Курсовая работа: А.Шопенгауэр. Его жизнь и научная деятельность
Курсовая работа: А.Шопенгауэр. Его жизнь и научная деятельность
Введение
Артур
Шопенгауэр, один из оригинальнейших и замечательнейших мыслителей
девятнадцатого столетия, сделался известен и знаменит, собственно говоря,
только после своей смерти. При его жизни профессиональные ученые и философы
преднамеренно замалчивали его, а масса публики, по самому характеру и роду
деятельности Шопенгауэра, не могла питать особого интереса к его творениям.
Лишь несколько лет спустя после его смерти, с конца шестидесятых годов, интерес
к его творениям и к его учению начинает проявляться не только на родине его, в
Германии, но и во Франции, и у нас в России. Считаем нелишним привести здесь
между прочим интересную выдержку из появившегося лишь несколько месяцев тому
назад в печати письма Л. Н. Толстого к А. А. Фету от 30 августа 1869 года
(напечатано в «Русском обозрении», май 1890 года, в статье «В. П. Боткин, И. С.
Тургенев и гр. Л. Н. Толстой. Из воспоминаний А. А. Фета»). Вот что писал Л. Н.
Толстой: «Знаете ли, что было для меня настоящее лето? — Непрестающий восторг
перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал.
Я выписал все его сочинения, и читал, и читаю (прочел и Канта). И, верно, ни
один студент в свой курс не учился так много и столь много не узнал, как я в
нынешнее лето. Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что
Шопенгауэр — гениальнейший из людей. Вы говорите, что он так себе, кое-что
писал о философских предметах. Как кое-что? Это весь мир в невероятно ясном и
красивом отражении. Я начал переводить его. Не возьметесь ли и вы за перевод
его? Мы бы издали вместе. Читая его, мне непостижимо, каким образом может
оставаться его имя неизвестным? Объяснение только одно — то самое, которое он
так часто повторяет, — что кроме идиотов на свете почти никого нет...»
14
февраля 1888 года Московское психологическое общество чествовало в
торжественном собрании в актовом зале Московского университета столетнюю
годовщину рождения «одного из самых крупных германских мыслителей нынешнего
века, Артура Шопенгауэра», причем товарищ председателя общества, профессор Н.
А. Зверев, сообщил важнейшие данные о жизни Шопенгауэра, а три другие оратора,
члены общества, произнесли речи о значении его философии. Впоследствии эти речи
были изданы в одном общем сборнике, с присоединением к ним более подробного
биографического этюда о Шопенгауэре, составленного членом означенного общества
В. И. Штейном.
Вообще,
с широким распространением в конце семидесятых годов пессимистической философии
как в Западной Европе, так и у нас, началось и более близкое ознакомление с
Шопенгауэром и с его учением. В 1881 году переведено было на русский язык
главное сочинение Шопенгауэра «Мир как воля и представление», а в 1886 году —
его же сочинения «О четверояком корне закона достаточного основания» и «Воля в
природе» (оба перевода принадлежат А. А. Фету, исполнившему, таким образом,
совет, данный ему, как мы видели, еще в 1869 году графом Л. Н. Толстым; к
первому из этих переводов приложено предисловие Н. Н. Страхова). Переведены
также шопенгауэровские «Афоризмы и максимы» и «Основные задачи этики», по своей
сравнительной популярности получившие более широкое распространение в обществе.
О
жизни Шопенгауэра до самого последнего времени было известно лишь очень немногое.
Все его биографы единогласно признают, что чрезвычайно трудно, даже почти
невозможно написать сколько-нибудь обстоятельную биографию его, во-первых,
потому, что он, подобно, например, Декарту, вел жизнь очень замкнутую и
уединенную, а, во-вторых, потому, что для его биографии до последнего времени
почти вовсе не было сколько-нибудь подходящих источников. Сам Шопенгауэр
относился крайне несочувственно к стараниям биографов собрать заблаговременно
материалы для будущих жизнеописаний замечательных в каком-либо отношении людей,
а к автобиографиям он питал положительную антипатию. Присланнная им по просьбе
редакции мейеровского «Conversations-Lexicon» автобиографическая заметка,
напечатанная в 1-м выпуске «Трудов Московского психологического общества» и помеченная
28 мая 1851 года, занимает буквально не более 64 строк разгонистого шрифта.
