсе не отождествляем нашу - вполне марксистскую, с
присущей ей широтой и ограниченностью - исследовательскую модель, "язык
эксплуатации" паствы, с целеполаганием проповеди Цезария Арльского. В
лучшем случае, первое — лишь элемент второго. Иными словами, из всего
сказанного никоим образом не следует, что души грешников заботят пастыря меньше
собственной мошны. К счастью, одно другому не мешает.)
Обоснование
десятины небезынтересно сопоставить с аргументацией, выдвигаемой в близкие к
Цезарию времена против уплаты государственного налога, в частности Сальвианом
Марсельским. Тот находит его глубоко несправедливым по сути, никоим образом не
оправданным собственными интересами плательщиков, даже напротив, сугубо
разрушительным, и едва ли не в наибольшей мере систему налогообложения, по его
мнению, дискредитирует то обстоятельство, что от нее страдают и гибнут в первую
очередь бедные42. "К тому же несчастные бедняки... ведать не ведают, зачем
и на каком основании платят. Да и кому позволено рассуждать о том, чего ради
ему платить, или кому разрешено разбираться, почему он должен?!"43 За
этими горькими словами Сальвиана, вероятно, встает более или менее реальная фискальная
практика, но еще - его непоколебимое убеждение, что должно быть иначе. Человеку
необходимо знать, в чем и почему именно он участвует, и подобное понимание и
добровольное принятие сути происходящего, помимо практической пользы делу, само
по себе справедливо. Зеркальное совпадение критики одного налога с апологией
другого лишний раз удостоверяет добротный реализм Цезария, однако, кроме того
наводит на мысль, что и изучение римского фиска, которому сегодня приписывается
столько значения для судеб раннего средневековья, не может замыкаться в тесных
рамках истории филиаций неких институтов, как этого желают те французские
историки, для кого орифламма позитивизма все еще символизирует их
методологическое алиби.
Известная
библейская парабола о "денарии кесаря" обосновывает уплату подати
римскому императору ничем иным, как его изображением и легендой на монете.
Читателя текстов меровингского времени подобная "субъективность"
денег не удивит. Согласно аргументированному предположению Я. Вуда, появление в
Галлии конца VI в., по прошествии нескольких десятилетий после кончины нашего
епископа, наряду с королевской, особой епископской монетной чеканки обусловлено
стремлением пастырей иметь в денежном обращении настоящие церковные деньги, по
своей сути предназначенные служить милостыней и десятиной44. Судя по всему,
практики церковного и светского налогообложения может связывать не только
внешнее сходство, но и прямой обмен оправдавшим себя опытом.
В
заключение я позволю себе спроецировать речи и умолчания епископа Арля первой
половины VI в. на материалы инквизиционного расследования, осуществленного в
селении Монтаю, на границе Фуа и Руссильона, под руководством епископа Памье в
первые десятилетия XIV в. С этого времени жизнь окситанской деревни видится в
источниках несравненно более отчетливо. Деревенское общество предстает в
критической момент конфессионального мятежа "катаров, или так называемых
катаров" против официальной католической церкви. Хотя жители Монтаю
обложены немалыми сеньориальными повинностями, к сеньориальной власти они
"привязаны душевно, почти трогательно". "Мир замкам, война
церквям". Сбор церковной десятины наталкивается в деревне на непреодолимый
психологический барьер. Отлучение и угроза суда инквизиции не кажутся пастухам
и крестьянам до конца убедительным поводом в ее пользу. В десятине они не видят
ничего, кроме инструмента ненавистного им клерикального гнета. Зачем кормить
ленивых и никчемных попов, раз те не в силах помочь в искуплении людских
прегрешений. Не в силах, поскольку... претендуют на десятину. Церковь повинна в
стяжательстве, попы - богатые. Бог же внимает бедным. Одни бедные спасутся и
только они могут быть заступниками перед лицом Господа. Упорно отказывая церкви
в десятине, пастухи и крестьяне охотно подают бедным. Милостыня в Монтаю служит
спасению души. Привлекая божественное благословение на дома и нивы щедрых, она
обеспечивает плодородие полей. "Опустошить свой дом ради облегчения участи
другого означает наполнить свое гумно". Христианский культ и дарующая земное
благополучие развитая аграрная магия, в глазах деревенских жителей, — разные
сакральные практики, которые почти не пересекаются. В целом крестьяне деревни
Монтаю менее всего приемлют то, что далеко отстоит от жизни деревенского
сообщества, наименее согласуется с их собственными представлениями о бедности и
богатстве, о контакте с Богом и искуплении, о праве и обычае. Навязывая
десятину с помощью инквизиционных застенков и костров, церковь рассматривает ее
в качестве средства обуздания мятежной Окситании и утверждения своего
господства. Смысл этой борьбы - нечто большее, чем перераспределение
материальных ресурсов45.
