Изложение: Борис Исаакович Балтер. До свидания, мальчики!
Изложение: Борис Исаакович Балтер. До свидания, мальчики!
В
ту весну мы кончали девятый класс. У каждого из нас были планы на будущее. Я (Володя
Белов), например, собирался стать геологом. Саша Кригер должен был пойти в медицинский
институт, потому что врачом был его отец. Витька Аникин хотел стать учителем.
Сашка
и Витька дружили с Катей и Женей. Я — с Инкой Ильиной; она была младше нас на два
года. Мы жили в городе на берегу Черного моря.
После
выпускного экзамена по математике нас троих и Павла Баулина, матроса из порта
(он был чемпионом Крыма по боксу), вызвали в горком комсомола и предложили
поступить в военное училище.
Мы
были согласны. Но что скажут наши родители? Хотя за маму я был спокоен. Я гордился
мамой, её известностью в городе, гордился тем, что она сидела в царской тюрьме
и отбывала ссылку.
Сестры
мои Лена и Нина работали в Заполярье. Старшая, Нина, была замужем. Ее муж
Сережа в восемнадцать лет уже командовал эскадроном, потом учился на рабфаке,
кончил Промакадемию. Он был геологом.
Утром
меня разбудил Витька. Расспрашивать его о разговоре с отцом не было никакой
нужды: под правым его глазом лиловел синяк. Дело в том, что его отец, дядя
Петя, прямо-таки жил мечтой увидеть сына учителем.
Когда
мы зашли за Сашкой, в его квартире кричали.
«Твой
сын нужен государству, — кричал его отец. — Это же его и наше счастье». —
«Пусть себе берет такое счастье этот бандит и его партийная мама…» — отвечала
мать.
Под
«бандитом» имелся в виду, конечно, я.
Сашка
придумал выход: поговорить с комсомольским секретарем Алешей Переверзевым,
чтобы о нас была статья в городской газете «Курортник». И тогда родители не выдержат
и согласятся отпустить нас
Мы
бродили по городу вдвоем с Инкой. Я вдруг увидел то, чего раньше не замечал:
встречные мужчины пристально смотрят на нее. «Я хочу, чтобы все уже было в прошлом,
чтобы ты кончил училище… Сейчас бы мы шли к себе домой. Понимаешь?» — сказала
Инка.
Мы
вошли в подъезд. В темноте светились её глаза. Потом к моим губам прикоснулись
Инкины губы. Мне показалось, я падаю.
После
последнего экзамена мы решили стать окончательно взрослыми. Твердость этого
решения мы подтвердили тем, что вышли из школы на руках. По дороге в горком мы вдруг
решили, что нам пора закурить, и купили коробку «Северной Пальмиры». Мы считали,
что таких морских ребят, как мы, пошлют только в морское училище.
Разумный
мир, единственно достойный человека, был воплощен в нашей стране. Вся остальная
планета ждала освобождения от страданий. Мы считали, что миссия освободителей
ляжет на наши плечи.
Сашка
спросил меня: «Ты уже целуешься с Инкой?» И я вдруг понял: Сашка и Катя давно
целуются, и Витька с Женей тоже. А я ни о чем не догадывался!
Вечером
мы пошли в курзал слушать короля гавайской гитары Джона Денкера. Мне еще днем,
когда Инка сказала, что познакомилась с ним на пляже, это не понравилось. А на концерте
я ясно понял: среди множества голосов он слышал Инкин голос и пел то, что
просила она.
Улица,
которой мы возвращались, упиралась в пустырь. И наши девочки (они всегда шли
впереди) услышали, как на пустыре кричала женщина. Все в городе знали, что на пустыре
орудует банда Степика, насилует одиноких женщин. Потом мы увидели, как из-за
угла вышел Степик. С ним еще выходили люди. Катю и Женю мы подсадили через
забор, и они убежали к санаторию. Сашку били кастетом, меня, видимо, ударили
головой: зуб был сломан, а подбородок цел. Пришлось бы хуже, но Инка,
оказывается, бегала за боксером Баулиным, и он с приятелями нас выручил.
Окончание школы мы отметили в ресторане «Поплавок». Днем нас ждали на пляже, но
мы с Инкой забрались в самую глухую часть пустыря. «Я не могу тебя так
оставить», — твердил я Инке. И у нас все случилось.
В
«Курортнике» появилась статья о нас, и родители не выдержали.
На
нас пришла разнарядка: мне с Витькой досталось пехотное училище. А Сашке —
Военно-морская медицинская академия.
Потом
мне суждено будет узнать, что Витьку убили под Ново-Ржевом в 41-м, а Сашку
арестовали в 52-м. Он умер в тюрьме: не выдержало сердце.
Когда
наш поезд тронулся, на перроне появилась мама: она задержалась на мои проводы
из-за бюро. Больше я никогда не видел её — даже мертвой… За станцией на пустой
дороге я углядел маленькую фигурку, спустился, повис на поручнях. Близко, под
ногами, пролетала назад земля.
«Инка,
моя Инка!» Ветер заталкивал слова, а грохот поезда заглушал голос.
И.
Н. Слюсарева
|