Глава I. Предки Шопенгауэра. — Родители его. —
Характеристика отца и матери Шопенгауэра. — Детские годы Шопенгауэра. —
Воспитание его. — Многочисленные странствования его в детстве и отрочестве. —
Шопенгауэр не желает сделаться купцом. — Смерть Шопенгауэра-отца
Большей
частью случается так, что интерес к родителям и прародителям людей, сделавшихся
знаменитыми в какой-либо области человеческой деятельности, возникает лишь тогда,
когда жизнь этих прародителей успела уже в значительной мере окутаться туманом
прошлого. Однако относительно предков и родителей Шопенгауэра этого нельзя
сказать.
С
отцовской стороны Артур Шопенгауэр является отпрыском довольно знатного
данцигского семейства. Уже прадед его, Андрей Шопенгауэр, имел честь в качестве
одного из самых зажиточных и уважаемых граждан Данцига принимать у себя в доме
Петра Великого и супругу его, Екатерину, во время путешествия их по Германии.
Сын Андрея Шопенгауэра, дед. Артура, Иоанн Фридрих Шопенгауэр, значительно
приумножил благосостояние семейства; проживал же он большей частью не в
Данциге, а по соседству с городом, на своей вилле, близ местечка Ора. Бабка
Артура, Рената, урожденная Сэрманс, также принадлежала к знатному семейству;
после смерти ее мужа над нею и над старшим сыном ее, Андреем Михаелем
Шопенгауэром, была учреждена опека, так как у них обоих обнаружилось
расстройство
умственных
способностей. Младший сын ее, Генрих Флорис Шопенгауэр, отец. Артура, в
молодости своей много путешествовал, а впоследствии унаследовал большую часть
состояния своего отца и с честью поддерживал репутацию своего семейства.
Генрих
Флорис Шопенгауэр был человек среднего роста, крепко сложенный, широколицый,
как и сделавшийся впоследствии знаменитым сын его. Несмотря на то что по
происхождению своему он принадлежал к местным патрициям и аристократам, он был
проникнут идеями справедливости и свободы, что стяжало ему расположение и
любовь его сограждан. Бесстрашие, прямота и откровенность составляли
отличительные черты его характера, но, вместе с тем, это был человек
чрезвычайно вспыльчивый и упрямый. Биограф Артура Шопенгауэра приводит
следующий интересный эпизод, характеризующий решительность и прямолинейность
отца его, стяжавший ему еще в большей мере уважение и -расположение его
сограждан: Данциг, как известно, до конца прошлого столетия составлял одну из
ганзейских республик*, окруженную со всех сторон владениями Польши. Когда после
первого раздела Польши Фридрих Великий задумал присоединить и этот город,
вместе с отошедшею в его владение частью нынешней западно-прусской провинции, к
Прусскому королевству, граждане старинной ганзейской республики отказались
признать владычество Пруссии и решили не впускать их (пруссаков. — Ред.) в
город, вследствие чего прусские войска обложили город с суши и прекратили
подвоз к нему съестных припасов. Командир блокирующего корпуса поселился на
вилле Шопенгауэра. В виде награды за оказанное ему здесь, хотя и вынужденное,
гостеприимство, он велел предложить владельцу пропуск в город — доставлять
фураж для находившихся там лошадей Генриха Флориса Шопенгауэра, но тот велел
поблагодарить генерала и объявить ему, что пока у него еще достаточно фуража,
когда же фураж этот весь выйдет, он велит зарезать своих лошадей. Эту свою
горячую любовь к независимости родного города Флорис выражал не только на
словах, но и на деле: он отклонил сделанное ему прусским королем предложение
поселиться в Пруссии, и когда в 1793 году присоединение Данцига к Пруссии было
окончательно решено, он в течение двадцати четырех часов ликвидировал все свои
дела в Данциге — что не могло совершиться без чувствительных потерь — и
переселился в ганзейскую же республику Гамбург.
*
Ганза — союз крупных торговых городов Северного и Балтийского морей. — Ред.