Смысл
данной статьи - опыт прочтения одного текста, и этим отступлением менее всего
мне хотелось бы постулировать устойчивость этнографической перспективы, в
которой разворачивается история церковной десятины на средиземноморском
побережье современной Франции. В первую очередь нашего внимания заслуживает,
очевидно, тот факт, что сбор церковной десятины в Монтаю блокируют стереотипы
мышления и поведения, во многом схожие с теми, на которые в свое время
попытался опереться Цезарий. Архитектор десятины, епископ Арля, умело
выстраивает ментальные подкладки для церковного платежа из наличного и, судя по
всему, не всегда подходящего материала. Наличный набор представлений, жизненных
практик земледельцев, а также их творческое освоение - вот слагаемые успеха
Цезария
Еще
важнее ощутить то, чего лишены историки раннего средневековья. Пример из другой
эпохи отсылает нас к другой традиции рассмотрения деревенских миров
средневековой Европы Всякий раз, как менее скудные источники последующих
столетий приоткрывают перед исследователями долгожданную возможность более
пристального изучения жизни деревни, в глаза бросается значительная степень
автономности крестьянских цивилизаций, подобных "цивилизации Монтаю",
от течения большой истории. История аристократичнее. При этом живущие своей
жизнью медвежьи углы деревенской Европы — едва ли пассивные восприемники
велений большой социальной истории, которые воплощает в них диктат
аристократий. Подводимые под крышу социального здания, местные этнографии не
могут не влиять на историю по виду маштабных и динамичных общественных систем.
Рассмотрение социальной истории латинского раннего средневековья все еще во
многом подчинено теории органического общественного развития, гомогенного и
когерентного, когда все смыслы разделяются всеми, и, к примеру, церковная
десятина, в глазах высокообразованного прелата и последнего отпущенника, значит
в принципе одно и то же Не потому ли с легким сердцем исследователи позволяют
крестьянам оставаться за кадром социального анализа?
Список литературы
1
Gregoni Magm Dialogi III, 14,6 // SC 260
2 Durliat J. Les finances publiques de Diocletien aux Carolingiens
(284-889) Sigmanngen 1990
3 Lactantii Liber de mortibus persecutorum 23 // PL 7, col 232
Chronicarum que dicuntur Fredegan libn,IV,24//MGHSRM2
4 Cp.: Poly J.P. Regime domamal et rapports de production
"feodalistes" dans le Midi de la France (VIIIe Xe siecle) //
Structures feodales et feodalisme dans 1'Occident mediterraiieen Bilan et per
spfttives de recherches P 1980 P 62-63
5 Cp. Schmid H. F. Bysantmisches Zehntwesen // Jahrbuch der
osterreichischen bysantmischen Ge sellschdft 1957 Bd. 6 S. 45-110
6> 1,12; 103,13; 3,14; 3,16; 2,19; 3,302; 31,5; 33,1-3; 34,3;
60,1; 71,2; 171,3; 229,4. Проповеди с 1 по 80: Cesaire d'Arles Sermon au peuple / Ed M J Delage P, 1971-1986 T
1-3 (SC 175 243, 330) С 81 по
232 S Caesani episcopi Arelatensis Opera ornma / Ed G Monn Vol 1 Semiones nunc
pnmum in unum collecti Madersous 1937 С 233 по 238 Cesaire d Aries Oeuvres monastiques / Hd J Courreau et A de
Vogue T 2 Oeuvres pour les moines P 1994(SC398)
7
Почти три четверти проповедей Цезария хранят следы более или менее пространных
ли тературных заимствовании В какой мере это умаляет их собственное содержание?
