Доклад: Вольный стих
Доклад: Вольный стих
Л. Тимофеев
Вольный
стих (freie Verse, vers libéré], как и белый стих, представляет
собою модификацию силлабо-тонического стиха, принципиально от него не
отличающуюся, но дающую частные отклонения. Такие модификации возникают внутри
данной общей стиховой системы благодаря выключению из нее какого-либо
компонента, что определяет некоторое их своеобразие как частных стиховых систем
внутри общей. Так белый стих является (у нас) силлабо-тоническим стихом, из
которого выключена рифма, В. С. — тем же стихом, из которого выключена
равносложность и следовательно «равностопность»: его ритмические единицы
состоят из одинаковых «стоп» (т. е. распределяют ударения по слогам в
определенных отношениях: через слог, как «ямбы» и «хореи», или через два слога,
как «дактили», «анапесты», «амфибрахии»), но число «стоп» в каждой единице
различно. Это между прочим резко отличает В. С. от «свободного стиха» (см.), с
которым его часто путают и который хотя и неравносложен, но не делится на
«стопы». Т. к. из системы выключен один из компонентов ритма, то равновесие
остальных нарушается и восстанавливается на измененной основе — создающаяся
таким образом модификация используется обычно (в пределах данного стиля) для
прикрепления к тому или иному жанру (см.), и своеобразие ее является не только
формальным, но и по существу она и возникает потому, что данный жанр
приспособляет к своим нуждам общую систему стиха и выделяет те ее особенности,
которые особенно для него подходят. Сам по себе стих является системой
выразительных средств (см.), определенной в своем строении стилем и — у̀же
— жанром. Установив связь стиховой системы с жанром, мы тем самым приходим к
возможности социологического объяснения характера данной стиховой системы (через
жанр), т. е. вопреки формальному стиховедению рассматриваем стих не
изолированно, а в связи со всем литературным стилем и социальными условиями,
его определившими. В. С. (как и белый стих) тем и интересен, что на нем можно
отчетливо проследить как особенности его формального строения определяются
указанными причинами. В. С. чаще всего пишется ямбом, причем строки его не
равны друг другу по числу слогов, а колеблются от 1 до 15, чаще от 2 до 13
слогов (т. е. от одностопного до шестистопного ямба), напр.:
«Какого дерева почесть ее не
знают, |
(13) |
Кто говорит, |
(4) |
Что палка та кленова, |
(7) |
Другой твердит |
(4) |
Дубова, |
(3) |
И ощупью слепцы хотят о том
судить» |
(12) |
|
и т. д. (Хемницер). |
Эта
разновеликость строк в В. С. очень ослабляет его ритмичность — главнейшие
показатели этого: отказ от закономерного чередования рифм и клаузул (что видно
из очень высокого процента тройных, четверных и более рифм, появляющихся
случайно, а не закономерно у Хемницера их, например — 27,0%), отсутствие
членения на строфы, включение в ямб хореических и односложных строк («Минерва /
напилась, как стерва» — Сумароков
«Где
сборы / Там и воры» — Хемницер
«Но
что родилось бишь / Мышь» — Сумароков и т. п.) и т. д. В то же время гораздо
большее значение получает в В. С. смысловая нагрузка его единиц, рифма
становится преимущественно глагольной (Хемницер, 67,0%), чрезвычайно растет
значение синтаксического членения стиха (выражающееся в почти полном отказе от
enjambement и в появлении «ритмического enjambement», т. е. в разрыве
ритморяда, по требованиям смысла и синтаксиса, например: «Я эту ношу / Сброшу»
— Хемницер, где трехстопный ямб разорван ради смысловой выразительности),
строфа заменяется периодом, к которому подгоняется рифмовка, и т. д. Короче,
детальный анализ В. С. позволяет его определить как стих с повышенной смысловой
нагрузкой, которая деформирует его ритм и усиливает синтаксис, приближая его к
разговорному языку, развивая в нем сказовую, выразительную интонацию, выделяя
при помощи коротких строк наиболее выразительные места. Например:
«Ты,
роза, хороша в едином только лете,
А
мой
Приятен
вкус и летом и зимой» (Майков).
Все
эти и ряд других особенностей В. С. делают его наиболее пригодным для такого
жанра, который нуждался бы в стихе, максимально передающем малейшие смысловые
оттенки. Этим жанром был жанр дидактический, в первую очередь басенный, т. е.
именно такой жанр, который всегда имеет определенный сюжет и, главное,
нравоучительную установку, выражающуюся в тех или иных кратких сентенциях,
изречениях и т. п. (см. «Басня»), и который именно в В. С. нашел подходящую для
себя систему выражения. Вернее, он ее создал, потому что исторически в России
B. C. возникает и развивается параллельно басне, которая постепенно
приспособляет к своим нуждам лирический стих и обращает его в В. С.
Частично
В. С. употреблялся и другими жанрами, тяготевшими к разговорному яз. (эпическим
— «Душенька» Богдановича, драматическим — «Горе от ума» Грибоедова, «Маскарад»
Лермонтова), но основная линия его развития — это басня: одновременно с ее
развитием в XVIII в., снижением в XIX в. и возрождением в XX в. в творчестве Д.