Генрих
Флорис Шопенгауэр был не только горячий патриот и ловкий коммерсант, но и
человек многосторонне образованный. Во время своих частых деловых поездок в
Англию и во Францию он успел довольно основательно ознакомиться с литературою
этих стран; любимым его автором был Вольтер. Государственный и семейный строй
Англии до того нравился ему, что он даже некоторое время помышлял о том, чтобы
совсем переселиться в эту страну. Хотя этот его план ему и не удался, но он
устроил свой дом совершенно на английский лад, и не только сам ежедневно
прочитывал от доски до доски «Times», но и заставлял сына своего с самых ранних
детских лет читать эту газету.
Тридцати
восьми лет от роду Генрих. Флорис Шопенгауэр женился на восемнадцатилетней Анне
Генриетте Трозинер, дочери уважаемого, хотя и небогатого данцигского ратмана*.
Это была небольшого роста, грациозная, голубоглазая, светло-русая девушка.
Образование она получила довольно поверхностное, как и все тогдашние молодые
девушки не только среднего, но и высшего круга, но природный ум и остроумие
отчасти дополняли этот недостаток образования. Домовитой хозяйкой она не
сделалась во всю свою жизнь. Она сама откровенно сознавалась, что не питала
никакой страстной любви к бывшему в то время более чем вдвое старше ее жениху
своему, да тот и не претендовал на такую любовь; она прямо говорила, что
выходила замуж за Генриха Флориса Шопенгауэра в расчете на более блестящую
обстановку и жизнь, чем какую она находила в родительском доме. Биографы Артура
Шопенгауэра подчеркивают то обстоятельство, что автор «Мира как воли и
представления» обязан своим происхождением не браку по любви. Недостаточное
образование, полученное ею в родительском доме, она отчасти пополнила
впоследствии в течение многих лет сожительства с умным и образованным мужем. В
этом отношении большим подспорьем служила ей прекрасная библиотека ее мужа,
изобиловавшая лучшими тогдашними английскими и французскими книгами, причем в
этом усиленном чтении она нашла дельного руководителя в лице друга своего
детства, англиканского пастора в Данциге, Джемсона. Тотчас же после свадьбы она
предприняла большое путешествие со своим мужем, имевшим прирожденную страсть к
передвижениям. Они проехали через Берлин, Ганновер и Пирмонт во
Франкфурт-на-Майне, который, по ее словам, очень напомнил ей богатый и
свободный родной город ее Данциг, а оттуда через Бельгию и Париж в Англию.
Здесь, по желанию Генриха Флориса, они предполагали пробыть подольше, для того
чтобы первенец их, появления которого на свет ожидали супруги, родился именно в
возлюбленной его Англии и тем как бы приобрел прирожденные права английского
гражданства. Однако обстоятельства заставили их отказаться от этого плана, и
они после весьма затруднительного путешествия прибыли в Данциг, где несколько
дней спустя, именно 22 февраля 1788 года, родился старший их сын, которому при
последовавшем 2 марта того же года крещении дано было имя Артур. Это имя было
избрано Генрихом Шопенгауэром потому, что оно не носит специально немецкого
оттенка и произносится почти совершенно одинаково на других языках —
французском и английском.
*
Ратман (нем.) — член городского совета. — Ред.
Отец
Артура Шопенгауэра, уроженец и гражданин вольного ганзейского города Данцига,
как мы видели выше, всегда отличался свободолюбивыми наклонностями и симпатией
к Франции. Великая французская революция, вспыхнувшая с небольшим год спустя
после рождения будущего знаменитого философа, еще более усилила эти наклонности
и симпатии. Когда Артру было пять лет от роду, в 1793 году, вольный город
Данциг снова подвергся блокаде со стороны королевских прусских войск, и местные
патриоты утратили всякую надежду на сохранение своего республиканского строя.