См полемику А.Я. Гуревича и Д. Харменинга по поводу покаянных книг которые, по
мнению последнего, рабски следуют предшествующей литературной традиции, в
первую очередь текстам того же Цезария Арльского и потому не могут быть
использованы как источник по истории практики покаяния и шире - "народной
культуры" в раннее средневековье. Напротив, мысль А.Я. Гуревича
заключается в том что сам факт заимстований не делает менее насущным разрешение
конкретных задач которые ставит перед собой ученый клирик, обращаясь к пастве в
покаянных книгах или в нашем случае через проповедь. См:
Gurjewilsch A Kirchliche Tradition vs Kontdkt zur Gemeinde // Bayensches
Jahrbuch fur Volkskunde 1996 Munchen 1996 S 189-190
8 33A 3
9 Geary P. Aristocracy in Provence The Rhone Basin at the Dawn of
the Carolingian Age Philadel phia 1985 P 80-100
10
7,3 Рассуждая о долге прихожан читать cв. Писание Цезарий проводит следующую
аналогию: "Если кто из нас направит своему управителю письмо и тот не только
не исполнит предписанного но даже пренебрежет само повеление перечесть будет
достоин не милости но наказания не свободы а тюрьмы". Очевидно слушателям
представляется естественным, что управитель поместья — раб или вольноотпущенник
и постарается ради свободы. Cp 238,5
11 183,3
12 52,3
13 33,4
14 Eugippn Vita sancti Sevenni 18/Hrsg T Nusslem Stuttgart, 1986
15 Gregoni Turonensis De virtutlbus sancti Martini, I 33 // MGH SRM
1. О целительной силе клеймения коней см Isidon
Hispalensis Etymologiae, XX 16,8//PL 82 col 778
16 Gregoni Turonensis Liber in glona confessorum 2 // MGH SRM 1
17 Juliani Pomeni De vita contemplativa I 21 3//PL 59, col 437
18 Viard P Historic de la dime ecclesiastique pnncipalement en
France Jusqu au Decret de Gratien Dijon 1909 P 34-56 Написанная в другую
историографическую эпоху де чььая книга дижонского юриста по сей день остается основной
работой по ранней истории церковной десятины
19 Gregoni Turonensis Decem Iibri histonarum II, 24 // MGH SRM 1
20 128,5; 139,2; 146,1; 183,5. Cf Gregoni Magni Regula pastoralis
III, 20 et 21 // SC 382
21 Gregoni Turonensis Decem Iibri histonarum X 25
22 Veyre P. Le pain et le cirque Socioiogif historique d'un
pluralisme politique P 1976 P.55
23 LesneE Histoire de la propnete ecclesiastique en France Lille
Pans, 1910 T.1 P.376
24 Pompomus Mela, Chro-iographia III, 19/Ed A Silberman P.1988
25 Salviani Ad ecclesiam 11213 III, 6-7 et pass // MGH A 1 par<
prior
26 Lesne E Op cit P.28
27
Ib I 1,1,23 IV 26-27, а также фактическое предисловие к трактату Ер IX, 10
28 Sdlviam Ad ecclesiam IV 16 IV 21 IV, 29
29 Gregoni Magni Dialogi IV 38 1 // SC 265 Былая репутация памятника
как "книги для народа" сегодня
изрядно подорвана Cf Vogue A. de Gregoire le Grand Dialoges
Introduction (SC251) P, 1978
30 Cp Gregoni Magni Registrum epistolarum XI 56 // MGH Ер 2
31 Vita Caesani I 6//MGH SRM 4
32 Cp Le GoffJ Culture ecclesiastique et culture folklonque au Moyen
Age Saint Marcel de Paris et It Dracon // Le Goff J Pour un autre Moyen Age
temps travail et culture en Occident medieval P 1977, Fontam J Sulpice Severe
Vie de Saint Martin Commentaire (SC 134) P 1968 P 713-807
33 Eusebii Hieronymi Epistolae 52 5//PL22 col 531 Cp Mum 18 21-22
23-24
34 Cone Tolet XVI P 5 // Mansi Sacrorum Conciliorum XII P 62
35 См примеч З
36 Epistula episcoporum provmciae Turonensis ad plebem // MGH Cone 1
37 Juliani Pomeni De vitd contemplativa, 1,9,2
38 Rouche M. La matricule des pauvres: Evolution d'une institution
de charite du Bas-Bmpire jusqu'a la fin du Haut Moyen Age // Etudes sur
1'histoire de la pauvrete / Ed. M. Mollat. P., 1974. P. 84-85.
39 Gregorii Turonensis Decem libri historiarum, IV, 2. Ср.: Ill, 12; VI, 20; VIII, 12; Liber in gloria martyrum, 60; 78 //
MGH SRM 1.
40 Boshof E Armenfursorge im Fruhmittelalter: Xenodochium,
matricula, hospitale pauperum // Vierteljahrschift fur Sozial und
Wirtschaftsgeschichte. 1984. Bd. 71. S. 154-157.
41 Isidori Hispalensis Etymologiae, X, 197 // PL 82, col. 388.
42 Salviani De gubematione Dei, V, 8, 25; 7, 28; 30-31 et pass. //
MGH AA 1, pars prior. Ср.: Rouche M L'Aquitaine des
Wisigoths aux Arabes (418-781): Naissance d'une region. P., 1974. P. 351-364.
43 Salviani De gubematione Dei, V, 32.
44 Wood I. The Merovingian Kingdoms, 450-751. L., 1994. P. 77, 217.
45 Le Roy Ladune E Montaillou, village occitan de 1294 a 1324 P.,
1982. P. 47-50, 465-467, 556-575.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.safety.spbstu.ru
|