Бедного — развивается, снижается и возрождается В. С. Он таким образом и в
своем строении и в своем развитии не самостоятелен, а тесно слит с жанром, им
определен. Следовательно причины, вызвавшие его развитие, нужно искать в тех
социальных условиях, которые определяли развитие жанра мы здесь уже целиком
отрываемся от узко формальной трактовки стиха и переходим к социологическому
его объяснению (которое при данном состоянии стиховедения не может еще,
конечно, претендовать на исчерпывающую полноту). Плеханов («История русской
общественной мысли») в особенности подчеркивает тот «просветительский» характер
русской литературы XVIII века, который определялся своеобразными общественными
условиями того времени
это
просветительство особенно сказалось в той струе дидактики, которая играла в
XVIII в. очень крупную роль, — отсюда понятен рост басни, которую вначале
пытались писать лирическим стихом (Кантемир, Тредьяковский, Ломоносов), который
не был приспособлен, благодаря своей оторванности от разговорного языка, для
дидактического выражения он постепенно и был переработан басней в В. С. В XIX
в. дидактика теряет почву, — соответственно вырождается и В. С. (Апухтин),
теряющий наиболее яркие свои черты. В XX веке у истоков пролетарской поэзии
опять подымается агитационная, дидактическая волна — в творчестве Д. Бедного и
его школы (Батрак, Благов, авторы сатирических журналов) — и снова
развертывается В. С.
В.
С. дает три модификации: основную — неурегулированный В. С. (басенный) и две
побочных: а) урегулированный строфический В. С. (Тредьяковский, Костров и др.,
типа «Воспоминаний в Царском селе» Пушкина или «Лиро-эпического гимна»
Державина) и б) медитативный В. С. с ослабленной сказовой интонацией (Апухтин,
Есенин). Урегулированный В. С. впервые дает у нас Тредьяковский,
неурегулированный — Сумароков («Притчи», 1763), после которого его культивирует
ряд баснописцев XVIII и начала XIX веков (А. Майков, Аблесимов, Хемницер,
Измайлов, Дмитриев, Крылов и ряд других), у которых В. С. в основной своей
модификации и достигает полного развития. Таким образом на примере В. С.
особенно отчетливо видны те обусловливающие строение стиха причины, которые
обычно упускаются из виду при изолированном его изучении, благодаря чему
формалисты и пытаются обосновывать явно неверное положение об «имманентном»
развитии стиха.
Аналогичным
образом обнаруживает свою связь с жанром и такая стиховая система, как белый
стих — стих без рифмы. Если оставить в стороне античный и народный стихи,
вообще не знающие рифмы, и их имитации в новой поэзии, то белым стихом
(reimlose Verse, vers blanc, blank verse, versi sciolti) явится стих, из которого
рифма устранена сознательно и только иногда употребляется в той или иной
композиционной мотивировке (концовка и т. п.). Устранение из системы одного из
ее компонентов влечет ее перестройку. Рифма сама по себе очень связывает стих —
она ограничивает лексику, т. к. запас рифмующих слов в яз. невелик, она ограничивает
свободу в расположении стиховых клаузул (см.), воздействует на интонацию, делая
ее однообразной, подчиняет синтаксис ритмическому движению, наконец разбивает
стих на замкнутые строфические единицы и т. д. Устранение рифмы освобождает
стих от всех этих ограничений (итальянское название белого стиха — versi
sciolti — и значит «несвязанные стихи»), особенно в области синтаксиса, что
видно из резкого роста в белом стихе enjambements (напр. у Пушкина пятистопный
ямб с римфмой — «Гаврилиада» — дает 3,1% enjambements, a пятистопный ямб белый
— «Борис Годунов», — 16,3%) и из членения белого стиха уже не по строфам, а по
синтаксическим периодам, что осуществляется благодаря свободному расположению
стиховых клаузул. Эти два момента — игра клаузулами и enjambements и определяют
в основном ритмическое своеобразие белого стиха, который, с одной стороны,
благодаря своей равносложности близок к лирическому стиху (белый стих пишется
чаще всего пятистопным ямбом), а с другой — благодаря свободному синтаксису
близок к разговорному яз. Белый стих получает своеобразный
разговорно-патетический оттенок, благодаря чему его и культивируют такие жанры,
которые нуждаются в разговорном яз., но в то же время и в известной
приподнятости тона, прежде всего драматический (и отчасти и эпический) жанр.
Таким образом основные причины развития белого стиха нужно искать в тех
общественных условиях, которые вызывают к жизни драматический жанр. Эту связь с
жанром легко показать на примере русского белого стиха
именно
в начале XIX в. с развитием русской драмы начинаются поиски стиха,
«свойственного» трагедии, где поэзия облекается в язык разговорный (Одоевский).
Обычный стих становился «оболочкой, тесной не для одного счастливого изречения,
но и для полноты чувств и для непрерывной связи мыслей... белые стихи
необходимы в трагедии для изложения сильных чувств во всей их обнаженной
простоте» (он же). Это ощущение современника очень верно отражало тот процесс, который
шел в литературе
Жуковский
(«Орлеанская дева», 1818), Катенин («Пир Иоанна Безземельного»), Кюхельбекер,
Жандр — дают ряд опытов драматического белого стиха, пока Пушкин («Борис
Годунов», 1824—1825) его окончательно не закрепляет за драмой. Этот же процесс
свойственен и западной литературе, где белый стих возникает (Италия — 1515, у
Триссино в трагедии «Софонисба») и развивается (в Англии — Марлоу, Шекспир, в
Германии — Лессинг, «Nathan der Weise» и т. д.) параллельно драматическому (и
отчасти эпическому) жанру. Здесь явно выступает связь стиха с определяющим его
жанром, а через него с теми социальными условиями, которые определили самый
жанр.
Список литературы
«Ученые
записки Ин-та яз. и литературы», РАНИОН, II, 1928
Тимофеев
Л., Из истории и теории русского стиха, «Ars poetica», II, ГАХН, 1929, ст. о
вольном стихе Тимофеева Л. и Штокмара М. О западном вольном стихе: Grammont M.,
Le vers français, P., 1913
О
белом стихе см. Simond, Blank verse, 1895
Сб.
«Поэтика Пушкина», Берлин, 1923, ст. Томашевского «Пятистопный ямб Пушкина».
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://feb-web.ru/
|