Тогда Генрих Флорис Шопенгауэр решился совершенно выселиться из родного города,
и в марте этого года, за несколько часов до вступления в Данциг пруссаков,
родители его выехали со всем своим семейством из Данцига и направились, через
принадлежавшую в то время Швеции Померанию, в вольный город Гамбург. I Здесь
перед образованной зажиточной четой раскрылись двери лучших домов; к этому
периоду относится знакомство их с Клопштоком, фельдмаршалом Калькрейтом,
Нельсоном, леди Гамильтон и другими. Но с переселением из родного города
страсть четы Шопенгауэр к передвижениям, кажется, еще более усилилась, и во
время своего двенадцатилетнего пребывания в Гамбурге они предпринимали целый
ряд более или менее отдаленных путешествий. Одною из целей этих частых
путешествий являлось также желание Шопенгауэра-отца содействовать всестороннему
развитию Артура, и впоследствии философ с благодарностью вспоминал об этом, не
без основания сопоставляя свое многостороннее, отчасти благодаря этим
путешествиям, развитие с односторонним развитием большинства немецких ученых.
Девятилетним мальчиком он сопровождал своего отца во Францию, причем отец оставил
его на два года у своего хорошего знакомого, гаврского купца Грегуара, с сыном
которого маленький Артур обучался у лучших учителей этого ropoдa. Здесь он
провел самую счастливую пору своего детства и совершенно офранцузился, чего и
желал его отец, от всей души ненавидевший немецкое филистерство. Когда он
возвратился, совершенно один, морем, из Гавра в Гамбург, то оказалось, что он
почти совсем разучился немецкому языку и ему стоило некоторых усилий снова
свыкнуться с последним. Одиннадцати лет от роду он поступил в частную гимназию
некоего Рунге, в которой воспитывались сыновья самых знатных граждан; но так
как программа этого училища имела в виду преимущественно коммерческую сторону,
вследствие чего большая часть воспитанников были дети коммерсантов, то
первоначальное образование Шопенгауэра оказалось довольно односторонним; так,
например, латинскому языку, которому Артур начал учиться еще в Гавре, он, по
его собственным словам, основательно выучился, и притом в течение полугода,
лишь девятнадцати лет от роду.
Мы
говорили уже выше, что отец Шопенгауэра желал сделать из него купца; но, к
великому огорчению представителя старинной данцигской торговой фирмы, Артур не
выказывал к тому ни малейшей наклонности, и в нем уже рано сказалась пламенная
любовь к отвлеченной науке. Долгое время Генрих Флорис противился просьбам
сына. Чтобы отвлечь Артура от мысли о поступлении в гимназию, он предложил ему
сопровождать его во время нового путешествия, предпринятого им вместе с женою
весною 1803 года в Бельгию, Англию, Францию, Швейцарию и южную Германию.
Впоследствии сам Шопенгауэр выражал глубокое сожаление по поводу того, что
столько драгоценного для школьного образования времени пропало у него почти
даром на интересные, но все же не способные дать солидного образования скитания
по белу cвeтy. Впрочем, со свойственной ему энергией, он не преминул наверстать
потерянное время усиленными трудами. В Англии они пробыли около полугода. Чтобы
не останавливать совсем школьного образования сына, родители, отправившись сами
путешествовать в северную Англию и в Шотландию, поместили его в дом одного
пастора в Уимблдоне, близ Лондона. Здесь он положил основание солидному
знакомству с языком народа, который, наравне с французами, был ему особенно
симпатичен.
В
этой школе, наряду с общеобразовательными предметами, обращалось серьезное
внимание и на изящные искусства: игру на флейте, пение, рисование, верховую
езду, фехтование и танцы. Однако живой и избалованный юноша, впервые
разобщенный с семьею, не имея подле себя никого близкого и предоставленный
самому себе, жалуется в письмах к родителям на отсутствие развлечений. На это
мать его отвечала ему: «Рисование, книги, музыка, фехтование и прогулки верхом
представляют достаточное развлечение. Твоему возрасту, собственно, и не пристали
более шумные развлечения. Для того, чтобы пользоваться последними, нужно
сначала научиться жить, ты же пока к этому только подготовляешься»... В другом
письме она советовала ему меньше заниматься шиллеровскими трагедиями и драмами,
а больше читать по-английски. «Я желаю, — писала она, — чтобы ты всех поэтов
вообще и каждого из них в отдельности отложил покуда в сторону и остановился на
более серьезном чтении... Тебе всего пятнадцать лет, ты уже прочел и изучил
лучших немецких, французских и английских поэтов, а между тем, за исключением
тех книг, с которыми для тебя обязательно было знакомиться в учебные часы для
удовлетворения требованиям г. Рунге, да за исключением еще нескольких романов
ты совершенно не знаком с прозаическими сочинениями — историей, например...
Чувство прекрасного на этом свете, каков он есть, не может служить нам
руководящею нитью, и я желала бы видеть в тебе что угодно, только не так
называемого "bel esprit"*»... С другой стороны, отец его, отчасти
соглашаясь с тем, что сыну его жизнь в Уимблдоне не могла казаться особенно
приятной, и разрешая ему для развлечения ездить каждую неделю в Лондон,
скорбел... о дурном почерке своего сына и настойчиво убеждал его постараться
исправить свой почерк. Подобные советы давались, очевидно, ввиду желания
старого негоцианта когда-нибудь увидеть своего сына серьезно посвятившим себя
торговым занятиям. Шопенгауэр, которому в это время было всего пятнадцать лет
от роду, самым решительным и даже резким образом восставал против английского
ханжества, которое, как он писал своей матери, «заставляет его по праздникам и
воскресеньям слоняться без всякого дела и вселяло желание, чтобы истина наконец
своим факелом осветила египетскую тьму, царствующую в Англии». На это мать
довольно зло напоминала ему, что прежде ей «приходилось воевать с ним, когда по
воскресеньям и праздникам он не хотел приниматься ни за что путное, ссылаясь на
то, что это дни отдыха; теперь же вдруг он оказался пресыщенным праздничным
отдыхом». Вообще у юноши, даже можно сказать у отрока, проявляется серьезность
не по летам. Так, например, он пишет родителям, что осмотр Вестминстерского
аббатства дал ему бесконечный материал для размышлений: «Видя в этих готических
стенах останки и гробницы поэтов, героев и королей так, как их собрали вместе протекшие
времена, задаешься вопросом, действительно ли они находятся в общении там, где
их не разделяют ни кастовые рамки, ни понятия времени и места, и спрашиваешь,
что же именно и по сколько в загробном мире сохранил каждый из блеска и
величия, доставшихся им в удел на земле. Короли покинули на земле свои венцы и
скипетры, поэты — славу; но из них истинно великие умом, блиставшие внутренними
дарованиями, и в загробном мире сохранили все, чем пользовались здесь».
*
"Человек с претензиями на остроумие" (франц.). — Ред.
Из
Англии Шопенгауэры через Голландию и Бельгию проехали в Париж, где они
оставались более двух месяцев. Здесь они, пользуясь своими связями, имели
случай познакомиться со многими из тогдашних выдающихся людей Франции, начиная
с первого консула Наполеона Бонапарта, и изучить все парижские
достопримечательности. Игра знаменитого актера Тальма не произвела особого
впечатления на молодого Шопенгауэра, но зато ему очень понравились маленькие
комедии и комическая опера. «Французский язык и французские актеры, — писал он,
— как будто нарочно созданы для этого рода пьес; но к декламации французских
трагиков, жестокой и ненатуральной, я едва ли когда-нибудь привыкну».
Шопенгауэр и впоследствии к французским стихам и декламации относился
неодобрительно, но французский прозаический стиль всегда восхвалял, в
противоположность немецкой напыщенности слога. Что касается самих французов, с
которыми Шопенгауэр, начиная с детства, имел многочисленные случаи
ознакомиться, то он признавал их народом живым и веселым, но чувственным и
самым легкомысленным изо всех европейских народов, и вследствие этого своего
темперамента французы не могли быть особенно симпатичны серьезному уму
Шопенгауэра. И, действительно, в сочинениях его нередко встречаются довольно
резкие отзывы о французах. Так, например, в своих «Parerga»* он говорит:
«Другие части света создали обезьян, Европа же — французов. Одно стоит
другого». Далее он порицает французов за чрезмерную заботу о чужом мнении,
способствующую будто бы развитию нелепого честолюбия, смешного национального
тщеславия и противного хвастовства Благодаря тому и самые стремления французов
получают такую неустойчивость, что служат предметом острот и насмешек для
других народов.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
|
|